Великая речная война. 1918 — 1920 годы - Александр Широкорад

Около 6.15 снаряд попал в бушприт «Страшного» и взорвался, не нанеся серьезных повреждений. Почти одновременно другой снаряд повредил форштевень «Стерегущего», а третий пробил катер, который «Стерегущий» вел на буксире. В 6.25 в «Статный» попало три снаряда, пробившие паровую магистраль и нанесшие ему подводные пробоины. Корабль стал погружаться, продолжая вести огонь из орудий и пулеметов. С целью оказания помощи к нему повернули корабли «Страшный» (под брейд-вымпелом начальника 1-го дивизиона капитана 2-го ранга Степанова), «Стерегущий» и «Сильный». «Страшному» удалось подойти к «Статному» и снять с него всю команду, включая раненых, а также пулеметы и замки орудий. На «Статном» погибли два матроса, ранения получили два офицера и шесть матросов, один человек был контужен. По свидетельству командующего флотилией: «…команда «Статного», состоявшая по преимуществу из мобилизованных матросов флота, продолжала сражаться с полным самоотвержением при погружении корабля в воду, исполняя отчетливо и точно все приказания офицеров до момента снятия «Страшным» личного состава «Статного».

После завершения маневра «Страшный» вступил в кильватер «Стерегущему». За это время вспомогательные суда ушли вверх по реке, избежав серьезных повреждений, хотя в буксир «Четвертый» последовали два попадания. В 7.10 противник прекратил огонь, правда, через 10 минут прогремело еще несколько выстрелов, не нанесших кораблям повреждений. В 17.40 корабли прибыли в Га-лево, где уже находились вспомогательные суда и караван транспортной флотилии, которая совершенно не пострадала от огня. Не было потерь и в личном составе, за исключением вышеупомянутого «Статного».

2 июня в течение четырех часов канонерки «Стройный» и «Скорый»{47} обстреливали красные части, занявшие Сарапул. В ходе боя «Скорый» сел на мель и одновременно получил попадание 76-мм снаряда. С помощью «Стройного» корабль был снят с мели. В 14 ч. 30 мин. обе канонерки ушли вверх по Каме.

Со 2 по 7 июня белая флотилия действовала между Галинами и Галовой, обеспечивая огневую поддержку армии, и «Суффолк», чье орудие после ремонта доставляло расчету меньше хлопот, постоянно был в деле. Галяны несколько раз переходили из рук в руки и 7 июня были, наконец, сданы красным. С 7 по 10 июня «Кент» и «Суффолк» регулярно обстреливали пехоту и полевые батареи противника».

Джеймсон писал:

«С каждым днем красные становились все сильнее и увереннее в себе. Сибирская армия отступала почти ежедневно. Дисциплина явно падала, большую часть раненых составляли самострелы, дезертирство участилось, временами становясь повальным. Солдаты бежали из окопов еше до атаки противника. Большевики быстро приближались к хлебным районам Урала, захват которых был целью их наступления в то лето. Урожай впервые за много лет был хорошим и как раз поспел, когда попал в руки красных…

Большевиков явно беспокоило наше присутствие. В одной из их радиопередач сообщалось: «Действия наших судов на Каме весьма затруднены британскими миноносцами». Ложь была лестной и вызвала у нас смех.

Радио и пресса несколько раз упоминали о нашем отряде. Однажды до нас дошло обращение из Москвы, написанное по-английски и адресованное «Джеку Кенту». В нем нас призывали сложить оружие в обмен на освобождение от наказания и беспрепятственное возвращение домой.

Примерно в это же время ко мне пришли офицеры контрразведки из штаба флотилии и потребовали вызвать для допроса корабельного инженера и одного из судовых механиков. Их подозревали в сотрудничестве с большевиками. Допрос сопровождался обыском, во время которого среди инструментов механика были найдены документы, неоспоримо свидетельствовавшие о подготовке диверсии с целью уничтожить «Кент». Причастность офицера не была доказана. Я узнал впоследствии, что в русской команде буксира работал агент контрразведки, направленный к нам адмиралом Смирновым. Этот агент и раскрыл заговор. Инженер-лейтенанта перевели на «Грозный», а к нам назначили другого офицера. Позже я слышал, что механик был расстрелян».

12 июня плавбатареи «Суффолк» и «Микула Селянинович» огнем своих 152-мм пушек подавили три батареи красных и уничтожили большой полевой склад боеприпасов.

20 июня канонерка «Кент» вместе с другими судами 2-го дивизиона пошла в Пермь, куда и прибыла в 5 часов утра на следующий день.

Плавбатарея «Суффолк» 21 и 22 июня продолжала вести обстрел береговых целей. За два дня она выпустила 256 шестидюймовых снарядов. Исчерпав боекомплект, командир плавбатареи также приказал идти в Пермь.

25–26 июня орудия с «Кента» и «Суффолка» были переставлены на железнодорожные платформы, а оба судна зато плены близ Перми.

По приказу адмирала Смирнова все суда белой флотилии были разоружены в районе Перми, а затем вместе с транспортным флотом уведены на реку Чусовую и там уничтожены.

Красным удалось захватить целыми только четыре корабля — «Смелый», «Бойкий», «Гордый» и «Страшный», с которых белые все же успели снять вооружение, бронирование и даже части машин.

Кроме того, красные захватили бронекатера «Пантера», «Рысь», «Ягуар», «Кугуар», «Тигр» и «Барс».

На реке Чусовой у Левшино белые выпустили из Нобелевских береговых резервуаров около 200 тысяч пудов керосина (3276 т), а затем подожгли его. Боевые корабли и транспортные суда стали добычей огненной стихии. Позже белоэмигранты утверждали, что якобы керосин подожгли сами красные. Как тут не вспомнить незабвенного Николая Васильевича: «А унтер-офицерская вдова сама себя высекла».

Через несколько дней на место гибели камского флота прибыл специальный уполномоченный Совнаркома и Главода{48} В. М. Зайцев. В отчете Главоду он написал:

«Неприветливо встретила меня р. Кама… Уже недалеко от ее устья встретились остовы (погибших) судов»… а «по мере моего продвижения по освобожденному району приходилось прямо ужасаться… пошли везде и всюду попадаться остовы сгоревших судов, как паровых, так и непаровых единиц советского флота. Не было расстояния, хотя бы через 50-верстный пробег, без этих печальных фактов: то там, то здесь вырисовывались следы судов, или до днища сгоревших, или переломанных и обсушенных глубоко в бичевнике». Еще хуже было в Перми: «Что пришлось увидеть, превзошло всякие предположения. Всюду, насколь хватало поля зрения, виднелись остовы догоравших и плавающих судов. Ужасная огненная вакханалия витала, видимо, здесь широко. То тут, то там из воды торчали головни от полузатонувших днищ барж, пристаней и подчалков. Описать все, что открылось пред глазами, нет никакой возможности, — это было что-то невероятное». По пути к реке Чусовой, где было главное место разгрома флота, «немного выше (пермских) пристаней стоял поперек реки сильно изуродованный пассажирский пароход «Григорий» общества «Камво», а затем, уже, начиная от него, через самый малый интервал, потянулся почти сплошной вереницей длинный ряд обгорелых и топлых судов. Некоторые еще догорали, и тлели обуглившиеся их части, а теплоход «Москвич» пылал пламенем, благодаря запасу в его цистернах натурала…

Пройдя от него немного, у лугового берега, близ р. Гайвы, я увидел группу пароходов всех типов в количестве 7 штук, наплывших один на другой; некоторые из них были в затопи, оставшиеся же на плаву имели самый удручающий вид: обгорелые корпуса были смяты, с разного рода прогибами и выпучинами, палуба провалена, если была, конечно, железная, трубы, перегорев, сложились в какую-то гармонию или, согнувшись, находились в горизонтальном направлении; арки, кронштейны, флортимберсы торчали, как у скелета ребра; в довершение всего эта груда тел красавцев-судов была в самом хаотическом беспорядке сбита в кучу, не поддающуюся разборке — где нос и куда ушла корма какого-либо парохода. Таково было начало. Когда мы дошли до устья р. Чусовой, то тут было что-то невероятно ужасное. Кругом в кучи сбитые пароходы то справа, то слева торчали своими как бы взывающими о помощи головнями и изуродованными корпусами до неузнаваемости. Таковых кучек в 5–9 пароходов было несколько; после пошли одиночки, и так до самой пристани Левшино. Весь фарватер р. Чусовой представлял собою какой-то музей старых, ломанных, исковерканных железных изделий. Дать о каждом судне отдельную характеристику невозможно, ибо это была сплошная груда железа и ничто иное. В некоторых местах, первоначально думаешь, 2–3 судна, станешь же рассматривать более тщательнее — оказывается 7–8. Одни наплыли на других, утопив их, так что весь корпус почти скрыт, за исключением еле заметной или высоко видимо загнутой кормы или носа; то, наоборот, все на поверхности воды, но так переплелись своими искаженными огнем корпусами, что положительно теряешься дать отчет, сколько тут пароходов. Всюду, куда ни взглянешь, видишь или весь корпус судна, сильно пострадавший, или едва заметную трубу с частью штурвальной рубки, выставляющиеся от затонувшего судна, или же после гвоздей, словно на гигантской бороне, в днище сгоревшей дотла баржи. Параллельно с сим, весь берег усеян грудами пепла, угля и головней, продолжающих еще куриться, — это целый ряд береговых сооружений: склады, лабазы, амбары и хибары служащих стали жертвою огня… По всей длине этой части р. Чусовой стлался едкий, густой дым от горящих еще корпусов барж и зданий береговых сооружений». На судах, более сохранившихся по внешнему виду, такое же разрушение было внутри: «Все было загрязнено, поломано, стекла перебиты, вырван линолеум, порвана вся проводка освещения и звонков.