Колеса ужаса - Свен Хассель

Вся наша группа расположилась в большой общей снеговой яме. Старик лежал на спине, подложив под голову противогазную коробку и закутавшись в русскую шинель. Порта сидел по-турецки на двух свертках с добычей. В руке он держал ополовиненную бутылку водки, громко рыгал и облизывал губы.

— Черт возьми, что это за война? Сперва противник бежит от нас, потом преследует. И подумать только, что врач запретил мне бегать. Скажу вам по секрету, друзья, у меня слабое сердце, утомляться мне противопоказано. Врач, который мне это сказал, не был, к сожалению, членом партии, поэтому меня посадили в тюрьму и отправили в эту вонючую нацистскую армию. Теперь, конечно, никто не спрашивает меня о сердце и о том, могу ли я выдержать это турне по России. Если не бежать, Иван всадит штык тебе в задницу, а это, говорят, очень больно. Если бы только как-то договориться с этими зверюгами, можно было б немного замедлить темп. Видимо, Сталин пообещал им картофельного пюре со свининой и много масла, когда они дойдут до Курфюрстендам. Что-то должно болтаться у них перед носом, чтобы заставить бежать так быстро.

Он отпил большой глоток из бутылки, выпиравший кадык заходил вверх-вниз. Всегда казалось, что кадык пьянеет раньше него.

Порта передал бутылку Легионеру и сказал Старику:

— Поскольку ты унтер, «серебристый фазан», тебе придется подождать, пока приличные люди не глотнут этого изысканного напитка — так что закуривай трубку!

Потом вырвал бутылку у Легионера.

— Треклятая пустынная крыса, — завопил он с притворной яростью. — Вот как, значит, ты пьешь? Клянусь, тебе нужно было родиться верблюдом!

И сам сделал глоток, потом передал бутылку следующему. Это повторялось каждый раз, поэтому бутылка, когда дошла до Старика, почти опустела. Старик разразился бранью.

Порта приподнял бровь, вставил в глазницу монокль и поправил цилиндр.

— Дорогой Старик, не забывай, серебристый ты фазан, что находишься среди благородных, хорошо воспитанных людей. Поэтому выбирай выражения. Встать, смирно, паршивый унтер! Не видишь Божией милостью обер-ефрейтора? Веди себя прилично, паршивый скот. Мы тебя еще воспитаем.

Он приподнялся и, по своему обыкновению, громко испортил воздух.

— Как только ты не охрипнешь от своей болтовни, — сказал Старик. — Но погоди, как появятся русские, так ты заткнешься. Что-то мне подсказывает, им не терпится добраться до нас.

— Ты удивительно проницателен, — заметил с презрительной улыбкой Порта. — Я-то думал, Иван хочет построить триумфальную арку, чтобы мы прошли через нее гусиным шагом. Потом, может, когда выйдем из котла, парочка комиссаров из Красной армии будет ждать нас с клубникой и мороженым. Ты так себе представляешь это, идиот? Разве не знаешь, что мы воюем за жизненное пространство? Это означает гибель множества людей с обеих сторон, и в последний день войны все вы, золотистые и серебристые фазаны, получите по заслугам, так что манящего нового жизненного пространства вам не захватить. Красивая картина, а, охотник за Железным крестом?

Он развернул один из свертков, нашел еще одну бутылку и ударом основанием ладони о дно выбил пробку.

— Давайте немного согреемся. В этом современном доме очень сквозит. Слава Богу, печка у нас портативная, поэтому мы не зависим от домовладельца.

Водка замечательно согрела нас. Мы смеялись и орали так громко, что, должно быть, было слышно русским.

В нашу яму спрыгнул лейтенант Кёллер, за ним — Хардер. Кёллер стряхнул с себя снег и принялся вертеть из махорки и газетной бумаги самокрутку.

— Брр, до чего холодно…

Он протянул готовую самокрутку Порте и принялся за другую.

Порта усмехнулся ему в лицо.

— Обычно я ничего не принимаю от офицеров.

Кёллер, продолжая свое дело, спокойно сказал:

— Кончай ты, рыжая обезьяна.

— До чего невоспитанны эти большие шишки, — продолжал Порта и сделал непристойный жест, относящийся ко всем офицерам. — Пожалуй, подам в отставку и поеду домой. Раз мои знакомые по учебке выбились в начальство, находиться здесь невыносимо. Не осталось ни одного воспитанного человека.

Не обращая внимания на шутовство Порты, которому водка ударила в голову, Кёлер сказал:

— Русские собирают силы, чтобы атаковать с северной опушки леса. Думаю, вы окажетесь в центре удара, так что будьте начеку.

Порта, у которого был портативный приемник, поймал немецкую радиостанцию, передающую легкую музыку. Мужчина с нежным, приторным голосом блеял популярную песенку.

Мы переглянулись и расхохотались.

— Превосходно, — выкрикнул Кёлер в промежутке между приступами смеха. — Мы здесь ждем смерти в снежной яме на лютом холоде, а дома поют о великой любви, девушках в соблазнительных платьях и золотых лунах. Выброси к черту эту чертову штуку!

Кто-то выключил приемник. Порта достал флейту и заиграл то, что было понятно нам всем:

Es geht alles voruberEs geht alles vorbei.Der Schnapps vom DezemberKriegen wir im Mai.Zuerst fallt der FührerUnd dann die Partei.[46]

К нашему пению присоединились солдаты в других ямах, и последние две строки прозвучали над снежной пустыней с таким энтузиазмом, который опалил бы сердца упомянутых в них.

13. ЧЕРКАССЫ

Они были раненными. Нужно обладать воображением, дабы представить, что это такое. Полежать в госпитале, чтобы понять.

Раны в голову, безумие, повреждения позвоночника, ампутации двух конечностей, четырех конечностей, когда остаются только туловище и голова; потеря глаз, слепота, раны в легкие, в почки, в желудок; переломы, когда ежедневно извлекают костные осколки; раны в суставы, вынуждающие человека всю жизнь передвигаться на костылях и искушающие детей кричать вслед ему: «Прыг-скок!»…

Луна холодная. Она косо висит в небе, осыпает инеем деревья и кусты. Мороз трещит. Мерзнем даже мы, пившие водку. Вот уже двенадцать часов мы бодрствуем в снежных ямах на мерзлой земле. Русскому холоду поддаваться нельзя. От него твердеют меховые шапки. Отвороты шлепают тебя по лицу. Оно уже распухло, покрылось ознобышами и язвами. Губы тоже распухли и потрескались. Когда в довершение всего ты мучаешься от голода в его самой жестокой форме, жизнь становится невыносимой.

Всемогущее немецкое военное командование в своем высокомерии забыло принять предосторожности от нашего злейшего врага — природы. От мороза и болезней на тот свет отправилось больше солдат, чем от огня противника. Лучшим союзником русских была природа, русская зима. Выносить ее могли только сибирские части. Казалось, зима придавала этим невысоким, широкоскулым солдатам бодрости и боевого задора.

Порта первым заметил движение на местности перед нами. Ткнул меня в бок и молча указал. Мы встревоженно вгляделись в темноту.

Потом русские набросились на нас. Люди в белых маскхалатах выскакивали из пустоты и волками накидывались на наши позиции. Держа автомат у бедра, я остервенело палил во все движущееся. Наша яма кишела сибирскими стрелками в меховых шапках. В рукопашном бою они пользовались наводящими ужас «кандрами», обоюдоострыми сибирскими ножами, похожими на мясницкие, только из лучшей стали. Один удар кандры сносил голову солдата в зимнем обмундировании.

Стоя спиной к спине, мы орудовали автоматами как дубинками. Лицом к лицу с Иваном сменить рожки не было времени.

Через несколько минут мы выскочили из ямы и побежали к домам. Бросались в укрытие за стенами. Успевали сменить рожки. Трещали автоматные очереди. Трассирующие пули со свистом пронизывали темноту. В метельной ночи трудно было отличить врага от друга. Мы стреляли по интуиции. Убивали своих. У русских происходило то же самое.

Наша боевая группа была полностью рассеяна. Всякая связь между взводами прекратилась.

Гауптман фон Барринг и лейтенант Хардер собрали вместе кое-кого из солдат нашей роты. Прячась за домами, мы побежали через деревню. Одного из семнадцатилетних новобранцев ранило разрывной пулей. Он громко, обвиняюще закричал, завертелся волчком и, скорчась, повалился.

Слева по нам застучал крупнокалиберный пулемет. Пули падали возле мертвого новобранца, взвихривая снег.

Подбежав к одному из домов, мы ворвались внутрь и, тяжело дыша, бросились на пол. Но дверь тут же распахнулась, и в проеме появились двое солдат из далекой Сибири. Грохот автоматной очереди больно ударил по нашим барабанным перепонкам.

Мы, восемнадцать человек, лежали как мертвые и почти считали себя мертвыми. Потом это кончилось. Оба русских побежали, подгоняемые громкими взрывами ручных гранат. Мы попытались нагнать их, но оступались и вязли в глубоком снегу. Казалось, нам не хватает воздуха.

Минуту спустя мы лежали в глубоком сугробе, невидимые в белых халатах, задыхаясь и ощущая мучительное давление за глазными яблоками. Происходящее представляло собой жуткий кошмар.