Поэтический язык Марины Цветаевой - Людмила Владимировна Зубова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4. Словообразование и не словообразование
Лингвисты уже давно обратили внимание на то, что резкой границы между словом и другими языковыми единицами нет, существуют пограничные пространства между словом и морфемой, словом и словосочетанием, словом и предложением, словом и фонетическими или морфологическими вариантами слова, словом и формой слова (см., напр.: Жирмунский 1963). Марина Цветаева, поэт пограничных ситуаций, широко отразила это явление в своем творчестве.
Создавая, на первый взгляд, фонетические варианты слова, Цветаева вносит в них и новый смысл, подобно тому как в истории языка фонетические варианты типа платит и плотит, океан и окиян, ангел и андел дифференцировались стилистически, а варианты типа голова и глава, отечество и отчество, ангел и аггел – семантически. Так, стилистически маркированные окказионализмы на базе возможной фонетической вариантности слов тряски (краткое прилагательное мн. числа), хлестает, бранит можно видеть в следующих примерах из поэм с сильной фольклорно-разговорной стилизацией – «Молодец» и «Егорушка»:
Дрожи, доски!
Ходи, трёски!
Покоробиться вам нонь!
(П.: 119);
– Што там крутится
В серьгах-в блёскотах?
– Пурга – прутиком
Ко – ней хлёстает!
(П.: 172);
Подрастают наши крылышки-перушки,
Три годочка уж сравнялось Егорушке,
Черным словом <всех округ хает>-бронит.
Не ребеночек растет – а разбойник
(III: 691).
Графические сигналы, предусматривающие скандированное чтение текста, направлены на устранение различий между словом и слогом. Это хорошо видно на примере нарочито невнятной, гипнотизирующей речи колдуньи в поэме «Переулочки»: А – ю–рай, / А – ю–рей, / Об – ми – рай, / Сне – го – вей (П.: 109 – см. анализ на с. 158). Следует обратить внимание на совмещение знаком тире двух противоположных функций: разделяющей и соединяющей. Дефис имеет аналогичные свойства.
Односложные слова мужского и женского рода, являющиеся одновременно и словом, и слогом, встречаются у Цветаевой в большом количестве.
Если односложные слова с нулевой аффиксацией не имеют приставок, они находятся также на границах слова и морфемы. Особенно близки к морфемам слова, представляющие собой изолированный корень, выделенный обратным словообразованием:
Спать – около бродит,
Пить – около цедит,
Есть – с хлебом в рот лезет,
В глот[45]. Мрой по суставам.
Пить-есть перестала
(III: 674).
Граница между словообразованием и формообразованием – один из самых дискуссионных вопросов языкознания. Многие аффиксы совмещают формообразующую функцию со словообразующей, например окончания именительного падежа единственного числа существительных. Видовые и залоговые корреляты глаголов, причастие, деепричастие, сравнительная и превосходная степени прилагательных, уменьшительные и увеличительные формы существительных – все это может быть признано и самостоятельными словами, и формами слов. Грамматические эксперименты Цветаевой существенно затрагивают и словообразовательный аспект ее новаторства. Приведем пример с окказиональной сравнительной степенью прилагательных из «Поэмы Воздуха»:
О, как воздух ливок,
Ливок! Ливче гончей
Сквозь овсы, а скользок!
Волоски – а веек! –
Тех, что только ползать
Стали – ливче леек!
Что я – скользче лыка
Свежего, и лука.
Па́годо-музы́кой
Бусин и бамбука, –
Па́годо-завесой…
Плещь! Всё шли б и шли бы…
Для чего Гермесу –
Крыльца? Плавнички бы –
Пловче!
‹…›
О, как воздух резок,
Резок, резче ножниц,
Нет – резца…
‹…›
О, как воздух цедок,
Цедок, цедче сита
Творческого
‹…›
О, как воздух гудок,
Гудок, гудче года
Нового!
‹…›
И гудче гудкого –
Паузами, промежутками
Мóчи, и движче движкого –
Паузами, передышками
Паровика за мýчкою…
(П.: 311–314).
Процитированы только строки с окказиональной сравнительной степенью (слово резче становится таким благодаря этимологизации), аналогичных узуальных форм в поэме очень много, они создают фон и наглядно демонстрируют модель авторского формообразования. Как и во многих других случаях, здесь наблюдается градация окказиональности. Но в этом контексте степень окказиональности тесно связана с формо- и словообразовательными потенциями разных лексем. Так, форма скользче образована от узуального скользкий и может поэтому считаться только формой. Ливче, цедче, гудче и движче не имеют узуальных исходных форм, но в контексте представлены авторские краткие прилагательные ливок, цедок, гудок и полное движкого, а у новообразования пловче исходной формы нет ни в общеупотребительном языке, ни в контексте, поэтому формообразование здесь становится в полном смысле слова и словообразованием.
Несомненно, словообразование является смыслом окказионального формообразования при употреблении мн. числа вещественных и абстрактных существительных, собственных имен, терминов: Ариадн, Ев, Офелий, Америк, по амфибрахиям, апофеозы, ворожбы, детств, дикостями, жажд, женственностей, забвений, избранничеств, клевет, кривизн, лжей, по наважденьям, негам, немот, пеплы, плоти, рабств, сухостями, тоск, шелестами, щебеты, на щебнях, ярости и многие другие (см. большое количество примеров и подробный анализ таких форм: Ревзина 2009: 367–369). Целый ряд подобных существительных во мн. числе не имеет современных узуальных производящих форм ед. числа: вздрёмы, к волшбам, глушизн, забарматываниями, задыханий, в клохтах, опрометями, тихостями, сквози, тишизн и др. Следовательно, словообразование здесь бесспорно. Категория числа – одна из главных грамматических категорий, имеющих в поэзии Цветаевой идеологический смысл, состоящий в сакрализации уникального и в дискредитации массового (о категории числа см.: Ревзина 2009: 367–369). Если за формообразованием стоит словообразование, то за словообразованием в подобных случаях – философская категория языка поэта.
Факты, пограничные между словом и словосочетанием, затрагивают области фразеологии и синтаксиса. На пересечении лексического, синтаксического и фразеологического уровней языка Цветаева тоже экспериментирует много и плодотворно. Анализ аппозитивных сочетаний типа жар-платок, светел-месяц, змей-паук[46] показал, что свободные сочетания очень легко фразеологизируются по языковым, особенно фольклорным фразеологическим моделям, а слово тоже вполне способно делиться на самостоятельные части, ведущие себя как элементы словосочетания. Так, например, словосочетание и целое предложение находим в роли эпитета-приложения к существительному:
Рай-город, пай-город, всяк свой пай-берет, –
Зай-город, загодя закупай-город
(П.: 215).
Готовя к изданию поэму «Крысолов», из которой процитированы эти строки, Цветаева позаботилась о том, чтобы сочетания читались как одно слово, сделав помету: «Ударение, как: Миргород, Белгород и пр.» (III: 55). Яркий пример разложения слова на словосочетание имеется в «Стихах к сыну»:
В наш-час – страну! в сей-час – страну!
В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
(II: 299).
Парное сочетание может конденсировать в себе сюжет целого эпизода, а существительное-определение представлять собой свернутую метафору. Так, в
