Распахнутая земля - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя на Шурика, можно было подумать, что растет он не по дням, а по часам. Руки почти до локтей высовывались из старого, выцветшего и латаного пиджачка, который топорщился на плечах и застегивался только на одну пуговицу — остальные были оборваны. Из измазанных глиной и торфом штанов высовывались голые щиколотки, с которых сползли носки. Похоже, что неряшливостью своей Шурик даже бравировал. Во всяком случае, чувствовал он себя в этом одеянии легко и свободно, размахивая руками и поминутно вытирая рукавом испачканный в торфе нос.
— А вы и вправду археолог? — вдруг спросил он ломким, немного срывающимся от волнения голосом. — Не врете?
— Как тебе не стыдно, Шурик! — возмутился Сергей.
Я рассмеялся.
— Если не веришь, могу показать тебе документы. А что, по-твоему, все взрослые врут?
— Да нет, — смутился он. — Я так просто… Не видел еще ни одного археолога. Думал, они все старые, с бородами… На что мне ваши документы!
— Ты уж извини, не успел постареть! Вот только усы и есть, Может, усов хватит, как ты думаешь?
— Хватит, — согласился Шурик. — Я ничего, я так просто…
— Андрей, смотрите, а ведь такая керамика у нас не встречалась! — перебила Таня. — Есть похожая, но не совсем. Льяловская ведь не такая? А вот и наконечники стрел, вроде тех, что Сережа принес…
— А вот это скребки, — подсказал Шурик с видом знатока.
— Откуда ты знаешь, что это скребки? — спросил Хотинский, который рассматривал Шуркины находки чуть ли не с бóльшим интересом, чем мы.
— Я знаю! Я много знаю! — обрадовался Шурик. — Вот у него рабочий край, — показал он на обломок коричнево-красного кремня. — А вот ретушь. Такие маленькие-маленькие сколы. Я читал! Я знаю палеолит, мезолит, неолит… Потом бронзовый век, потом железный век, — начал он перечислять свои познания. — У нас еще цветные камни есть, каменная краска в карьере…
Керамика меня заинтересовала. Таня была права: и похоже на льяловскую культуру, и не похоже. Ямки, но не круглые и конические, а словно наколотые — плотно, густо. И глиняное тесто другое, и форма венчика, и обжиг… Нет, это что-то новое! И орудия не совсем такие, как встречаются на стоянках льяловской культуры.
— Ну что, можно ехать? — спросил нетерпеливо Хотинский. — Там на месте разберемся…
До стоянки оказалось совсем близко. Всю дорогу Шурик не закрывал рта. Его распирало от гордости. О находках на сорок третьей карте знали все. Еще в мае, когда начали разработку этого поля, рабочие приносили в поселок черепки, кости, наконечники стрел, долота. А потом находили даже целые горшки, только их разбивали… Таня ахнула. Любой мальчишка с Волчьей горы мог вот так же собрать и принести в музей находки… Тут Шурик победно огляделся. А никто не догадался! Взрослые вообще говорят, что это никому не нужно, а то бы все равно узнали и приехали. Это не золото. А можно здесь золото найти? Ему-то золото не нужно, на что оно ему? Он краевед. Он об истории читать любит, у него по истории одни пятерки. По другим предметам тоже ничего… тройки больше. Отец обещал его в Москву свозить, в Исторический музей. Отец тоже здесь работает на поле, вот и он домой приносил черепки. А Шурик все болото исходил, даже карту нарисовал! Он вырастет и археологом обязательно будет! Можно на археолога выучиться? Для этого надо в университет поступить? Нет, в университет его, пожалуй, не примут. А может быть, примут? Он постарается лучше учиться…
От восторга, что его слушают, Шурик подпрыгивал, взвизгивал, высовывался из-под тента и кричал шоферу, куда надо сворачивать. Наверное, он успел бы еще многое рассказать нам о себе и о своих планах, но машина остановилась. Мы приехали.
Незаметно мы обогнули центр болота и теперь оказались ближе к противоположному берегу, на котором белела церковка и домики села, чем к Волчьей горе. Ветер дул оттуда, и пыль проходила за нами в стороне. Можно было свободно дышать и расстегнуть куртки.
Теперь показывать стоянку было не к чему. Она и так была перед нашими глазами.
Все торфяное поле было одинаковым — ровная буро-коричневая поверхность. Глазу не за что зацепиться: ни пятнышка, ни бугорка. Здесь же, примерно на середине поля, метрах в двухстах от нас, наискосок через две «карты» шло прямоугольное черное всхолмление, резко выделяющееся на фоне торфа. Его не могли сгладить даже барабаны фрезерных машин. Но самое главное — вокруг этого прямоугольника все пестрело от камней и черепков. Казалось, кто-то щедрой рукой рассыпал по поверхности торфа бесчисленные обломки неолитических горшков, мелкую речную гальку, разбитые кости, которые успели уже подсохнуть и посереть на воздухе, кремневые отщепы, куски разлохмаченного, растрескавшегося дерева.
Я перевернул большую плиту песчаника, исцарапанную фрезерными зубьями. На другой ее стороне было широкое углубление, вроде тарелки.
— Ну как, Танюша, определите?
— Зернотерка? Нет, что я — шлифовальный камень, да?
— А что такое шлифовальный камень?
Шурик и Никита спросили одновременно.
Я объяснил. На таком камне — недаром был выбран именно песчаник — затачивали и полировали каменные и костяные орудия. Вот откуда это углубление и бороздки.
Ко мне подошел Олег:
— Андрей, а это что за штука? Гарпун?
Действительно, в руке Олег держал почти целый костяной гарпун с боковыми зубьями. Ну и ну!
Ветер, который мы так проклинали по дороге, словно готовил стоянку к нашему приезду. Он сдул торфяную пыль, весь торф, поднятый машинами, обнажив культурный слой со всем, что было в нем заключено.
— А вот это подвеска, честное слово, костяная подвеска!
Таня радовалась, как Шурик. Маленькая овальная пластинка с дырочкой у края. Ну разве найдешь такую в песке дюн?!
— Вы будете сейчас копать? — суетился Шурик, подскакивая то к одному из нас, то к другому, хватая с земли черепки и кости. — А где вы будете копать? Вы привезли лопаты? А то я могу домой сбегать…
Костя, наш проводник, смотрел на
