Корабль, сокрытый в земле - Стивен Кинг

Это было вполне приятно.

— Понимаешь, — Каммингс почти незаметно кивнул в сторону Маккардл, — она имеет на тебя большой зуб, Джим. Она была бы рада выкинуть тебя из тура. Не давай ей повода.

— Имел я ее.

— Тебе иметь ее? — сказал Каммингс. — Рак, цирроз печени и помешательство — все эти результаты тяжелого пьянства статистически доказаны, поэтому в будущем я могу обоснованно ожидать любого, и если один из них свалится на мою голову, я не хотел бы винить никого, кроме себя. В моей семье были диабет, глаукома и преждевременная старость. Но гипотермия пениса? Без этого я обойдусь. Извините меня.

Гарденер стоял еще мгновение в замешательстве, пытаясь его понять. Затем понял и заржал. Сейчас слезы не стояли в его глазах; сейчас они прямо катились по щекам. В третий раз за этот вечер люди посмотрели на него — большой мужчина в довольно поношенной одежде с бокалом, полным чего-то, подозрительно похожего на чистую водку, стоит сам по себе и смеется в полный голос.

— Не обращай внимания, — думал он. Убавь громкость, — думал он. Гипотермия пениса, — думал он и брызгал новой порцией смеха.

Мало-помалу он снова смог себя контролировать. Он слышал стерео в соседней комнате — там обычно можно было найти наиболее интересных здесь людей. Он схватил с подноса пару канапе и проглотил их залпом. У него было сильное ощущение, что Трептрепл и Маккэрдепл еще смотрят на него, и эта Маккэрдепл в лаконичных фразах дает Трептреплу его полную характеристику, что холодная, злая улыбочка не сходит с ее лица. Вы не знаете? Это почти правда — он выстрелил в нее. Прямо в лицо. Она сказала ему, что не будет настаивать на обвинении, если он даст ей безусловный развод. Кто знает, было это правильным решением или нет? Он не застрелил других женщин… пока еще, по крайней мере. Но как замечательно он смог читать этой ночью — после этого весьма эксцентричного ляпсуса, я думаю — он неустойчив, и, как вы видите, он не может себя контролировать в отношении спиртного…

— Следи лучше. Гард, — думал он, и второй раз за эту ночь появился голос, который был очень похож на голос Бобби. — Это твоя паранойя. Они говорят не о тебе, а о Криссейке.

В дверях он повернулся и посмотрел назад.

Они смотрели прямо на него.

Он ощутил, как скверный, пугающий импульс метнулся в нем… и тогда он изобразил еще одну большую, оскорбительную усмешку и склонил свой бокал в их направлении.

Доведи это до конца. Гард. Это может окончиться плохо. Ты пьян.

"Я себя контролирую, не беспокойся. Она хочет вышибить меня, поэтому она продолжает смотреть на меня, поэтому она рассказывает все обо мне этому жирному херу, что я стрелял в свою жену, что я попался в Сибруке с револьвером в рюкзаке. Она хочет избавиться от меня, потому что не хочет, чтобы пьяный женоубийца, симпатизирующий комми, антиядерный демонстрант получил один из больших призов. Но я могу быть хладнокровным. Нет никаких проблем, бэби. Я как раз собирался высунуться из окна, протрезветь от огненной воды, хватить кофе и пойти пораньше домой. Нет проблем".

И хотя он не пил никакого кофе, не пошел пораньше домой и не протрезвел от огненной воды, он был о'кей весь следующий час или около того. Он убавлял громкость каждый раз, когда чувствовал, что она начинает расти, и прерывался каждый раз, когда чувствовал себя в состоянии, которое его жена называла «несет». "Когда ты напился, Джим", — говорила она, — "не последней твоей проблемой становится стремление перестать общаться и начать нести".

Он стоял главным образом в комнате Трепла, где компания была моложе и не такая осмотрительно-напыщенная. Беседа здесь была живой, приятной и интеллигентной. В мозгу Гарденера росла мысль об атомках — в такие часы она всегда возникала, как гниющее тело всплывает на поверхность в ответ на выстрел. В такие часы — и в этой стадии опьянения — уверенность, что он должен взволновать этих молодых мужчин и женщин данной проблемой, всегда всплывала, волоча за собой гневное возбуждение и иррациональность, как гнилые водоросли. Как всегда. Последние шесть лет его жизни были плохи, а последние три были кошмарным временем, за которое он стал необъяснимым для себя и ужасным почти для всех людей, хорошо его знавших. Когда он напивался, этот гнев, этот ужас, эта невозможность объяснить, что случилось с Джимом Гарденером, объяснить даже самому себе, — находили выход в теме АЭС.

Но когда этой ночью он затронул тему, в гостиную ввалился Рон Каммингс, его узкое, худое лицо пылало лихорадочным румянцем. Пьяный или нет, Каммингс мог отлично видеть, откуда дует ветер. Он искусно повернул беседу назад к поэзии. Гарденер был слегка признателен и почти зол. Это было иррационально, но это было: он отказался от своей идеи фикс.

Поэтому, частично благодаря жесткой узде, которую он сам на себя надел, а частично благодаря своевременной интервенции Рона Каммингса, Гарденер избежал неприятностей почти до конца вечера. Еще полчаса, и Гарденер избежал бы неприятностей полностью… по крайней мере, в эту ночь.

Но когда Рона Каммингса с обычным его резким остроумием понесло по адресу бит-поэтов, Гарденер побрел назад в обеденную комнату выпить еще порцию и по возможности что-нибудь съесть в буфете. Последующее вполне могло быть срежиссировано дьяволом со специфически злокачественным чувством юмора.

— Когда «Ирокез» войдет в строй, для вас это будет эквивалентно выдаче трех дюжин полных стипендий, — сказал голос слева от Гарденера. Гарденер оглянулся так резко, что чуть не разлил водку.

Шесть человек стояли в одном из углов буфета — три мужчины и три женщины. Одна из пар была Всемирно Известной Водевильной Командой: Трептрепл и Маккэрдепл. Говорящий мужчина выглядел как продавец автомобилей, скорее прилично одетый, чем прилично воспитанный. Его жена стояла рядом. Она была странно хорошенькой, ее погасшие голубые глаза увеличивались толстыми очками. Гарденер однажды такое видел. Он мог быть пьян и одержим своей темой, но он всегда был острым наблюдателем, и сейчас тоже. Женщина с толстыми очками сознавала, что с ее мужем происходит в точности то, в чем Нора обвиняла его. Гарда, когда он на вечеринках напивался: его несло. Она хотела вывести своего мужа из этого состояния, но не знала, как это сделать.

Гарденер взглянул во второй раз и заключил, что они были женаты восемь месяцев. Может быть, год, но восемь месяцев — это более вероятно.

Говорящий мужчина должен был быть каким-то колесиком в "Бэй Стейт Электрик". Должен был быть в "Бэй Стейт", потому что "Бэй Стейт" была собственником той дыры, где располагалась станция «Ирокез». Этот парень говорил о ней как о величайшей вещи после резака для хлеба, и поскольку он выглядел человеком, действительно верящим в это, Гарденер решил, что он должен быть колесиком невысокого ранга, может быть, даже простой «запаской». Он сомневался, что ребята покрупнее были такими дураками насчет «Ирокеза». Даже если на мгновение забыть о помешательстве на ядерной энергии, имелся факт, что «Ирокез» через пять лет должен был войти в строй, и судьба трех взаимосвязанных банковских цепей зависела от того, что случится, когда… и если… это все-таки произойдет. Они все стояли захороненными в радиоактивном песке и оберточной бумаге. Это было как дурная игра музыкантов-любителей.