Стихотворения и поэмы - Симон Чиковани

67. У камина Важа Пшавела. Перевод Б. Пастернака

Как келья отшельника дом твой в Чаргали,и буки чернеют, как сажа в печах,—весь путь они в изморозь рядом шагали,так вот твой хваленый когда-то очаг!

Ты сам его выложил в виде камина,чтоб в доме живое иметь существо.Ты в комнате этой, немного пустынной,поставил и глиной обмазал его.

Ты клал кирпичи по натянутой ниткеи вывел под звезды кривой дымоход,чтоб с искрами вместе души пережиткикружащимся вихрем несло в небосвод.

Увидев, что в жизнь воплотилась затеяи в обществе с нею — уже не один,ты в творческой жадности, как Прометея,к простенку в углу приковал свой камин.

Когда ты приделал железные дверцыи вьюшку для тяги пред топкой прожег,в счет будущей неги ты пламенем сердцакаминное устье ссудил под залог.

И вот началось бушеванье растопки.Посыпались искры, послышался гул,как будто свой голос и опыт неробкийты ветру поведал и в уголь вдохнул.

Как обе Арагви на водоразделетекут, не сливая воды двух цветов,так жизнь твоя знаменовала в ущельеграницу людских поселений и льдов.

Шел дождь, словно сыпали на пол пшеницу,от струй поднимался светящийся пар,и, видя, что солнце за тучей садится,спускался орел на одну из чинар.

Сушилась развешанная одежда,шипя, закипала вода в котелке,и были на музыку горы похожи,безмолвные после дождя, вдалеке.

Здесь зимние ночи, не ведая лени,писал ты без устали, неутомим.Ты весь был как пламя — порыв и гореньеи, с пламенем рядом, соперничал с ним.

Я — отпрыск творений твоих и героев,и книг твоих отзвук, и мыслей двойник,и, душу на лад твой посмертный настроив,по шелесту леса в Чаргали проник.

И вот я в Чаргали. Шумит непогода.Растапливаю. Запылала смола.И первое, что я встречаю у входа, —простертого вширь над камином орла.

Смотря на меня с нескрываемой злобой,он, как самозванца, встречает меня,как будто я с мыслью какой-то особой,тебя унижая, сижу у огня.

Орел свирепеет от огненных знаков.Он в отсветах пламени весь, как в крови.Всю ночь я борюсь с ним, как праотец Яков,и утром прошу его: «Благослови».

Мудрец, загадавший полуночью зимнейвот этот рассвет и вот эту мечту,будь тоже поддержкою мне, помоги мне,шум рощ помоги понимать на лету

ГАМАРДЖВЕБА

68. Гамарджвеба. Перевод А. Адалис

Муж, полный сил, дитя, старик седойпод солнцем и луной родного неба,когда в дороге встретятся с тобой,блеснув очами, скажут: «Гамарджвеба!»

В годины бед, в нужде и на пирахнас это слово мужеству учило,и знал грузин — врагов развеет в прахродной земли невянущая сила!

Мы помним предков дивные делаи дальний зов старинной славы слышим…Мы ныне станем твердо как скалаи «гамарджвеба» на мечах напишем.

Благословенна храброго рука!Нам прадеды желали славной доли.Как молния, сверкание клинкапусть озаряет грозной битвы поле!

Стояла стража в древних крепостях,и пахарь пел, спокоен под защитой, —его хранил грузинской рати стяг,зовущий к битвам, славою повитый.

И «гамарджвеба» — слово давних лет —осталось нам… И слиты в этом словедолин зеленых сладостный привет,тень синих гор и строгий голос крови…

Так пусть теперь наш пыл горит вдвойне!Всех к полю брани, родина, потребуй!Все встанем в строй, все будем на войне, —руке отчизны — войску — гамарджвеба!

Благословен победы нашей путь,все, как один, в победу верим свято!Грузинский воин, мужественным будь,ждет роковая недруга расплата.

Позор и смерть врагу! Победа — нам!Бойцам и полководцам — гамарджвеба!Несокрушимой армии бойцам —от мала до велика — гамарджвеба!

Единой волей воодушевлен,народ исполнен праведного гнева,врага испепелять клянется он!Отечеству родному — гамарджвеба!

69. «Перевяжите рану…» Перевод Е. Евтушенко

Перевяжите рану.Под голову — седло.Обманывать не стану —я ранен тяжело.

Олень от раны плачет,упавши у ручья,и слез своих не прячет,но не заплачу я.

Себя я не жалею —жалею только вас.Был ранен тяжелеея в жизни столько раз!

Я замерзал в метелии от жестоких слов,и спал я на постели,постели из шипов.

Вы не берите сбрую,седло и кобуру…Ведь, если и умру я,я всё же не умру!

Себя я не отчислю.Останусь я в строю.Ты жизнь взяла, отчизна,—прими и смерть мою!

Снесите на вершинуменя —             я так хочу.Сосновую лучинузажгите, как свечу.

Меня на белом светекогда-нибудь веснойколхидский вспомнит ветери конь мой вороной.

Когда утихнет битва —у каменной скалыв груди, где сердце было,гнездо совьют орлы…

70. Подсолнухи. Перевод К. Арсеневой

Ворон каркает — горя глашатай.Кукурузных корней волоконцаистлевают, и нивы не сжаты,и подсолнух не смотрит на солнце,

умирает, согнувшись от боли.Стали травы бесцветны и длинны.Не шуршит утомленное поле.И трепещут от взрывов осины.

Где же пахари? К пажити чернойнаклонилась чинара, тоскуя.Уронили подсолнухи зернана полоску землицы сухую.

Спят поля, словно умерших души,всё же солнце нашел я за тучей.Это солнце никто не затушиту преддверия славы грядущей.

Цвет подсолнухов серо-свинцовый.Танк топтал их простертые тени.Где-то пес завывает дворовый,и подсолнухи словно в смятенье.

Ждут и знают, что жизнь на пороге!Сгинет враг, и герои вернутся,станут снова цветы у дорогипеть о солнце и к солнцу тянуться.

71. Сказанное во время бомбежки. Перевод Б. Ахмадулиной

В той давности, в том времени условномчто был я прежде? Облако? Звезда?Не пробужденный колдовством любовнымалгетский камень, чистый как вода?

Ценой любви у вечности откуплен,я был изъят из тьмы, я был рожден.Я — человек. Я — как поющий купол,округло и таинственно сложен.

Познавший мудрость, сведущий в искусствах,в тот день я крикнул:«О земля моя!Даруй мне тень!Пошли хоть малый кустик —простить меня и защитить меня.

Я по колено в гибели! По пояс!Я вязну в ней! Тесно дышать груди!О школьник обезумевший! Опомнись!Губительной прямой не проводи!

Я человек! И драгоценен пламеньв душе моей!Но нет, я не хочусиять заметно!Я — алгетский камень!О господи, задуй во мне свечу!»

И отдалился грохот равномерный.И куст дышал. И я дышал под ним.Немилосердный ангел современныйпобрезговал ничтожеством моим.

И в этот мир, где пахло, где белело,смеркалось, пело, силилось сверкнуть,я нежно вынес собственного телародимую и жалостную суть.

Заплакал я, всему живому близкий,вздыхающий, трепещущий, живой.О высота моей молитвы низкой,я подтверждаю бедный лепет твой.

Я видел одинокое, большоесвое лицо. Из этого огнясебя я вынес, как дитя чужое,слегка напоминавшее меня.

Не за свое молился долговечьев тот год, в тот час, в той темной тишине —за чье-то золотое, человечье,случайно обитавшее во мне.

И выжило оно. И над водоюстоял я долго. Я устал тогда.Мне стать хотелось облаком, звездою,алгетским камнем, чистым как вода.

72. Осколки глиняной чаши. Перевод Б. Ахмадулиной