Возвращение лорда Гленрейвена - Энн Бэрбор

Когда они собрались уходить, Джем, к счастью, оказался в состоянии не только заплатить за обед, но и добавить кое-что обслуживающей их девушке, которая приняла эту щедрость благодарно, но с большим удивлением.

Они разошлись у гостиницы по своим личным делам и встретились снова на площади, где Джем оставил их двуколку, когда солнце уже скрылось за горизонтом.

Некоторое время они ехали молча. Джем несколько раз бросал быстрые взгляды на Клавдию, которая, казалось, была погружена в свои мысли.

– Даю вам пенни, если вы скажете, о чем думаете, – наконец сказал он небрежно.

– Что? Ах, да, – она выдавила из себя нечто похожее на смешок. – Я думала… о будущем.

– Кажется, вас не очень радуют мысли о нем, – мягко сказал он.

Клавдия не ответила, пристально разглядывая кончики крепко сжатых пальцев, лежащих у нее на коленях.

– Оно не так уж и мрачно, ваше будущее. Я думаю, вы будете… Господи помилуй! – Голос его в страхе возвысился. – Не делайте этого!

Ибо Клавдия, к его ужасу и ничуть не меньше к своему, расплакалась. Начав, она уже не могла остановиться, и слезы ручьями полились у нее из глаз.

– Простите, – выдавила она, – я не… не знаю, что со мной. Я знаю, что поступила правильно, и вы были более чем щедры. Просто…

Джем остановил двуколку у обочины и повернулся к ней. После безуспешных попыток успокоить ее нежным похлопыванием, приговаривая «ну, будет, будет», он обнял ее и привлек к себе, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих. Он ничего не говорил – только крепко прижимал ее к себе и поглаживал ее волосы.

Рыдания прекратились, а еще через несколько минут она резко отстранилась. Глядя на Джема заплаканными глазами, Клавдия пыталась заговорить, но он нежно коснулся пальцами ее губ. Он достал из кармана чистый носовой платок и приложил его к ее щекам, на которых еще не высохли слезы.

– Ваша реакция вполне естественна, – мягко сказал он. – Вы поступили хорошо и смело, да и благородно, отдав дом, любимый вами, совершенно незнакомому вам человеку. Но… – Закончив вытирать ей глаза, он протянул платок Клавдии, которая прозаически высморкалась. – По своему опыту я знаю, что смелость, доброта и благородство забирают много сил, и вы не выдержали напряжения.

Клавдия улыбнулась сквозь слезы.

– Боюсь, вы п-правы, милорд. – Она опять всхлипнула. – Не знаю, что это на меня нашло, вообще-то я не такая плакса. Боюсь, я просто наконец осознала, что Рейвенкрофт мне больше не принадлежит и что я лишь из милости буду жить на его крошечном участке. Это очень угнетает, – закончила она. Последние ее слова были приглушены, так как она снова прижала платок к глазам, чтобы предотвратить еще одно слезоизвержение.

Джем отвел ее руки от лица и крепко сжал в своих.

«Его глаза, – неосознанно отметила она, глядя на него, – как утреннее небо, когда солнце едва-едва окрашивает облака».

– Послушайте меня, Клавдия. Несмотря на то что вы не будете жить в доме, как жили раньше, я хочу, чтобы вы по-прежнему считали Рейвенкрофт своим домом. Я хочу, чтобы вы ходили по дому, играли в салоне на рояле, когда захотите. Чтобы вы читали в библиотеке или любой другой комнате, где захотите. Я надеюсь, вы с тетушкой будете по-прежнему обедать со мной – только тогда я почувствую, что это действительно мой дом.

Клавдия не выдержала его пристально взгляда, и сердце ее, как это случалось всегда, когда она находилась рядом с ним, бешено заколотилось. Но она не сделала попытки высвободить руки.

– Благодарю вас, – прошептала она. – Я знаю, что глупо веду себя. – Она снова подняла глаза. – Благодарю вас за…

Он заставил ее замолчать самым верным способом, наклонившись вперед и слегка коснувшись губами ее губ. Она, потрясенная, замерла, но прежде чем она успела осознать, что произошло, он выпустил ее руки. Схватив вожжи, он ловко подхлестнул ими лошадь, и двуколка с грохотом покатилась.

По мере того как она набирала скорость, Джем ругал себя. Он был не менее Клавдии поражен своим поступком. Господи, что с ним? Он никогда не был особенно подвластен эмоциям – разумеется, он потратил много времени и усилий, чтобы научиться тщательно их контролировать. И все же этот поцелуй был так же непроизволен, как если бы он моргнул от слишком яркого света. Во всяком случае, уверял он себя, подобных провалов больше не будет. Отныне Клавдия его служащая. Очень ценная, но тем не менее служащая, обращаться с которой следует учтиво, но сохраняя дистанцию, как того требуют обстоятельства.

Он обернулся к ней, заметив, что глаза ее все еще были широко открыты от изумления.

– Вы не рассказали мне, – начал он так, словно ничего не произошло, – как получилось, что вы вышли замуж за Эмануэля Кастерса. Как я понимаю, вас заставили сделать это. Вы что-то говорили о карточном долге?

Мгновение она просто смотрела на него. Если бы не бешеное биение сердца и не нежный пожар, оставленный его губами, она подумала бы, что никакого поцелуя не было. «Мне следовало бы проявить больше неудовольствия. Следует дать понять его светлости, что я не из тех, с кем можно обращаться как с горничной», – думала она и приготовилась высказать вслух свои мысли.

– Да, – она с удивлением слушала слова, слетавшие с ее губ. – Мой отец, как и ваш, был неудержимым картежником. Мы жили в Ньюхеме, на другом конце Глостера, но двоюродный брат отца жил в Тетбери, что находится недалеко от Литл-Маршдин. Мы часто бывали у него, и именно там отец встретился с Эмануэлем. – Она содрогнулась. – Я до сих пор помню, как Эмануэль смотрел на меня. До этого я никогда не встречалась с абсолютным злом, но именно это я нашла в его взгляде. Его вторая жена умерла за несколько месяцев до того, и я знала, что ему безумно хочется найти замену. Он хотел детей, а также… – Она вздрогнула. – Отец скоро оказался у него в долгу, а поскольку я была в долгу у отца, очень скоро меня обручили с человеком, даже прикосновение которого заставляло меня содрогаться от отвращения. Я плакала, льстила, умоляла – все было бесполезно. Моя мать сочувствовала моему несчастью, но она была слабой женщиной. Моя сестра считала мое отвращение высшим проявлением глупости. Эмануэль был еще богаче Томаса – по крайней мере, мы так считали. Видите ли, таково представление моей сестры об удачном браке. Ей все равно, как обращается с ней Томас, пока она живет в красивом доме, пока ее обслуживают слуги, а ее хозяин выдает ей толику денег на развлечения.

На лице Джема, пристально смотревшего на Клавдию, появилось тревожное выражение.

– Во всяком случае, несмотря на все мое сопротивление, я очутилась перед алтарем и произнесла слова клятвы. – Она глубоко вздохнула. – Полагаю, самое лучшее, что можно сказать о последующих двух годах, это то, что они были крайне неприятны. Без конюшен, которыми я занималась, думаю, я бы сошла с ума.

– И все же, – осторожно заметил Джем, – судя по тому, что говорит Джона, вы лучше ладили с вашим покойным мужем, чем его предыдущие жены.

К его удивлению, Клавдия издала хрипловатый смешок.

– Да, все хорошее началось с плохого. Однажды он избил меня. Я… я думала, что умру. После того как он ушел, я несколько часов пролежала на полу, и когда я, наконец, поднялась, то твердо решила, что подобное больше никогда не повторится. Я разработала целый план и утром пришла к нему в кабинет, чтобы сразиться с ним. О, Джем, ничего более трудного никогда не было в моей жизни!

Сердце Джема подпрыгнуло от необъяснимой радости, когда он услышал свое имя из ее уст, пусть даже она произнесла его бессознательно.

– Я открыла дверь, – продолжала она, – и вошла так, словно это я была хозяйкой, а не он. Я встала перед его столом и сказала: «Эмануэль Кастерс, я пришла потребовать от вас извинении и заявить вам, что то, что произошло вчера ночью, никогда не должно повториться, если вы дорожите своей жизнью». Несколько мгновений он тупо смотрел на меня, а потом налетел, как ураган. Но я устояла и только подняла руку с выражением полной – и абсолютно наигранной – уверенности на лице. Он остановился, словно в смятении, и я заговорила. Я сказала ему, что от бабушки по матери я унаследовала некие способности. Люди, перебегавшие бабушке дорогу, очень скоро сожалели об этом, сказала я. И привела несколько примеров. Управляющий, который обокрал ее, вскоре был найден мертвым, а причина его смерти так и осталась неизвестной. Сосед, который всего лишь слегка обидел ее, был поражен какой-то страшной болезнью.

Как большинство деспотов Эмануэль был трусом, и притом суеверным. Еще какое-то время он угрожал мне, но я видела, что ему не по себе. Затем я окончательно добила его. Самым торжественным голосом, какой только могла изобразить, я заявила, что наглядно продемонстрирую ему это. Театральным жестом я указала на большое растение, стоящее на окне в его кабинете. Пробормотав какое-то заклинание, я ткнула в него двумя пальцами и затем объявила ему, что через три дня его цветок умрет. Он презрительно засмеялся и заявил, что кто угодно может убить растение. Тогда я сказала ему, что он может охранять цветок в течение указанного времени, дабы убедиться, что я не притрагивалась к нему. И он так и сделал! Запер в своей гардеробной! Однако растение почти сразу же начало вянуть и через три дня окончательно засохло. После этого Эмануэль обходил меня стороной. Время от времени он начинал кричать на меня, но достаточно было мне указать на него пальцем, чтобы, если можно так выразиться, выбить его из колеи.