Искалеченный мир - Вадим Громов

— Я же говорила, — сделав вид, будто узрела нечто привычное до безобразия, продолжила Лихо. — А у него, ко всему прочему, ещё и обострение бывает после таких ночей, как прошедшая. Так что смотри мне — испражняйся дочиста, насухую. Тебе прощение ещё ой как заслужить надо. С Лукавиным всё — амба? Списали?

Она посмотрела на покрывшегося крупными каплями пота «заложника», часто закивавшего головой. Щёлкнула пальцами, подталкивая к диалогу.

— И Газурова тоже. — Пленник торопливо сглотнул, вне всякого сомнения, засевший от свалившихся на него впечатлений комок в горле. — И Туршина с Жаровым. И Ружанского. Всех кончили.

— Я в полном умилении от того, как мы слились в едином порыве, устанавливая истину, — сказала Лихо, но в глазах у неё колыхалось подобие непонятной печали. — И ведь не соврал, ни полсловечка. Продолжай в том же духе. А запевалой в вашем весёлом кружке путчистов, как я понимаю, Муринов? Волевой мужчина с большими амбициями. Которому поперёк организма все царящие вольности и ненужные, как ему мнится, отпущения грехов. Диктатуры ему подавай. Во главе с собой, обожаемым. Ну?!

— Он самый. — «Заложник» нервно дёрнул кадыком. — Всё верно.

— Да, вот такая я умная, и вдобавок красивая. Жалко, что это делу уже не поможет. Не по-мо-жет…

Лихо задумчиво побарабанила пальцами по обивке сиденья.

— А Муринов не боится, что ему после доброкачественного жертвенного танца, вместо кресла диктатора, достанется в сраку что-нибудь эдакое, никаким местом в неё не лезущее, однако ж бесцеремонно загнанное до упора? Я так понимаю, что без Кривенкина там не обошлось…

— Не знаю, нас в такие детали не посвящали. — Пленник усердно помотал головой. — Моё дело было — обеспечить огневое прикрытие в обозначенном секторе. Больше ничего. Отбой дали — значит, всё прошло идеально. Остальное меня не интересует.

— И опять не врёшь, — вздохнула Лихо. — Что ж мне с тобой делать-то теперь? И вроде хулить тебя не за что. И Книжника расстраивать неохота. Дилемма, чтоб её…

На лице пленника отражались нешуточные внутренние терзания. Сказать, что он бросал на Лихо умоляющие взгляды, — значит максимально преуменьшить накал страстей.

— И что это я такая добрая? — Блондинка снова вздохнула. — Придётся Книжнику сегодня без практики остаться. Стерпишь, Книжник?

Судя по взгляду последнего, он был несколько разочарован. Правда, исключительно тем, что театр масок на сегодня закрыл гастроли. Но виду не подал.

— Ладно, — благосклонно кивнула Лихо. — Книжник, можешь ему… Да не щитовидную железу до колена растянуть, что ты прямо как не знаю кто. Двинь по витрине, оставь сувенир на память. Тем более что заслужил он его одним только участием во всей этой сучьей канители. Пусть считает, что легко отделался. Тем паче что так оно и есть…

Очкарик старательно прицелился и неумело двинул «заложника» в нос.

— Что-то ты сегодня не в ударе, — делано выпучила глаза Лихо. — Может, Шатуну передоверить столь деликатное дело? Обычно нам всем за тобой ловить нечего, а тут такой конфуз. Книжник, Книжник…

Очкарик обиженно посмотрел на неё, но ничего не ответил.

— Ладно, разговор по душам можно считать состоявшимся безо всяких эксцессов. — Блондинка повернула ключ в замке зажигания. — Шатун, выпроводи клиента из салона, и повежливее.

Она незаметно от пленника подмигнула громиле, он сгрёб незадачливого собеседника Лихо за шиворот и потащил наружу. Тот вяло трепыхался, не веря в своё счастье. Шатун выволок его из кабины и без фанатизма тюкнул кулачищем по темечку. «Заложник» закатил глазки и мягко осел на землю, во второй раз за сегодняшнее утро выпав из реального мира. Шатун залез обратно в «Горыныча», и Лихо неспешно повела машину прочь.

— Я так понимаю, что мы с четверть часа назад стали свидетелями переворота, — подытожил Алмаз. — В результате которого наша заначка на помощь со стороны была самым хамским образом изничтожена человеком по фамилии Муринов. С чьей-то там ещё подмогой, но не суть важно. Точно?

— Точно, Алмазик, — задумчиво сказал Лихо. — Самый настоящий переворот, он же — путч. Хотя, если вдуматься, путч получается какой-то половинчатый, скорее даже не путч, а финт ушами. Надо признаться — чудесный такой финт, воздушные волны от которого наломают немало дров. Точнее — не наломают, если мы спустим деактиватор в ближайший унитаз и пойдём пропивать «Горыныча», забив на всё и вся.

— Не имею такого желания, — металлическим голосом отчеканил Книжник, гордо вздёрнув подбородок. — Абсолютно.

— Ну, я уже высказывалась по поводу несомненного успеха нашей миссии, когда рядом такие титаны духа. — Лихо держала путь в сторону «Трёх вокзалов». — Могу заверить, что мои моральные принципы остались без перекосов. А что касается путча — выглядит это примерно так. Кривенкин — формальный глава сего населённого пункта, Муринов — тёмная лошадка, которую, сдаётся мне, хитрый жук Кривенкин так же втёмную и разыграл. А пятёрка государственных мужей с фамилиями Лукавин, Газуров, Туршин, Жаров и Ружанский, ныне, как я уже точно убеждена, ставшая для нас вечной памятью, — ближайшее окружение Кривенкина. И с некоторых пор — тайная оппозиция.

— Я всегда подозревал тебя в предрасположенности к антигосударственному образу мыслей, — иронично сказал Алмаз. — Теперь у меня есть неопровержимые доказательства. Общение с оппозицией, надо же…

— Смейся… Короче — Кривенкин ручками Муринова убирает «могучую кучку», которая, кстати, сама собиралась забацать нечто приближённое к этому. В самом ближайшем будущем. Но, как уже всем ясно, не успели. Не знаю, что там наобещал Кривенкин Муринову: то ли добровольное освобождение трона в связи с накопленной усталостью и осознанием того, что у него, наконец, появился достойный преемник, то ли ещё что…

— А что, Муринову было не с руки подсуетиться самому, безо всякого благословления Кривенкина? — подключился к разговору Шатун. — Чих-пых — и в дамки…

— Вот тут уже на сцену выходят моральные аспекты и прочая лабуда. — Лихо невесело поморщилась. — Не знаю, что там у Муринова с головушкой, но хочется ему на трон взойти законно. Не сорвиголовой, у которого вдруг оказалось под рукой достаточно ресурсов, чтобы узурпировать власть, а именно законно. Без всяческих условностей и шероховатостей. Такой вот у человека бзик. А Кривенкин вроде бы как согласился уступить — пардон — передать на законных основаниях местечко, но в обмен на некоторую услугу со стороны будущего претендента на трон. В итоге мы имеем: отсутствие оппозиции — раз; преогромную вероятность того, что Муринов вместо желанного скипетра с державой получит девять грамм в лобную кость, — два; и мудрого государственного мужа Кривенкина, спасителя златоглавой от посягателя на устоявшийся образ жизни Муринова — три. А Муринов — вот злодей — лишил жизни выдающихся людей современности, сослуживших пытающейся выжить в непростых реалиях столице неоценимую службу.

— А если Муринов всё же займёт место на троне? — спросил Книжник. — А вдруг?

— Вообще-то он производил впечатление не самого придурковатого индивидуума, — заметил Алмаз. — Отнюдь…

— Кривенкин, если верить Лукавину, — тоже не из собачьего дерьма в песочнице слеплен. Если дело дошло до той точки, свидетелями которой мы сегодня стали, — значит, он держит руку на пульсе. Девяносто девять процентов, что так оно и есть. Сволочь, конечно, первостатейная, — но мозги выдающиеся, кто бы спорил…

— А всё же, если предположить другое развитие событий? — упорствовал Книжник.

— Честно?

— Естественно.

— А если честно, — сказала Лихо, — то мне целиком и полностью наплевать. Потому что ни с Муриновым, ни с Кривенкиным я не стану иметь дело. Лукавин со товарищи — тоже были далеко не бессребреники и альтруисты, но они в большинстве своём хоть делали что-то для всех, а не давились в одно жало. И надо сказать — немало делали. Так уж получилось, что эта паскуда Кривенкин оказался на самом верху, и с ним приходилось считаться. Давно надо было эту гниль выполоть, пока у Муринова крылышки не окрепли. Так что нет у нас теперь никакой помощи. Придётся самим, граждане, всё самим…

— Что такое «охренеть», и как с этим уживаться, — вздохнул Алмаз. — А с этим гавриком, который был так мил в приватной беседе, я так врубаюсь, ты уже где-то сталкивалась? И чует моё сердце — не при самых позитивных обстоятельствах.

— Да уж, отоварила я его тогда знатно, — улыбнулась Лихо, прибавляя скорости. — Мы тогда как раз с Андреичем у Лукавина гостили. А Муринов со своими гаврошами припёрся деловые контакты налаживать, свою политическую платформу в полном великолепии предъявить. Слово за слово, возник политический конфликт. Деловое общение застопорилось наглухо, началась ни фига не творческая дискуссия по поводу кардинальных перемен в обществе. По итогам которой пришлось господина кандидата в диктаторы вместе со свитой совокупными усилиями выкидывать вверх тормашками на Тверскую. Мне вот этот кадр и попался.