Любовь — обманная игра - Вера Копейко

— Спасибо вам, Дмитрий Степанович, привили мне с детства хороший вкус. Можно сказать, цель жизни указали.

Дима с трудом пришел в себя.

— Да, хороша. Ну ладно. Я на тебя и сейчас надеюсь. Сделай все как надо. — И Дима заспешил. — Ну пока.

Вовик смотрел ему вслед и ухмылялся.

35

Известие о смерти отца настигло Валентину в Европе, где они с Димой проводили медовый месяц. Она ожидала, что на нее навалится чувство свободы, расслабленности. А как иначе? Свершилось то, чего она ждала последние несколько месяцев. И, слава Богу, она не в Москве, не надо изображать скорбь, выслушивать дурацкие соболезнования, отбиваться от вопросов — когда она приступит к делам, и ловить взгляды отцовских работников, которые ждут решения своей судьбы.

Она не ожидала, что после факса, присланного Феликсом, у нее сожмется сердце — да полно, дура, сказала она себе. Сейчас-то все и начинается. Битва за свой кусок — разве не этого ты хотела? Но в голове вдруг забилась совсем другая мысль — срочно прервать поездку и лететь домой.

А зачем? Что ей там изображать? Все и так знают, какие отношения у них были. И потом — за этот тур столько заплачено... Они заказали индивидуальную программу, и, если сойти с маршрута, придется судиться до скончания века, чтобы вынуть из гостиниц и турбюро свои тысячи долларов.

— Митя, пожалуй, мы не будем суетиться... Дохлебаем свой мед до конца. Отца уже нет, его и без нас похоронят. А я потом поставлю памятник. От безутешной, но благодарной дочери...

— Люшка, но это... А как это со стороны?

— А что ты имеешь в виду? Какая такая сторона?

Она повернулась к нему задом, лихо наклонилась, расставив ноги, и посмотрела на него.

— Уж не с этой ли точки зрения?

Он захохотал.

— Ну и жена мне досталась...

— Да уж всем хороша.

Она подошла к нему, села рядом, обняла за шею и прошептала:

— Все мое при мне. Понял? Остальное — потом.

И выключила свет.

— А что ответить Феликсу?

— Ничего. Его факс нас не застал. Забудь про все и наслаждайся жизнью. То есть мной.

Она выключила свет, и комнату наполнили вздохи, хрипы, хихиканье и стоны...

А утром они поехали в Германию на арендованной машине, в город Кельн. Там у Димы Летягина, ее Митечки, должна быть деловая встреча.

Ира не плакала. Она и сама не понимала почему.

Отца больше нет. Он словно птица, севшая на ветку вишни под дачным окном. Посидела, вспорхнула, и нет ее.

Она потрясла головой. Господи, как изменилась ее жизнь! Теперь она обязана нести груз, который взвалил на нее отец.

Похороны Замиралова были многолюдными, с речами. Искренними и не слишком. Валентина не приехала, не стала прерывать свадебное путешествие.

С одной стороны, Ире было спокойно, что той не было. Но она хорошо понимала, они еще столкнутся.

Хоронили Замиралова в закрытом гробу, доктор объяснил, что перед смертью он упал и сильно разбился. А призывать скульптора для лепки лица — доктор Марченко покачал головой — Замиралов это бы не одобрил.

36

Иван позвонил Диме Летягину и уточнил время.

Дима положил трубку и почувствовал, что теперь события начнут развиваться стремительно. Итак, он оставляет Люшку в гостиничном номере, она наверняка не вылезет из постели до его возвращения. И уж конечно, съест коробку конфет, которая лежит на тумбочке возле кровати. Так и есть — пухлая рука работает без перерыва — тянет из коробки в рот и снова к коробке.

— М-м-м... — От удовольствия она закрыла глаза. — Обожаю с коньяком. Обожаю с ромом.

— А я обожаю тебя и с коньяком, и с ромом, — засмеялся Дима, надевая толстый свитер, недавно купленный в Бельгии. Свитер хорош — синий, на плечах и локтях замшевые нашлепки. За него отдали безумные деньги, как он считал, но Люшка твердила одно и то же:

— Митька, ты в нем просто скандинав. До чего хорош. Ни за что не скажешь, что московский безработный.

Ее фраза слегка царапнула Диму, но он тут же постарался забыть ее. Потому что если в рану попадет ее яд, ему смерть...

Вообще-то, если честно, он опасался Люшки — мадам непредсказуема и не вмещается ни в какие рамки. Странно другое — от привкуса опасности он получает невообразимое удовольствие в сексе. Он завоевывал ее — жестокую, сильную, с деревянной душой, но очень похотливую суку. И эта победа возвышала его, позволяла утвердиться в собственной силе.

И еще одно грело его душу. Деньги. Те, что сейчас есть у них с Люшкой, и те, которые свалятся на них по возвращении в Москву... Ради этого стоит потерпеть.

— Я рад, что нравлюсь тебе в этом свитере.

— Ты и без него мне нравишься. Сам знаешь.

— Ну, я поехал. Веди себя хорошо.

— Это ты веди себя хорошо. В таком свитере тебя и украсть могут. Ладно, никуда ты от меня не денешься, дружок. — Она вдруг громко икнула, и от неожиданности Дима вздрогнул. — Ой, прости. Наверное, переела конфет. Или кто-то меня вспомнил. Беги.

* * *

Дима остановил такси возле дома, указанного в адресе, расплатился с шофером и быстро выскочил из машины. Квартира, которая ему была нужна, на первом этаже. Не думая о том, что за женщина встретит его там, позвонил. В голове была единственная мысль — Иван пообещал хороший процент от сделки. Партия меха, которая будет ввезена на российский рынок, так велика, что Диме хватит... Даже не придумаешь, на что хватит... И это будут его собственные деньги.

На пороге стояла... Она. Света смотрела на Диму темными, как переспелые вишни, глазами. Черные волосы падали на белоснежный лоб, обрамляли нежно-розовые щеки, длинная шея напоминала древние восточные фрески. А губы — более безупречного рисунка он никогда не видел. Она была высокая, тонкая, в черных джинсах и белой блузке. Черное и белое. День и ночь. Невинное и порочное. Толкуй, как хочешь, промелькнуло в голове у Димы. Он не мог произнести ни слова. Он забыл о Люшке, которая расхристанной тушей валялась на гостиничной постели, среди роскоши и тряпья. И эта женщина, будто выточенная рукой мастера...

— Д-добрый день, — прошептал он.

— Добрый? Ты так считаешь? — Она улыбнулась.

Он попробовал тоже улыбнуться, но губы не слушались. Он помнил эту улыбку, от которой хотелось выпрыгнуть из собственной шкуры и сделать все, о чем она ни попросит.

Он так и делал. Разве нет?

Она улыбнулась шире. Зубы по-прежнему безупречны.

— Входи, Дима Летягин.

Он вошел...

Потом они лежали на Светиной кровати, он курил чего не делал давно. А она говорила:

— Не бойся, все получится. Я обещаю полную безопасность. Ты отдаешь Валентине пакет с бумагами. Она получает груз в Америке, когда самолет приземлится.

— Там будут ваши люди? — спросил Дима, поглаживая ее молочно-белое бедро. Он не ждал от нее ответа, сейчас ему было все равно. Нет, эта женщина просто мраморная статуя, только горячая и — о Боже — какая умелая! Он и мечтать не мог о том, что она с ним делала. Такого секса у него не было ни с кем после того недолгого времени.