Расколотое небо - Криста Вольф

Конечно, ему не хватает юмора. В этом обществе нужно владеть рапирой, а не пращой. Он часто неправ. Он защищает то, что защитить невозможно, он позволяет себе пророчества, которые вызывают улыбку: когда-нибудь вы будете рады, говорит он, если вам не станут напоминать о ваших нынешних взглядах.

И все же, и все же…

Руди верит в то, о чем говорит. Он романтик, если хотите. Рита поймала себя на мысли, как бы она на месте Руди отвечала этим людям — и Манфреду в том числе! Что можно ответить такому вот доктору Мюллеру?

— Революция… — произнес тот почти мечтательно. — Революция в Германии? Парадокс, не так ли? Русские — это да! Достойны всяческого восхищения. Не следует думать, что мы столь ограниченны и не понимаем этого. Но почему у нас каждая революция переходит в дилетантство?

С нетерпением выслушала Рита пространный ответ Руди.

— Но, господин Швабе! — воскликнул Зейферт. — К чему же клеймить нас как заядлых реакционеров? Революция? Почему бы нет! Только, бога ради, избавьте нас от ваших иллюзий… Впрочем, вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что несет с собой революция. Она может собственных детей загнать в… ну, скажем, в студенческий деканат.

Удачный выпад! Тут уж тебе нечего сказать, мой милый. Ты вылетел из окружного комитета СНМ с выговором по партийной линии, попал к нам и, чтобы выслужиться, пытаешься положить нас на обе лопатки…

Руди побагровел. Стало быть, о выговоре всем известно. Как тут прикажете работать?

Рита ничего не знала. У нее не было навыка в пикировке, но на этот раз она сказала очень громко, среди полной тишины:

— Если бы меня спросили, я предпочла бы того, кто, не думая о себе, совершает ошибки, тому, у кого на первом плане собственная выгода.

Зейферт быстро нашелся.

— И это говорите вы! — воскликнул он, чокнулся с Руди и с Ритой и весело поддержал супругу профессора, которая уже начала жаловаться, что в политические споры втянули даже дам.

Рита и взглядом не стала спрашивать Манфреда, согласен ли он с ней. Она улыбнулась Мартину Юнгу в ответ на его восторженные кивки и сидела все такая же удрученная, все такая же несчастная, как прежде. К Руди Швабе она не испытывала симпатии. Что же побудило ее выступить в его защиту? Если бы это сделал Манфред, она была бы счастлива.

Доктора Зейферта вряд ли можно было убедить, но зато ничего не стоило его обидеть. «Он постарается мне отплатить», — подумал Манфред, но ему все было безразлично. Ни он, ни Рита никогда не вспоминали об этом вечере. Если уж говорить начистоту, они все реже и реже бывали откровенны друг с другом.

С тех пор прошел почти год, и. теперь, вспоминая вечер у профессора, Рита упрекает себя, что в ту пору не понимала по-настоящему, о чем шла речь. Душевное состояние всех этих зейфертов, мюллеров, Манфреда — да, да и Манфреда тоже, — когда они, с одной стороны, еще не признали, а с другой — уже не признавали, было ей незнакомо. Возможно, человеку в одиночку и не под силу совершить такой скачок. А ведь все они были одиночками. Ах, кому дано быть справедливым?

Рита перешла в соседнюю комнату, где был бар. Здесь много пили — вечер все равно пропал. Профессору пришлось примириться с тем, что не все удалось сгладить.

— Господа, располагайтесь поудобнее, будем же развлекаться, раз уже мы собрались! Как видите, горючего достаточно.

Профессор смешивал коктейли по собственным рецептам. А потом разыгрывал призы.

— Бонбоньерка или бутылка шампанского за лучшее название коктейля!

Чудесная идея! Все снова собрались вместе, развеселились.

— Для дам!

Стали разносить бокалы с красноватой жидкостью.

— Как же мы его назовем?

— Феномен!

— Превосходно, сударыня!

— Любовный напиток, — прошептала невеста доктора Мюллера.

Это были первые слова, которые она произнесла за вечер, и всем стало неловко. Но бог с ней, надо дать ей премию.

— А теперь для мужчин. Осторожней, пожалуйста, не разлейте, он может прожечь ковер. Совершенно прозрачный, будто его и нет. В этом вся суть.

— Итак, что вы предлагаете?

— Смерть мужьям!

— Огненная вода! — Это идея молодежи.

Профессор снисходительно улыбается. Но тут доктор Мюллер, который уже основательно выпил, закашлявшись, предложил:

— Выжженная земля!

Смешки. Неожиданно все умолкли.

Приз за «Выжженную землю»?

Молчание.

Рана открылась. Зрелище не из приятных.

Вот стоят они, эти взрослые. Они присутствовали при том, когда такие лозунги гремели над огромными густонаселенными пространствами: они их повторяли, за ними, как за знаменем, прошагали полмира. А вот стоим мы, дети. И дети, как обычно, отстранены от серьезных занятий взрослых. Все содрогаются при зловещем воспоминании…

Куда неожиданно заводит их это общее воспоминание! Поистине душа человека — сущие дебри! На сколько столетий отбрасывает оно людей? В ледниковый период, в каменный век или в эпоху варварства?

Но тут прозвучал резкий голос Зейферта:

— Нечего пить, если не умеешь!

Для господина Мюллера вызывают по телефону такси. Улаживает дело супруга профессора. Обычно она болезненно реагирует на любой пустяк — упавшую салфетку, двусмысленную, остроту… На сей раз она, право, не видит повода…

Пожалуй, самое лучшее разойтись. Но прежде — прощальный тост, все общество вновь группируется вокруг профессора. Он никогда особенно и не стремился оказаться в центре бурных событий нашего столетия, а теперь тем более. Он уже не молод и при известных обстоятельствах ощущает предостерегающую дрожь в левой стороне грудной клетки.

Итак, шампанское. По совершенно необъяснимой причине недостает одного бокала — конфуз, который госпожа профессорша не забудет до конца своих дней. Но не успевает она броситься за ним, как раздается голос Манфреда:

— Мы будем пить из одного бокала.

Он смотрит на Риту. Та кивает, и краска заливает ей щеки. Профессор, которому во что бы то ни стало нужно спасти вечер, первым начинает аплодировать. Он старается показать, что сумел оценить поступок Манфреда: молодцы, весьма похвально так горячо любить. Неожиданно они оказались в центре внимания. Готовность Риты поддержать Манфреда подверглась испытанию. В этом обществе, признаваясь в своей близости, словно публично обнажаешься, Манфред знал это, но его это не остановило.

Профессор поднимает бокал. За что же мы пьем?

— За наши утраченные иллюзии, — громко предлагает Манфред.

Тост явно не годится. Неужели молодые люди не перестанут сегодня ставить своего учителя, которому они стольким обязаны, в неловкое положение?

Профессор склонился перед женой и произнес, одновременно обращаясь к Рите:

— За все, что мы любим!

Вот они и пьют каждый за свое, каждый за прямо противоположное.

Манфред делает глоток и передает бокал Рите. Она залпом его осушает. Оба не смотрят друг на друга, но желают одного и того же — чтобы время остановилось. Позднее Рита отчетливо вспоминает замешательство, с каким спросила себя: неужели нам надо страшиться бега времени?

Гости, словно подгоняемые нечистой совестью, разошлись торопливо, с какой-то нервной поспешностью.

Время не пощадило и профессорские званые вечера. И пусть иллюзия отгороженности обладает своеобразной прелестью — действительность развевает ее. А новые желания и порывы возникают куда медленнее, чем растут гигантские заводы в степях…

Конечно, некоторые факты весьма убедительны. Но значит ли это, что они убеждают и меня? Невозможно жить только надеждой на будущее. Но невозможно также дни, ночи, недели и годы интересоваться только своей женой, своей квартирой, машиной, только есть и пить в свое удовольствие. Вот уж поистине трезвый взгляд на жизнь, не правда ли?

Манфред, строивший из себя закаленного жизнью человека, привык, правда, к разочарованиям, но не к поражениям, что очень скоро и выявилось. До сих пор он как бы играючи, не вкладывая всех сил, достигал многого. Стране нужны были способные люди. На сей раз он приложил чуть больше усилий. Чего только не связывал он с этими чертежами, провозвестниками новой машины, настолько совершенной, насколько могут быть совершенны создания человеческого мозга. И вот оказывается — роды не состоятся. Уныние, охватившее его, было для него самого неожиданностью. Теперь он наконец понял, какой благоприятный попутный ветер до сих пор мчал его вперед. Только из любви к Мартину Юнгу — он не хотел огорчать его — собрался он в начале нового года съездить в Тюрингию на завод, отказывавшийся испробовать их машину.

Манфред снарядился, как для экспедиции в неизведанную часть света. Ему не впервой было ехать на завод, но впервые он задумался, как все устроить таким образом, чтобы произвести наилучшее впечатление.