Послание к римлянам, или жизнь Фальстафа Ильича - Ольга Кучкина

Они ужинали вчетвером в маленьком ресторанчике (в Риме кругом были маленькие ресторанчики), куда Кьяра позвонила по телефону заранее, попросив оставить столик. Все было светски, почти безразлично, по-иностранному, включая Фальстафа Ильича, которому Ада в течение вечера, награждая за удачные реплики, несколько раз пожимала руку выше локтя, что стало своеобразным знаком нежности с ее стороны. В конце чудесного ужина Кьяра предложила мужчинам перейти в соседнее помещение выкурить по сигаре и, оставшись наедине с Адой, сказала, что лучше сразу покончит с одной небольшой комплессита. Она все очень ясно, дружелюбно и практически честно (за исключением суммы) изложила Аде относительно “Автопортрета” Занегина, закончив тем, что если Ада согласна, будет справедливо, чтобы деньги за полотно были переданы ей как собственнице вещи. И назвала: семь тысяч долларов. Это было примерно семь процентов от цены, но ведь Ада не обязана знать цену, тем более, что в художественной сфере она подвижна до нелепости. Ада выслушала Кьяру, вполне поняв ее, несмотря на то, что на этот раз Кьяра говорила с большим акцентом, чем обычно, и сказала: нет, но. Почему но, почему но, ти не нужен доллари, воскликнула Кьяра. Но, ответила Ада, у нас долларов как грязи.

Когда они шли поздно вечером пешком до отеля — итальянская пара провожала московскую, — Ада, расшалившись, пошла след в след за Занегиным.

Ариадна. Помогите, спасите!… Где здесь аптека?…

Занегин. Что случилось?!…

Ариадна. Мне нужно в аптеку. Мне нужны колеса. Или что-нибудь в вену, срочно. Я шел вверх и шел вниз, но не по дороге, а по головам людей, считая, что они булыжники, а они обиделись, и схватили, и стали бить меня своими булыжниками, и следы ударов оставались на моей гладкой и нежной коже, превращая ее в синг-синг, полосатое тряпье…

Занегин. Остановись!…

Ариадна. Я упал в грязь лицом, думая, что это свобода, и пил грязь из лужи, как свободу, и задохнулся, но потом прокашлялся и как в ни в чем не бывало…

Кьяра. Что она говорит?

Занегин. Это пьеса. Она играла раньше на сцене. Это монолог.

Кьяра. Она русса артиста?

Занегин. Да, да, она русский артист.

Кьяра. О!

Фальстаф Ильич. Ада, позвольте, я предложу вам плащ, мне кажется, вы озябли.

Ариадна. Да, Лесик, спасибо, я, правда, озябла…

Они пошли дальше так: Фальстаф Ильич, укутав Аду плащом и положив Аде левую руку на левое плечо, то есть как бы полуобняв ее, Кьяра отдельно, Занегин отдельно.

В гостинице Ада пригласила Фальстафа Ильича зайти к ней в номер.

Фальстаф Ильич. Поздно…

Ариадна. Ненадолго…

Фальстаф Ильич. Ну, хорошо.

Ариадна. Хотите что-нибудь выпить?

Фальстаф Ильич. Да где же взять?

Ариадна. В баре.

Фальстаф Ильич. Я сейчас спущусь.

Ариадна. Спускаться никуда не надо. Бар вот. Откройте и возьмите какой-нибудь пузырек. Тем более, все оплачено. А у вас в номере разве нет?

Фальстаф Ильич. Не знаю, я не смотрел. Кажется, есть что-то похожее.

Ариадна. Доставайте.

Он достал коньяк, рюмки, налил, они выпили.

Ариадна. Хотите, я кое-что расскажу вам?

Фальстаф Ильич. Если вы хотите.

Ариадна. А вы?

Фальстаф Ильич. Хочу.

Ариадна. Тогда не мельтешите. Слушайте. Вы знаете, откуда у меня деньги?

Фальстаф Ильич. Нет. Какой-то криминал?

Ариадна. Так. Пойдете звонить в полицию или подождете до возвращения и в милицию? Если есть деньги, значит обязательно криминал. Какой вы совок, Лесик.

Фальстаф Ильич. Не сердитесь, Ада. Вы так таинственно начали, что я невольно подумал…

Ариадна. Невольник мысли. У меня есть семь тысяч долларов, Лесик. Ровно эта сумма.

Фальстаф Ильич. Неплохая сумма.

Ариадна. Да уж.

Фальстаф Ильич. Мне ужасно жалко, что у меня нет такой суммы. У меня всего девятьсот.

Ариадна. У вас и не может быть. Откуда взяться?

Фальстаф Ильич. А у вас?

Ариадна. Ага, любопытство взяло верх. У меня пустая рюмка, налейте еще.

Фальстаф Ильич. У вас будет завтра болеть голова.

Ариадна. Это завтра, а у нас сегодня. Чтобы приехать сюда, я продала своего Зверева. Вы слышали про Зверева? Знаете, что это такое?

Фальстаф Ильич. Нет.

Ариадна. Художник. Замечательный. Он умер. А у меня остался его подарок: женский портрет. Я продала его за семь тысяч долларов. Не теряйте нити сюжета. За семь тысяч долларов, чтобы прилететь в Италию и иметь здесь деньги. А эта парочка, к которой мы прилетели в гости, предложила точно те же семь тысяч. Вы поняли? Вы поняли, что я могла не расставаться со своим Зверевым, что он мог остаться у меня?

Фальстаф Ильич. Честно сказать, не понял.

Ариадна. Итальянка предложила мне семь тысяч долларов, чтобы я продала ей своего Занегина. И получается, что я зря продавала Зверева. Теперь поняли?

Фальстаф Ильич. Этого господина?! За семь тысяч? Она покупала его у вас?!…

Ариадна расхохоталась. Хохот перешел в истерику. Она стала рыдать и рыдала безудержно, громко, повторяя в короткие передышки между бурными всхлипами, какая сволочь она, какая сволочь Занегин, как ей жалко Занегина, и жалко Зверева, а больше всего жалко себя и своей пропавшей жизни. Фальстаф Ильич только повторял: тише, тише. Он боялся, что придут, и выйдет неприятность. Он приносил ей бумажные салфетки со столика перед трюмо, и лед из бара, и мокрое полотенце из ванной, а потом сел рядом и крепко, как ребенка, прижал к себе. Она побилась, побилась и стихла, а потом уснула.

И он просидел с ней так целую ночь.

Она зашевелилась рано утром, едва рассвело. Не открывая глаз, прижалась к нему. Он в ответ осторожно и бережно притиснул ее к себе и стал касаться руками и губами. От твоих усов щекотно, пробормотала она. Дальнейшее было делом техники.

И любви.

Его к ней.

1995. Он не хотит, сказала Кьяра Занегину, имея в виду Аду. Я догадался, сказал Занегин. Надо увеличит сумма, сказала Кьяра. Думаю, результат будет тот же, сказал Занегин. Ти думает, надо отдает все, спросила Кьяра. Я не знаю, ответил Занегин. Или ти отдает “Автопортрет”, настойчиво гнула свое Кьяра. Я не знаю, сказал Занегин. Это твой женщина, ти должен, сказала Кьяра, он шантаж тебя, он хотит тебя возвратит. Я не знаю, в третий раз сказал Занегин. Ти хочет, я решает твой проблемс, а тебя нет, воскликнула Кьяра. Я не знаю, в четвертый раз повторил Занегин, и если ты спросишь меня что-нибудь еще, я ударю тебя, а потом улечу в Москву, я не знаю, не знаю, не знаю, понимаешь, я хочу работать, я должен работать, я не знаю, зачем ты продала вещь, которая нам не принадлежала, и не знаю, зачем их пригласила, когда нам было так хорошо вдвоем, кобылка проклятая, лебедь чертова, змея подколодная, темная моя Ботичелли. Говоря это, он тряс ее за плечи, а она со страхом и удивлением смотрела на него, но скоро выражение лица ее изменилось, потому что изменилось его: произнося последние слова, он уже жадно тянулся к ее рту и заглотнул все, что она могла бы, если б захотела, сказать ему в ответ. Но она больше не хотела, она ослабела в его руках, и только потом, когда они, лежа на полу в ее гостиной, пришли в себя, прошептала: ти мой руссо муж, Италья не так. Тебе не понравилось, спросил он тоже шепотом. О, только и смогла произнести она в ответ.

Позже Кьяра задала Занегину неглавный вопрос: как ему Лесик. Трудно сказать, бесцветный какой-то, ответил Занегин. Тебя трудно, потому что ти ревновал, сказала Кьяра, а он очен мили.

Вечером того же дня Фальстаф Ильич задал Аде главный вопрос: ты его любила, а он тебя бросил? Да не в этом дело, отвечала Ада нехотя, я прилетела сюда не как любящая и брошенная женщина, а как коллекционер, а эта страсть, чтобы вы знали, будет посильнее всякой другой. И, помолчав, добавила: я тебя прошу, давай при них будем, как раньше, на вы, я не хочу, чтоб они обсуждали между собой эту перемену. Ты думаешь, они заметят, только и спросил он. В вопросе содержалась горькая правда. Итальянка не понимала тонкостей русского, ее муж был ее муж, которому, судя по всему, было мало дела до бывшей, а ныне чьей-то чужой подруги.