Кавалер по найму - Василий Казаринов

Фанни кинулась в тылы дома. Человек-камень тем временем пришел в себя и стал в стойку сбоку от выхода из подвальчика, — видимо, чтобы налетчица не сразу заметила его, выйдя на улицу.

Пора было вмешаться.

Я вышел из машины и, покручивая ключи от зажигания на пальце, приблизился к охраннику.

Охотник, встречавшийся один на один с хищником, знает: не столько стремительность атаки или сила удара способны решить исход схватки, сколько расслабленный отвлекающий жест.

Похоже, фокус с верчением ключа вокруг пальца удался, равно как и поза — я стоял напротив него по стойке «вольно», слегка расслабив колено и сунув левую руку в карман брюк, — охранник не уловил в моем облике и намека на агрессию, а лишь сделал легкий жест рукой, отгоняя меня, словно надоедливую муху. Сделав вид, что готов исчезнуть, я повернулся на каблуках и с разворота ударил его ногой в пах. Похоже, я угодил именно в то заветное место, которое пострадало от изящной ножки Милы: округлив глаза, он распахнул рот и начал складываться пополам, валясь на меня, однако ударом костяшек согнутых пальцев я заставил его отшатнуться.

Малый в самом деле был сделан из базальта — в руке возникла острая боль. Крутанувшись вокруг себя, я нанес ему пяткой удар в голову. Парень завалился на бок и протяжно заскулил. Несмотря на жалкий вид охранника, я останавливаться не собирался, но тут раздался негромкий женский голос:

— Хватит. Ты же убьешь его.

Я энергично тряхнул головой, приходя в себя.

Охранник лежал в прежней позе и даже не скулил. Черт возьми, я в самом деле мог его убить.

Она стояла около входа в подвальчик, скрестив руки на груди, и легонько покачивала головой, рассматривая меня. В ее больших темных глазах обозначился явный интерес к моей персоне. Я опять восхищался ее изящными формами — на вид ей было за тридцать, но она прекрасно выглядела. Дни и месяцы, проведенные за решеткой, видимо, не отразились, если и сказались, на ее внешности. Вдруг она тревожно глянула в конец переулка — со стороны метро донесся звук милицейской сирены.

Я сел за руль, наклонился вправо, открыл дверцу:

— Садись.

Она не двинулась с места.

— Садись, — повторил я. — Ты давно не виделась с ментами? Или, может быть, тоскуешь по своей бетонной камере в СИЗО?

Она стремительным нырком переместилась на переднее сиденье, вжалась в спинку кресла. Я утопил педаль газа в пол, «гольф» сорвался с места и понесся в противоположную от метро сторону, в темные глубины спального района. Покружив по нему, мы выбрались на шоссе, ведущее в центр.

— Тебе есть куда податься? — спросил я.

Она глянула на меня так, будто смысл вопроса не доходил до ее сознания, и ничего не ответила.

— Значит, заглянем ко мне.

— Ты служишь в христианской Армии спасения? — спросила она.

Не говоря ни слова, я коснулся теплого плеча и, почувствовав ответное брожение в крови, возбужденный пульс тайного желания, вполне естественного, учитывая долгое, длиною в год, забвение плотских радостей, крепко прижал ее к себе. Но не только удовлетворение плоти было моей целью — я хотел с ней поговорить.

На откровенность я не рассчитывал. Начни я сейчас вытягивать из нее что-то касающееся нападения на ее заведение, она наверняка замкнулась бы, а то и вовсе улизнула бы от меня. И я притормозил, решив выждать подходящий момент.

Уже на подъезде к дому, когда мы сворачивали с Полянки в переулки, она заметно напряглась, а когда мы въехали во двор, она занервничала всерьез. И мне пришлось ее успокаивать: наполовину опустевшая бутылка «Бифиттера», гревшаяся в кармане куртки, пришлась как нельзя кстати.

— Выпей. У тебя, как мне показалось, был трудный день.

Она отвинтила пробку, сделала пару хороших глотков; сквозь винные пары на выдохе прорезался ее необыкновенный, будто колокольчиковый, голос:

— Ты здесь живешь? В этом доме?

— Да, — отозвался я. — А что?

— Да нет, ничего… — тихо сказала она, снова прикладываясь к бутылке, и вскоре взгляд ее начал теплеть.

Я понял, что тактика, выбранная мной, верна: пропустив на кухне по стаканчику, мы отправились в комнату, молча разделись, улеглись на мою видавшую виды кровать и с минуту лежали, глядя в потолок, — до тех пор пока ее рука, пригревшись на моем животе, не начала соскальзывать ниже.

Ее язык принялся расчерчивать влажными штрихами грудь, медленно спускаясь к животу, а потом еще ниже, и, наконец, стихия страсти захватила меня. Я опрокинул ее навзничь. Поглаживая ее груди, я подтолкнул бедра вперед и немного удивился тому, как скоро она, закусив губу, выгнулась подо мной упругой дугой, издав тонкий, наподобие мышиного, писк. Но я недооценил ее — почти без паузы она вновь пустилась во весь опор…

Я едва удержался в седле. Наконец бурные всплески стихии, клокочущей подо мной, начали стихать.

Она дышала тяжко, словно только что пересекла финишную ленточку марафона, однако сиюминутный опыт подсказывал мне, что успокаиваться рано, что это лишь привал на середине пути. Потому я потихоньку продолжил свое дело, ни на секунду не теряя бдительности и чутко следя за тем, как она возрождается к жизни. Произошло второе рождение, на удивление быстро, — облизнувшись, она забросила мне ноги на плечи.

На этот раз трудиться мне пришлось дольше. К моменту ее третьего финиша я и сам уже достаточно разогрелся и решил не отступать…

— Ты не торопишься… — едва двигая искусанными губами, прошептала она. — Я уже три раза…

Судя по тому, как она дышала, как плыл ее бессмысленный, опрокинутый в глубь себя взгляд, решающий момент был близок — она расслабилась окончательно, уголки ее рта опустились, а тело отдавало последние остатки переполнявшего его жара.

— Дело не в том, торопился я или нет, — пробормотал я, укладываясь рядом. — Просто устал. Всего пару часов назад я уже побывал в объятиях одной симпатичной девочки. Она здорово вымотала меня.

Она с сонным равнодушием прислушивалась к моим словам — но только до тех пор, пока я не нанес последний штрих в рисунок, за которым проступил реальный облик Тони.

Вздрогнув, она подобралась, потом приподнялась на локте и наклонилась надо мной так низко, что ее соски касались моей груди.

— Где ты ее взял? Хотя… Понятно. Андрюха, сволочь такая, пристроил мои кадры к делу.

Воспоминание о сохатом заметно вздернуло ее — глаза хищно сузились, рот плотно сомкнулся, ноздри напряглись. Заключение Коржавина о характере ее отношений с Андрюхой оказалось верным. Мне стоило изрядного труда притушить эту вспышку ревности — глотком «Бифиттера», который я чуть ли не силком влил ей в рот, ласковым поглаживанием грудей и еще обещанием продолжить наши игры. Рухнув навзничь, она уставилась в потолок. Момент был подходящий.

— Кстати, откуда эта девочка взялась в такого рода заведении? Она не слишком похожа на проститутку.

— Она и не проститутка — в привычном смысле этого слова.

— А кто же?

— Ну мне привели ее два года назад. Я ее пожалела. Я, знаешь ли, представляю себе, чем занимаются манекенщицы, — она ведь из этих девиц, с подиума… Но то, что ей грозило, могло обернуться бедой.

— А что ей грозило?

— Бордель.

— Насколько я понимаю, она и оказалась в борделе.

— М-м-м… — с грустной усмешкой протянула Мила. — Ты совсем не в курсе этого бизнеса. Бордель и цивилизованное заведение — это не одно и то же. Хозяйка любой уличной точки имеет специальную квартиру, как правило, грязную такую дыру. На случай субботников. Или когда нужно наказать кого-то из девочек, — она помолчала, прикрыв глаза. — Там действует принцип конвейера. Едва слезает клиент, появляется очередной. Пять минут быстрой случки — и на очереди новый. За смену через этот конвейер проходит до пятидесяти клиентов. И как правило, дело кончается тем, что девочка сходит с ума. Ну вот… Когда ее привел Андрюха и сказал, что ей грозит, я ее пожалела.

Я чувствовал необходимость молчания — хотя бы в пространстве одной медленно выкуренной сигареты. Без этого трудно было перейти к тому, что меня по-настоящему занимало.

— А за что ее так?

Ничего нового — сверх того, что уже рассказывала Маша в квартире на третьем этаже, — я не услышал, за исключением имени клиента, бумажник которого Тоня собиралась облегчить.

Одно время этот человек частенько мелькал на экране телевизора — последние лет десять он кочевал… по верхнему уровню должностей в государственной финансовой сфере. Что ж, бедная Тоня по молодости лет не сообразила, с кем связалась.

— Вообще, насколько я понимаю, у них в агентстве это дело было поставлено довольно грамотно, — заметила Мила, отправляя свой окурок в пепельницу вслед за моим. — Тонечка мне кое-что рассказала — о своей прошлой карьере. На этот раз дело касалось одного влиятельного думского деятеля. Ну я навела кое-какие справки о нем, кое-что выяснила.