Опасность сближает (СИ) - Лазарева Катерина

— Я буду говорить правду, — твёрдо заявляет Вика, конечно, догадавшись, что я про показания имею в виду.

Вздыхаю. Так и знал, что в этом не переубедить — потому и другую лазейку придумал. В целом должна прокатить, да и для Крючковой вряд ли вопрос принципа будет. Необязательно же ей в суде выступать:

— Но только для записи. И без представления, кто ты есть. Мы потом смонтируем эту запись так, чтобы голос был не слышен, а лицо не видно.

Она хмурится, задумывается, а я чуть ли не дыхание затаиваю. Хотя и без её мнения собираюсь на этом настаивать, но не хотелось бы ссориться. Тем более, устраивать разборки при юристе, который и так рискует, помогая мне.

— Давид, это несерьёзно, — вздыхает Вика, хотя говорит на удивление мягко. — Для таких показаний нужно подтвердить личность. Иначе будет похоже на спектакль. Чем больше реальных людей поддержат тебя, тем лучше.

— Никакой не спектакль, если ты будешь точно знать, о чём говоришь, и всё подтвердится записями с камер, — с нажимом парирую.

А потом чуть ли не захлёбываюсь новым вдохом от неожиданности, вдруг ощутив нежное прикосновение. Вика кладёт руку на мою, сжимает слегка, обволакивая теплом этого неожиданного жеста.

— Не волнуйся за меня, — тихо, почти с просьбой говорит.

Перевожу дыхание, некоторое время только и внимая чуть ли не ласковому прикосновению. И слова эти… Такие понимающие, участливые. Расположенная ко мне Крючкова — это нечто. Так и хочется утонуть в этом ощущении.

Но всё равно не получается. Насущное даёт о себе знать. Согласие я так и не получил, а мне в первую очередь нужно как раз оно.

— Не могу, — выдавливаю как-то сипло, не сводя взгляда с лица Вики.

С её тёплых глаз, прикованных ко мне, смотрящих чуть ли не с беспокойством.

Вот как так может быть вообще? Такая глубоко чувствующая и неравнодушная девочка ведь, а сторонится от реальной близости, не идёт туда, даже несмотря на то, что сама же тянется ко мне.

Так, ладно. Не об этом пока надо думать. Вика вот явно не об этом так размышляет, что аж губу прикусывает, чуть крепче сжимая мне руку. До сих пор, кстати, держит.

— Они сядут, вот увидишь. Всё будет хорошо, — убеждает меня мягко, и, кажется, верит в свои слова, аж глаза немного загораются. — А даже если нет, придадим случай огласке и общественным мнением их задавим. У меня есть знакомые блогеры, они возьмутся раскрутить маховик. Это дело станет громким, и судья будет вынужден его пересмотреть.

А всё-таки офигеть как приятно, когда Крючкова так в глаза заглядывает, открытая по-максимум, достучаться до меня хочет, поддержать. И спокойнее даже становится. На самом деле задумываюсь над её словами, ведь вижу, что Вике хочется, чтобы да.

Общественный резонанс… Ну вообще да, в эпоху интернета он нехило работает.

— Об этом я не думал, — проговариваю, взвешивая возможность такого расклада, примеряясь. — Но в любом случае понадобится время, за которое они могут до тебя добраться.

Ведь к этому варианту уместно будет прибегнуть, если ублюдки победят, а в этом случае они на свободе окажутся, и даже не под домашним арестом. И при худшем раскладе будут знать и помнить всех, кто пытался их посадить.

Да, я сам не уверен, что мудаки возьмут верх, но не могу не исключать такую возможность. Вика, кажется, понимает это, потому что, вздохнув, задумывается. Но недолго:

— Давай так: с момента, как они выйдут на свободу, я переезжаю к тебе и буду под твоим присмотром. Так ты будешь спокоен?

Аж подвисаю от неожиданности. Вика, конечно, полна сюрпризов, но это офигеть какое внезапное предложение. И заманчивое тоже. Хотя мне всё равно не хочется, чтобы дошло до такого расклада, но блин… Она серьёзно готова?

Не может быть, чтобы внезапно забыла, как я к ней отношусь. А смотрит серьёзно, хоть и на губах мягкая усмешка. А рука всё ещё поверх моей лежит, согревая. Крючковой настолько важно меня успокоить?

— Да, — не сразу получается ответить. — И вообще звучит заманчиво. Даже не верится, что ты это предлагаешь, — заглядываю в глаза.

Но Вика, похоже, ничего такого в своих жестах не видит. Не теряется ничуть. Ещё и плечами пожимает, беспечно парируя:

— Потому что уверена, что они не выйдут никогда. Какая у них сейчас мера пресечения?

— Домашний арест.

— Тоже безопасно, — задумчиво кивает она, вряд ли сознавая, какая милая сейчас. Ещё и улыбается чему-то мимолётно, а потом объявляет мне: — До нас не доберутся, а потом и сядут. Уверена, что на них немало всего нарыть смогут.

А ведь её оптимизм реально действует. Тревога как-то сама собой отступает, что аж удивлён — прислушавшись к себе, её не обнаруживаю. Более того, вдруг вспоминаются позитивные новости.

— Юрист сказал, что откопал сегодня особенный козырь, по сравнению с которым твои показания не так уж важны, — проговаривая это, офигеваю сам с себя, почему это только сейчас пришло в голову.

Я ведь помню его воодушевление, с которым намекал мне на это. Отчасти обещанный козырь и вселил в меня надежду, что может получиться максимально снизить риски для Вики. Раз уж в таком случае её показания не будут важны. Это ведь самый весомый аргумент, чтобы оградить Крючкову.

Которая сейчас так мягко улыбается, будто улавливает ход моих мыслей.

— Но я всё равно их дам, — упрямится, конечно же, хотя тоже мило. — Как, кстати, зовут твоего юриста? — она ухмыляется, и я тоже.

Действительно привык его тупо юристом называть, даже не прокурором, которым вроде как выступит. Хороший вообще мужик.

— Дамир Иванович.

— Интересное имя, — подмечает Вика, повторяя его. И тут же добавляет, поймав мой взгляд: — Уверена, козырь стоящий, всё получится.

Опять подбадривает. Я всё ещё нервным выгляжу?

Впрочем, пофигу. Приятно ведь до одури, когда Вика так о моём благополучии печётся, заботится даже.

— Спасибо за поддержку, — говорю почему-то чуть тише.

Но Крючкова кивает так естественно и легко, что непонятно откуда взявшееся волнение отступает. Правда, заменяется скорее досадой — вот чего она ведёт себя так, будто ничего такого не происходит? А я тут даже на миллиметр рукой шевелить не решаюсь, чтобы не спугнуть наше соприкосновение, которому внимаю по-дурацки почти нон-стопом.

— И тебе спасибо, что позволяешь мне участвовать. Для меня это важно, — чуть ли не с теплом отвечает наверняка ничего не подозревающая Вика и… Всё-таки убирает руку от моей.

Вернее, пытается. Потому что не пускаю, ловлю, переплетая наши пальцы. Медленно и осторожно поглаживаю, словно прикасаюсь к чему-то чертовски хрупкому. И от такого вроде невинного жеста захватывает дух.

— Не пущу, — обозначаю Вике, когда встречаю её недоумённый взгляд.

А ведь в нём не только растерянность… Как будто смущение тоже, и от этого осознание меня накрывает такой нежностью, какую и не подозревал в себя. Не сдержавшись, тяну её руку к своим губам. Поцеловать хочу.

— Давид… — тут же сдавленно выдыхает Вика.

Вроде как предостерегающе, ещё и дёргает руку, силясь выхватить. С досадой опускаю обратно, но не отпускаю. Облом она сплошной. Как будто в «горячо-холодно» со мной играет, так и с ума можно свести.

И ведь сама не замечает, что творит. Каким-то образом улавливаю это наверняка, хотя не то чтобы разбираюсь в Крючковой.

— Да я помню, — с нескрываемым разочарованием соглашаюсь, имея в виду её постоянные попытки оттолкнуть меня и обозначить дистанцию. — Но всё ещё нервничаю, а твоё прикосновение успокаивает, — в конце концов, простые хитрости мне ведь позволительны?

Видимо, нет. Вика довольно резко высвобождает руку из моей, хотя и говорит при этом миролюбиво, почти тепло:

— Давай не будем заставлять Дамира Ивановича ждать.

Вздыхаю. Да мы и так не опаздываем…. Но ладно уж, не будем.

Несколько минут — и вот мы уже сидим за столиком втроём. Мы с Викой на одной диванчике, мой юрист — напротив нас.

Козырь у него и вправду нехилый. Оказывается, есть одна девчонка, которую эти подонки группой изнасиловали. Споили и пустили по кругу в бессознанке. Более того, ублюдки безмозглые настолько, что видео снимали. Знал, что вседозволенность кружила придуркам голову. У одного из этих типов есть компромат, вот только не столько на неё, сколько на всех них.