Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945 - Райнхольд Браун

Я миновал уже множество развилок, и кто мне сказал, что тот путь, по которому я упрямо тащусь, приведет меня к убежищу? Верно ли я, не знающий языка иностранец, понял описание пути, которое пытался втолковать мне лесоруб? К вершине вели и другие тропинки, которые были не у́же и не шире, чем та, по которой пошел я. Глупый человек! Ты, видимо, потерял остатки разума и сегодня ночью окажешься в объятиях медведя, по следам которого ты потащился при ясном свете дня, окончательно утратив рассудок. Я задыхался, кашлял и ругался, но в моем мозгу ни разу не шевельнулась мысль о возвращении. Вскоре мягкий ветерок превратился в настоящую бурю, и ледяные снежинки немилосердно принялись жечь и колоть мне лицо. По обе стороны дороги скрипели и стонали под ветром вековые ели, все глубже проваливался я в плотный слежавшийся снег, который громоздился впереди нескончаемой громадой. Я был в отчаянии и лишь вглядывался вперед воспаленными глазами, безумно надеясь, что вот сейчас, за следующим деревом, начнется твердая земля. Моя воля, мое ослепление продолжали гнать меня по неверному пути. Я потел, я просто обливался потом, от меня шел пар, несмотря на мороз. Над головой завывал ледяной ветер. Куда ты лезешь? Зачем? Это же сумасшествие! Тебя ждет верная гибель! Куда тебя несет? Впереди снег. Снег, снег и ничего, кроме снега! Все было занесено толстым слоем снега. Все — камни, ветви елей, — все вокруг потонуло в безбрежном снежном море. Но я рвался вперед, не желая понимать, что скоро сгину в этой белизне. Да и есть ли у меня силы, чтобы преодолеть всю эту массу равнодушного снега? Не отрезал ли я уже себе путь к отступлению? Я бессмысленно растратил силы, и теперь у меня нет их даже на то, чтобы вернуться назад. Я то и дело запрокидывал голову, и взгляд мой неизменно упирался в иссиня-серое небо, по которому летели клочья белых облаков. Я был как зверь, искавший спасения, помощи, искавший плечо, на которое смог бы опереться. Скорее прочь отсюда, из этой снежной ловушки! Я снова собрался с силами. Во мне вскипело бешенство! Я рванул вперед, не думая о последствиях. Работая руками и ногами, я продолжал упрямо продвигаться вперед. Снег, проклятый снег! Он хочет меня поглотить, сожрать! В голове закружились мысли о прошлом. Мама и папа остались невероятно далеко, мысли мои путались, они превратились в нескончаемый внутренний вопль. Я дрался с горой, яростно вгрызался в нее. Колени мои подогнулись, лишившись последних сил, я ничком упал в снег, зарывшись в него лицом. Я лежал на склоне — уничтоженный, раздавленный, сломленный.

Ты же голый! — говорил мне ветер. У тебя жар! — говорил снег, и они были правы.

Но солнце пока еще светило с неба. Оно не допустит, чтобы эти демоны сожрали меня. Солнце, которому я молился у пня, солнце, которое всегда было моим надежным и верным проводником, не обмануло меня и на этот раз. Оно любовно обняло меня и привело в порядок расстроенный рассудок. Я перестал бредить. Я стал отступать — пока светило солнце!

Надо было спешить, если я хотел до наступления темноты добраться до человеческого жилья. Обессиленный и до предела утомленный, я стал спускаться от одной снежной ямы к другой. Я все отчетливее понимал — и эта мысль все больше и больше меня пугала, — что мне надо спускаться еще быстрее, чтобы к наступлению ночи оказаться в безопасности. Это понимание придало мне сил, и я продолжал спускаться, забыв об усталости.

Я пробирался по глубокому снегу, вглядываясь в оставленные мной следы. Я, задыхаясь, двигался по тому пути, который привел меня сюда. Вниз, вниз! С горы! Ты повернул вспять, ты сдался! Но мне было уже все равно. Но гора снова напугала меня, показав свои хищные клыки. Началась снежная буря, обрушившаяся на меня со всей своей слепой первобытной яростью. Буря началась внезапно, и положение мое в мгновение ока стало безнадежным. Я оказался в белом аду — ураган хлестал меня, пронизывал насквозь, сотрясал ознобом! Я прикрыл руками глаза, чтобы защитить их от летевшего снега. Смотреть было бессмысленно, ибо теперь вокруг не было видно ни зги. Снег проникал сквозь мою тонкую одежду, прилипал к коже. Вокруг все свистело, выло и скрежетало! Бешеный вихрь кружился непроницаемой пеленой, наскакивал на меня, сдирал кожу со спины. Беспощадная природа хотела убить меня, уничтожить холодом. Я скрючился за стволом поваленной сосны. Гора окончательно взбесилась. Ветер завывал, как обезумевший берсеркер. Это был победный клич жестокого великана. Но я еще дышал, сердце мое билось, а ледяная корка, которой я покрылся с ног до головы, не мешала, как это ни странно, мне ясно мыслить. А мыслить пришлось! Запертый в снежную ловушку, я был беспомощен перед лицом навалившейся на меня силы и — поскольку она была не на моей стороне — мог противопоставить ей только свой ум. Меня окружал ледяной холод, и такими же холодными были мои мысли. Что делать — это всего лишь ветер. Просто на небо набежала туча. Все это скоро пройдет. Ничто не говорило о стойком изменении погоды, потому что с неба продолжало светить солнце. Это всего лишь миг, короткая вспышка природной ярости. Только так, только так. Иначе и быть не может! Так я лежал в снегу и слушал, как ураган, завывая, говорил мне: сейчас все кончится! Сейчас все кончится! Держись! Держись! (Да и что мне оставалось делать, как не держаться?)

Все случилось так, как я ждал и надеялся. Страшные серые сумерки рассеялись, небо снова стало синим, все стало как прежде. Я перестал чувствовать сырость, пропитавшую мою жалкую одежду, и снова пустился в путь, ориентируясь по своим собственным следам, которые были теперь ясно видны в снегу. Отступал я тяжело, но упорно. Какое облегчение вновь ощутить под ногами твердую почву, а не зыбкий снег. У меня было такое чувство, как будто я избавился от тяжких оков. Это освобождение придало мне сил. Теперь я был на сто процентов уверен, что обязательно найду какое-нибудь убежище. Быстрым шагом я устремился в долину. Меня охватило какое-то бесшабашно-веселое настроение. Пару раз я даже расхохотался вслух посреди тихого угрюмого леса. Даже солнце раздуло свои пухлые щеки и слегка порозовело, словно радуясь вместе со мной.

Но что это?

Наступала ночь, а путь оказался длиннее, чем я предполагал. Моими проводниками стали звезды.

С самого рассвета я шел не останавливаясь, без отдыха. За день я израсходовал все силы. Я устал настолько, что иногда мне казалось, что я не смогу сделать ни одного шага дальше. Эйфория давно оставила меня. Я перестал кричать и смеяться. Все чаще меня охватывало — сначала смутное, а потом все более осознанное — желание остановиться, улечься в снег и уснуть, прекратив борьбу, прекратив это непрерывное сопротивление. Перед каждым препятствием у меня теперь подгибались колени; звезды над головой утратили прежний блеск. Я продолжал идти, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Я был один, совершенно один, в этом темном, мрачном и враждебном мире. Шаги мои становились все короче и короче, ноги отказывались повиноваться. Может быть, я спал на ходу? Может быть, мой мозг устал сопротивляться и сложил оружие? Какая сила продолжала толкать меня вперед? Твое положение безнадежно, шептала мне ночь. Ты не встретишь здесь людей. Здесь просто никого нет. Все бесполезно; ляг, отдохни. Так шептала мне ночь, соблазняя покоем и отдыхом. Я мерз, я ничего не соображал и ничего не чувствовал. Я не испытывал ни страха, ни надежды, ни веры — я просто тупо продолжал идти. Зачем? Так надо. Ничего не понимая, сам по себе, машинально, как часовой механизм, у которого пока не кончился завод, я продолжал двигаться. Усталость, сырость, голод, ночь — все это вынуждало меня идти. Идти не важно куда и зачем. Такого странного состояния я не испытывал никогда в жизни.

Но я продолжал держаться на ногах. Меня безжалостно хлестнула какая-то ветка. Дорога оборвалась. Она закончилась тупиком. От этого пробудился мой мозг. Я выбрал не ту дорогу! Я заблудился! До меня тотчас дошло, в какой опасности я оказался! Надо срочно искать людей, иначе я погибну! Я порылся в кармане и понял с ужасающей ясностью, что коробок спичек безнадежно промок. Значит, огонь развести я не смогу. Но без костра я не выдержу ночного холода и замерзну насмерть. Меня переполняли мрачные предчувствия. Все мое существо восстало против такой безнадежности. Я должен выдержать и это испытание! Назад! У этой тропинки должно быть ответвление, которого я просто не заметил в темноте. Я снова направился в гору. Наступила настоящая ночь. Ясная ночь, светившая с неба мерцающими звездами. Вскоре я обнаружил ответвление дороги, дошел до него и стал спускаться по крутому склону.

Мне кажется, что я расплакался, услышав собачий лай. Откуда-то издалека, из ночного мрака, приглушенно лаяли собаки. Потом он раздался снова, на этот раз ближе и громче. Этот путь приведет меня к человеческому жилью. Спасение было близко.

Теперь я, наверное, должен живописать, как из темноты ночи перед моим взором вдруг выступила деревня. Описать хатки, уютно прижавшиеся к склону горы, тепло и покой, которые эти домики излучали. Огоньки в окнах манили обещанием отдыха и сна. Но я не хочу лгать — ничего подобного я не видел и не чувствовал. У меня было только одно желание — спать. Забраться на печку и спать. Ни о чем другом я просто не мог думать. Я не думал ни о русских, ни о жандармах. Я просто хотел спать. Без малейших колебаний я постучал в первую же дверь.