Австралия. Полная история страны - Джетт Свон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рабочие защищают свои права
Со временем рабочие начали задумываться о создании лейбористских партий и представлении собственных интересов в законодательных собраниях. Уже в 1891 году в парламенте Нового Южного Уэльса появилась фракция лейбористов, стоявших на твердых социал-демократических позициях [77]. Впоследствии лейбористы объединились с либералами (иначе и быть не могло, ведь во многом их политические взгляды совпадали), и в начале ХХ века в Австралии были введены социально-экономические новшества, которые, по сути, привели к установлению «латентного австралийского социализма» («латентного», поскольку он не предполагал никакого насильственного передела собственности), для которого было характерно наличие социалистических благ без доминирования социалистических установок. Все споры между нанимателями и работниками решались через правительственные арбитражные суды, что сводило к нулю поводы для забастовок, за соблюдением условий труда следили правительственные комиссии, а рабочие получали выплаты в случае болезней или производственных травм.
Однако путь к этому «рабочему счастью» оказался весьма непростым и растянулся почти на десятилетие. Начался он в сентябре 1889 года на Джондарианской стригальне, расположенной на юге Квинсленда, – одной из крупнейших и старейших австралийских стригален. Стрижка овец – дело сезонное, производится она в конце весны и по осени. К началу каждой стрижки владельцы стригален нанимали временных работников, условия работы и проживания которых оставляли желать лучшего, как и оплата их труда. Не разгибая спин, люди стригли овец шесть дней в неделю с раннего утра до позднего вечера. Жили они в бараках, питались кое-как и штрафовались за малейшую провинность. Считалось, что временные работники не могут рассчитывать на что-то лучшее, тем более что в желающих недостатка не было. Однако в 1889 году квинслендские стригали объединились в профсоюз и потребовали от всех владельцев стригален нанимать на работу только членов профсоюза с соблюдением определенных условий.
Администрация Джондарианской стригальни отказалась выполнять требования профсоюза. В ответ члены профсоюза разбили у стригальни лагерь и объявили, что не уйдут никуда до тех пор, пока их требования не будут удовлетворены. Стрижкой занялись штрейкбрехеры, которых охраняли нанятые администрацией бандиты (обычная практика). Но когда шерсть доставили в Брисбен [78], портовые грузчики отказались перегружать ее на уходящие в Британию корабли. А шерсти было много – 190 кип [79]! В итоге владельцам квинслендских стригален пришлось принять требования профсоюза. Эта победа побудила к аналогичным действиям профессиональные союзы стригалей в других колониях. За стригалями потянулись представители других профессий, в первую очередь моряки и портовые рабочие, которым приходилось выполнять тяжелые работы в плохих условиях.
В августе 1890 года судовладельцы из Виктории отказались обсуждать с моряками требование об увеличении заработной платы до тех пор, пока те не выйдут из Мельбурнского объединения профессиональных союзов. Первыми забастовали моряки, к ним присоединились портовые рабочие и шахтеры, стригали тоже не остались в стороне, а вскоре в Виктории бастовали члены всех профсоюзов. Забастовка перекинулась на Уэльс и Квинсленд, где овцеводы отказались от сотрудничества с профсоюзом стригалей. Для устрашения и усмирения бастующих повсеместно применялись войска, зачинщики отдавались под суд, работодатели не шли ни на какие уступки бастующим, прекрасно понимая, что долго их протест продолжаться не может: когда дома становится нечего есть, человек хватается за любую работу, не придираясь к условиям.
Локальные забастовки продолжали вспыхивать до 1896 года, но в конечном итоге работодатели одержали победу над профсоюзами. Однако классовый антагонизм, доселе несвойственный австралийскому обществу, изрядно озадачил как предпринимателей, так и политиков. Девяностые годы и без того выдались сложными – спад экономики, засуха, нашествия кроликов на поля, – а тут еще и постоянные рабочие волнения. Умные люди понимали, что со временем котел рабочего недовольства будет кипеть все сильнее и сильнее и дело может закончиться не очередными массовыми забастовками, а чем-то похуже. Либералы первыми начали прислушиваться к лейбористам, а затем то же самое сделали и консерваторы, которые, при всем своем радикализме, понимали, что «плохой компромисс в любом случае лучше хорошей тяжбы» [80]. В результате противоречия между работниками и работодателями были в значительной мере сглажены на правительственном уровне.
На пути к объединению
Разумеется, рано или поздно должны были возникнуть тенденции объединения разрозненных колоний в единое государство. Да, колонии конкурировали друг с другом, и условия жизни в них сильно различались, но в то же время различия постепенно сглаживались, экономические интересы колоний сплетались в один тугой клубок, а проблемы, которые ставила перед австралийцами жизнь (вспомним хотя бы кроликов), требовали координации усилий по их решению. Кроме того, таможенные барьеры стали серьезной помехой в развитии торговли и всей экономики в целом.
Первым шагом к объединению стала первая межколониальная (то есть общеавстралийская) торговая выставка, состоявшаяся в 1870 году в Сиднее. Логическим продолжением межколониальных выставок стала Сиднейская международная выставка 1879 года, в которой, кроме австралийских колоний, приняли участие более двадцати стран.
Кроме экономических соображений, к объединению подталкивали и политические, в первую очередь – соображения безопасности. Власти колоний понимали, что им нужна надежная военная защита от морских вторжений, обеспечить которую можно было лишь сообща. От кого собирались защищаться австралийцы? В первую очередь от России и США, стремившихся утвердить свое влияние в южной части тихоокеанской акватории, а также от японцев, которые после прекращения своей добровольной изоляции начали вести себя весьма агрессивно. Угрозу создавали и объединившаяся Германия, которая не скрывала своих завоевательских планов и в рамках этого захватила северо-восточную часть Новой Гвинеи, и Франция, добавившая к своим колониальным владениям Новую Каледонию. Премьер-министр Нового Южного Уэльса Генри Паркс, вклад которого в дело объединения колоний трудно переоценить, не раз повторял, что «язык силы является наиболее убедительным, чем все прочие языки». Отношения с метрополией, предоставившей колониям формальную самостоятельность, тоже складывались непросто. Великобритания рассматривала австралийские колонии в качестве подчиненных партнеров, зависимых от нее «младших сестер», а австралийцев такой подход совершенно не устраивал, особенно с учетом возросшего национального самосознания. К девяностым годам XIX века во всех колониях большинство составляли местные уроженцы, ощущавшие себя австралийцами, а не англичанами, ирландцами или кем-то еще.
«Мы одни, но нас много!» [81] – стучало в сердцах.
Глава двенадцатая
Шестое по площади государство мира и единственное государство, занимающее целиком весь материк
Генри Паркс – отец австралийской государственности
Генри Паркс
В бытность свою
