Тафгай. Том 8 (СИ) - Порошин Влад

— Окей, — кивнул я. — Первый матч у нас здесь же 11-го октября. Вези всё, что сможешь к этому числу подготовить. Поставим торговую тумбу прямо в фойе. Только продавцов найми посимпатичней.

— Иван, а что вы тут от коллектива отрываетесь? — Выбежал через десять секунд из раздевалки Михаил Зимянин. — Кто этот товарищ?

— Ричард Адамс из коммунистической партии Чикаго, помогает в кое-каких юридических вопросах, — соврал я лишь отчасти, так как Ричард на самом дел был из Чикаго и являлся дальним родственником генменджеру «Блэкхокс» Томми Айвену, который его и порекомендовал.

— Е, е, — заулыбался тайный коммерческий сотрудник нашей команды.

— А чего же он с нами не живёт в Принстоне, — немного растерялся «Чукотка».

— Он в Нью-Йорке снимает квартиру, чтобы создать здесь коммунистическую ячейку, — опять приврал я и сказал Ричарду по-английски. — Работай дальше. Ничего, мы ещё побарахтаемся.

— Пролетарии всех стан соединяйтесь! — Выпалил по-русски Зимянин.

— Рот фронт! — Гаркнул я.

Глава 12

В понедельник 8-го октября на принстонский каток имени Хоби Бейкера после интенсивного тренировочного занятия пришёл товарищ Зимянин. В руках начальник Чукотки держал набитый бумагами портфель, а загадочная улыбка играющая на губах Михаила Васильевича, сама собой намекала, что бумажки в поклаже не простые, а зелёненькие с портретами президентов США.

— Неужто деньги, б… привезли? — Буркнул Васильев, когда вся команда не спеша покидала лёд.

— Да пора бы, — пробухтел Харламов. — Ещё неделя и есть не на что будет. Тлидцать тли.

Валерий Борисович в детстве не выговаривал букву эр, поэтому постоянно повторял «тридцать три». С годами непослушная буква прорезалась, а привычка, когда он сердится или волнуется, приговаривать «тлидцать тли» осталась.

— Интересно, по сколько выплатят? — Добавил Боря Александров, помахав рукой нескольким студенткам из Принстонского университета, сидящим на зрительских местах. — Неужто опять по 500?

Вообще, начиная с октября месяца на наши тренировки стали заглядывать местные студенты. В большинстве своём это были барышни, которые удачные действия на льду приглянувшихся им хоккеистов встречали аплодисментами. Сегодня, к примеру, на двухтысячных трибунах разместилось навскидку — человек триста.

Девушки листали свои лекции, о чём-то перешёптывались и, поедая чизбургеры с пепси-колой, дружно стреляли глазками. Кстати, громче всех во время товарищеской двухсторонки аплодировали — «Малышу», Валере Харламову, Веславу Йобчику, высокому и симпатичному Виктору Хатулёву, а так же бурно встречали и мою удачную игру. «Лиза увидит — устроит скандал», — подумал я, с опущенной головой скромно устремляясь в подтрибунное помещение.

А в раздевалке тем временем, разложив на общем столе бухгалтерские бумаги и американские зелёные рубли, командовал парадом товарищ Зимянин:

— Подходи, расписывайся, получай причитающуюся зарплату!

Первым к заветному месту, где раздавали доллары, протиснулся самый авторитетный наш хоккеист Александр Рагулин.

— Пропусти ветерана советского спорта! — Прогудел он, оттеснив всех желающих своей мощной фигурой.

Однако склонившись над ведомостью, Палыч ненадолго застыл и возмущённо выкрикнул:

— Какого х…я? Это что за х…йня? Вы мне даёте 500 долларов, а расписываюсь я за то, что за месяц сентябрь получил все 4 тысячи?

— Попрошу вас товарищ Рагулин вести себя прилично! — Пискнул начальник Чукотки. — В ведомости написано всё верно! Вот! — Ткнул Зимянин пальцем в бумагу. — Остальные 3 тысячи ушли в фонд мира. Что вы имеете против фонда мира?

— Это же грабёж, — пробормотал Рагулин и хотел уже было поставить свою подпись, но тут гаркнул я:

— Всем стоять! Никто ничего не подписывает! Посмотрите внимательно свои контракты. Есть там пункт, в котором мы обязаны добровольно передавать часть собственной зарплаты в фонд мира? Нет? Тогда сейчас поступим следующим образом! Расступись!

Я словно разъярённый медведь протиснулся к общему столу и корпусом легонько оттолкнул начальника Чукотки, который после истории с порванной газетой меня явно побаивался и на какое-то время застыл как столб.

— Пиши, Палыч. — Я сунул ведомость Рагулину и скомандовал. — Получил 500 долларов США, остаток за месяц август 3 тысячи. Строчку про фонд мира перечёркиваешь и пишешь в скобках: «Не соответствует контракту». Ставь подпись. Молодец. Следующий!

— Ты, Тафгаев, за это ответишь перед нашим советским судом, — зашипел Зимянин, очнувшись примерно через пять минут.

— Жалуйтесь, это ваше законное право, — кивнул я головой, на автомате протягивая ведомость и отсчитывая деньги хоккеистам. — Я вам советую сразу обратиться к председателю КГБ Юрию Андропову и генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу.

— Я пожалуюсь кому надо, — чуть не плача запричитал начальник Чукотки. — Вы у меня сядете на десять лет, когда вернётесь в СССР. Вы против мира во всём мире.

— Сяду, сяду, — хмыкнул я. — Мемуары я писать сяду. Мужики, не расходитесь! Сейчас составим отдельную ведомость и каждый сдаст в неё по 10 долларов в фон мира во всем мире! И это будет справедливо.

Вечером того же дня в наш с Харламовым дом пришли в гости: Александров, Васильев, Коноваленко и Юрий Тюрин, естественно каждый со своей второй половинкой. Мы на заднем дворе организовали шашлычок и барбекю, и устроили небольшое производственное совещание.

— «Чукотка» сегодняшнего самоуправление не простит, — высказался Валера Харламов. — Вдруг, мы вообще больше денег не увидим?

— Да куда они, б… денутся? — Откупорив бутылочку пива, возразил Валера Васильев. — Мы с нашими контрактами к руководству НХЛ пойдём, скандал такой раздуем, что мало никому не покажется.

— В верном направлении мыслишь, Вася, — кивнул я. — Нам бы до января дотянуть, а потом начальник Чукотки на коленях станет умолять, чтобы мы доиграли чемпионат НХЛ. Ведь после 31-го декабря светит неустойка в 1 миллион долларов. Всё до копеечки в январе выплатят.

— Ну, допустим, — пробубнил Виктор Коноваленко. — Я узнавал — тут средняя зарплата 300 — 400 долларов. В принципе за 500 баксов месяц мы спокойно с семьями проживём. А что будем есть в ноябре и в декабре?

— Спокойно, Сергеич, к этому времени пойдут продажи сувенирной продукции, с которой я сам всем парням выдам премиальные. — Ответил я. — Но чтобы «сувенирка» наша хорошо продавалась мы обязаны показать лучший хоккей в лиге.

— «Рейнджерс» знатно размазали, и остальным наваляем! — Борзо заявил Боря Александров.

— Ещё бы кое-кто поменьше мазал, — усмехнулся Валера Харламов.

— Да, ладно, — отмахнулся «Малыш».

— В этом сезоне «рейнджеры» гораздо слабее, чем в прошлом. — Покачал я головой. — Лидеры постарели, тренер малоопытный. Бостон — вот настоящий показатель. А Бостону мы как раз и проиграли.

И тут на веранду, установленную на заднем дворе дома пришли наши женщины и принесли нарезанные фрукты и овощи. Юра Тюрин и Валера Васильев с гриля сняли поджаренные свиные рёбрышки и шашлык, а я самолично разлил пиво по бокалам, ибо появился походящий повод.

— Товарищи хоккеисты, — объявил я, встав и подняв бокал. — Хочу вас всех с семьями пригласить на торжественное событие — на первую в мире свадьбу гражданки США Лизы Савьер и гражданина Советского союза Ивана Тафгаева, то есть вашего покорного слуги. В воскресенье 14-го сентября вот здесь, на берегу озера Карнеги установим шатёр и устроим зажигательную вечеринку.

— Правильно! — Обрадовался Валера Васильев и, привстав, чокнулся со мной. — Только что тебе подарить? Денег, сам видишь, у народа впритык.

— Странный вопрос, корнет, — хохотнул я. — Лучший подарок — это победа 11-го над «Сент-Луис Блюз», а 12-го над «Чикаго Блэкхокс».

— Урааа! — Захохотал Харламов и тоже чокнулся.

Жёны моих друзей тут же кинулись поздравлять Лизу, которая уже вполне сносно понимала русский язык. И вдруг до наших ушей донёсся женский крик: «Помогите!».