Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я этому змеенышу мясо возил в ивовую рощу, хлеб, сыр, вино! — бормотал он, морщась, как от зубной боли. — Ах ты… Ну ладно, отец, уж теперь-то я знаю, как быть…
Дед Саак насторожился.
— Только глупостей не делай, у тебя жена, дети…
— Я знаю, что я сделаю…
Гарегин сел в угол, где горела лампа, достал бумагу, карандаш и стал писать: «Саргис, сказать по правде, я думал, ты человек, а ты пришел, покушал, попил, нагадил всем и ушел, да? Ты правильно сделал, Саргис, очень даже правильно сделал, мало сказать — правильно сделал, ты вроде как глаз нам выколол и в лицо нам плюнул. Не ты виноват, что так сделал. Это я виноват, Саргис. Зачем я пригрел тебя на груди, чтобы ты потом плюнул мне в лицо? Вот я и говорю, что не ты виноват. Мало мне этого. Если бы ты сделал больше — этого тоже было бы мало. То, что я теперь боюсь людям в глаза смотреть, — этого тоже мало! Мало, мало, мало! Сукин ты сын, парень по имени Саргис!» Написав столько, Гарегин перечитал написанное и, заметив, что, кроме слова «мало», в письме, собственно, ничего больше нет, порвал его и лег спать. А утром чуть свет оставил мельницу на попечение отца, сел на попутную машину и к вечеру был уже в областном центре. Здесь он стал расспрашивать, где находится редакция газеты. Ему показали на трехэтажное здание. Деревянная лестница вела на второй и третий этажи. Гарегин не стал подниматься, он решил дождаться Саргиса на улице. На противоположной стороне улицы лежала груда камней, — видно, что-то собирались строить. Гарегин сел на один камень и стал ждать.
Прошел час, прошло два часа, из трехэтажного здания выходили разные люди, но Саргиса среди них не было. Уже совсем стемнело, когда Гарегин, вконец отчаявшись, вошел в здание. На лестнице ему встретился какой-то молодой парень.
— Братец, ты мне скажи, Саргис Арутян здесь работает или нет? — обратился к нему Гарегин.
— Арутян? Он сегодня не работает, у него творческий день.
Гарегин вышел и медленно побрел по улице к дому, где жил Саргис. На углу дома он столкнулся с ним нос к носу. В темноте они не узнали друг друга.
— Ты что, пьяный, что ли? — спросил Саргис-Сергей.
— Сам ты пьяный, сукин сын! — заорал на него Гарегин. Потом узнал голос, всмотрелся. — Саргис? Ара, это ты?
— Гарегин? Ты что тут делаешь?
— По делу приехал, по важному делу, — сказал Гарегин.
— Ну как там?..
— Где? — сказал Гарегин.
— Ну дома, в селе?
— Дома все хорошо, — сказал Гарегин, — и в селе все хорошо. Вода уже есть, слава богу, ты это знаешь, гарихачцы жить стали по-человечески…
— Далась вам эта вода! — поморщился Саргис-Сергей, словно ему на мозоль наступили. — Как будто других дел нет! Ты где остановился?
— И Арташеса таскают по всяким там разным местам, — сказал Гарегин.
— А что же ты хотел, это уголовное дело.
— Слух идет, будто Арташеса могут снять с председателей, — сказал Гарегин.
— Сам виноват, нечего было на рожон лезть. Ты где, говорю, остановился?
— И под суд могут отдать, — сказал Гарегин.
— Запросто.
— И посадить могут человека, — сказал Гарегин.
— Это как суд посмотрит. А вообще-то могут. Ты где будешь ночевать, Гарегин, я уже третий раз спрашиваю?
— Нигде, я скоро уеду, — сказал Гарегин. — Вот только закончу дела и уеду.
— Но ты голоден, наверно? Пойдем ко мне, покушаешь, отдохнешь, а утром уедешь.
Гарегин смотрел на него так, словно пытался разобраться, что это за существо такое перед ним.
— Ты дашь мне поесть? — сказал Гарегин.
— Ну что за разговор? Как будто мы чужие.
— И хлеба дашь? — сказал Гарегин.
— Слушай, мне кажется, ты и в самом деле пьян…
— И хлеба дашь, я спрашиваю? — сказал Гарегин.
— Ну конечно дам! А кроме хлеба еще кое-что — ну там колбаса, сыр, рыбные консервы есть…
— Хлеб я не буду есть, — сказал Гарегин.
— Почему? Желудок не принимает городской хлеб? — улыбнулся Саргис.
— Хлеб опасная вещь, — сказал Гарегин. — Когда кусок его съешь, он застревает в горле.
— За этим дело не станет, — рассмеялся Саргис, — у меня есть чем промочить горло.
— Он застревает в горле и мешает сказать то, что хочешь сказать.
— Слушай, ты что-то загадками стал разговаривать. Нельзя ли яснее?
— Вот я и говорю, что хлеб опасная вещь, его нельзя брать от человека, которому хочешь сказать что-то. Ты сукин сын, Саргис! — сказал Гарегин.
Саргис оторопело попятился к стене дома, возле которого они стояли.
— Ты что, сдурел?
— Подлец! — заорал Гарегин. — Негодяй!
— Да ты хоть потише, люди могут услышать…
— Сволочь! — еще громче заорал Гарегин и, размахнувшись, ударил родственника по лицу.
— Да за что? — проскулил Саргис, привалившись к стене. — За что бьешь? — повторил он, хотя уже догадывался, за что его бьют.
— Выскочить захотел, собачий сын, да? Талант свой показать, да? А хорошего человека ни за что ни про что загубить, да? А меня, а старого деда своего, а всю семью нашу с грязью смешать, да? —
