Либерия - Евгений Введенский

Ошалевшие обитатели трущоб бегали вокруг охваченных пожаром домов, крича и завывая. Женщины выбегали из клубов дыма с детьми и пожитками в руках, беспорядочно кидали все это на землю и неслись обратно спасать остальное.

Рядом с кучами спасенного добра — алюминиевых котелков, одежды, стульев — стояла толпа зевак. Они оживленно галдели и показывали пальцами на погорельцев, даже не пытаясь чем-нибудь помочь.

— Что они делают? — усмехнулся Гена. — Угорят же из-за этого мусора.

— Нужно вызвать пожарных! — воскликнул я.

— Ага, и скорую помощь на вертолете. Здесь всего этого нет. Другое дело, что сообща они могли бы потушить пожар — вместо того, чтобы стоять и смотреть.

— Сейчас я им объясню, что делать!

Я спрыгнул с мотоцикла и стащил с головы шлем. Вот он, тот самый момент, когда я смогу проявить решительность, мужественность и бесстрашие! Чувствуя себя героем, призвание которого — защищать слабых и помогать оказавшимся в беде, я растолкал оживленно тараторящих людей и встал перед толпой, чувствуя спиной пульсирующий жар огня.

— Послушайте! — срывающимся голосом закричал я, отбрасывая с лица мокрые волосы. — Вместе вы сможете остановить огонь! Берите любые сосуды — котелки, кастрюли, ведра — и бегите к ближайшему источнику воды...

Мои слова потонули в издевательском хохоте и улюлюканьи.

— Белый человек пришел нас спасать! — кричали они. — Иди своей дорогой, мальчик, пока не опалил себе прическу!

Напрасно я пытался перекричать их... Невероятно! Эти люди не хотели, чтобы им помогали. Повесив голову, я пошел сквозь толпу зевак, которые, добродушно посмеиваясь, ободряюще похлопывали меня по плечу.

Гена ждал меня у мотоцикла с ироничной усмешкой на лице, выпуская в воздух кольца сигаретного дыма.

ГЛАВА 7

И мы покатили дальше, виляя по узким кривым улочкам. По обеим сторонам дороги рядами тут и там стояли прилавки, на которых лежали всевозможные товары. У меня создавалось впечатление, что основным занятием либерийцев была продажа друг другу мыла, свечей, крекеров и других бытовых товаров. За прилавками сидели дети или женщины с детьми; они приветливо махали нам руками, ладони которых были ощутимо светлее остальной кожи.

— Знаешь, почему у негров ладони и ступни белые? — спросил у меня Гена, повернув голову назад. — Однажды бог решил покрасить всех людей в черный цвет. Поставил их в ряд с прижатыми к стене руками и стал красить по очереди. Ладони и ступни хотел потом закрасить, но увлекся и не заметил, как краска кончилась...

На очередном изгибе улицы я внезапно увидел впереди, в нескольких метрах от нас, потрепанный синий фургон, ехавший навстречу по нашей стороне дороги.

Гена резко повернул руль влево. Мотоцикл понесло в сторону, и мы стали заваливаться на левый бок, скользя по дороге, как фигурист на льду во время выполнения навороченной спирали. Мотоцикл стал плавно поворачиваться вокруг своей оси, наклоняясь все ближе к дороге. Гена повернул руль в другую сторону, и мотоцикл, продолжая поворачиваться, стал плавно подниматься кверху.

Для того чтобы описать это происшествие, мне понадобилось семьдесят шесть слов; в реальности же все это произошло за две-три секунды. Мое время почти остановилось, и я успел заметить и рассмотреть кучу разных деталей вокруг и задуматься о десятке разных тем.

Когда переднее колесо мотоцикла с размаху въехало в торчащее из земли железное ограждение, мое тело взмыло вверх и зависло в воздухе вверх ногами, словно я был акробатом, выполнявшим сложный трюк на арене цирка. Вскоре гравитация взяла свое, и, перелетев через руль, я ударился головой о землю и свалился на спину в полутора метрах от мотоцикла.

Несколько секунд я слышал только гул в ушах и видел только ватный красно-серый туман. Во рту стоял металлический привкус, как будто я поужинал медной проволокой. Открыв глаза, я увидел ярко-голубое небо. Медленно перевернувшись на бок, я стащил с головы шлем. На месте удара о землю на нем была глубокая вмятина.

"Будь я без шлема, эта вмятина могла бы быть в моем черепе", — спокойно подумал я.

Я встал на ноги и осмотрел себя со всех сторон. Ни переломов, ни серьезных ушибов вроде бы не было. Единственным видимым повреждением была рана на левой ноге: после торможения о грунтовое покрытие дороги из моей лодыжки оказался выдран лоскут кожи размером с крупную монету. Из раны сочилась кровь, тонкими ручейками стекая вниз по ноге на шлепанец и падая алыми каплями в дорожную пыль.

Гена неподвижно лежал рядом с мотоциклом, не проявляя признаков жизни. Я тронул его за плечо; он застонал, открыл глаза и посмотрел на меня, моргая и щурясь от солнца. В этот момент он напоминал испуганного ребенка, который только что получил от родителей ремнем по попе. Крови и серьезных ран на нем видно не было.

Со всех сторон к нам сбегался народ, крича и махая руками; звуки голосов доносились до меня как будто издалека, сквозь толстый слой ваты. Фургон, с которым мы чуть не столкнулись, остановился поперек дороги; из кузова испуганно выглядывали женщины и дети, а водитель выпрыгнул из кабины, подбежал к нам и участливо склонился над Геной.

— Он в порядке? — спросил он у меня, пытаясь приподнять Гену с земли.

Гена оттолкнул его руку и сел, покачиваясь из стороны в сторону и сжимая голову руками.

— Вызывай полицию, — слабым голосом сказал Гена.

— Может, и врача вызвать? — спросил водитель фургона.

— И врача, — согласился Гена. — Пусть осмотрит нас и зафиксирует повреждения.

Вскоре прибыли полицейские и врач из соседней клиники.

В окружении галдящей толпы врач осмотрел Гену, который стонал при каждом его прикосновении, и обнаружил несколько ссадин и синяков. Моим единственным повреждением была содранная кожа на лодыжке.

Обработав наши раны йодом и заклеив их пластырем, врач с некоторым сожалением констатировал:

— Серьезных ран я не нашел. Тем не менее, когда вы завершите юридические формальности, я рекомендую вам пройти более тщательный осмотр в моей больнице.

— Теперь в полицию, — процедил Гена сквозь зубы. — Я эту сволочь засужу! Всю жизнь будет на штрафы работать!

И мы двинулись в участок.

Впереди с важным видом вышагивали полицейские. Рядом с ними семенил водитель фургона, объясняя на ходу, как и что случилось, кто он такой, из какого племени, чем занимается, сколько у него родни и так далее. За ними шли мы с Геной, толкая вперед мотоцикл. Позади нас топала шумная толпа зевак, которая по ходу движения стремительно увеличивалась за счет присоединения все новых любопытных. Небо быстро темнело, и к полицейскому участку наша процессия подошла почти в полной темноте.

*******

Пригнув голову, чтобы не удариться о низкий потолок, я шагнул в бетонное строение с пустыми проемами вместо дверей и окон. За столом в центре сидел начальник полицейского участка и с глубокомысленным видом что-то писал в тетради. Не проронив ни слова, он величественно кивнул вошедшим полицейским и жестом предложил нам сесть на низкую лавку у стены, рядом с деревянной клеткой, где скучало с полдюжины задержанных правонарушителей.

Сопровождавшие нас зеваки, которые хотели соприсутствовать при разбирательстве, стали быстро заполнять помещение. Начальник, разом выйдя из своего медитативного состояния, встал с места, грозно сдвинул брови и заорал так громко, что я вздрогнул от неожиданности.

— Немедленно очистить служебное помещение от посторонних! Обвиняемые и пострадавшие остаются, остальные — на улицу!

Полицейские стали энергично выгонять незваных наблюдателей на улицу, используя для этого как словесные методы внушения в виде криков и угроз, так и грубую физическую силу в форме пинков и затрещин. Сидевшие в клетке правонарушители комментировали их действия одобрительными возгласами, советуя им то "наподдать как следует этому придурку в красной майке", то "врезать дубинкой еще вон тому уроду в синих шортах".

Полицейским удалось выполнить поручение шефа лишь отчасти: народ продолжал заглядывать в окно и топтаться в дверях, не обращая внимания на настойчивые требования полицейских не мешать следствию. Лица зевак источали такое жадное любопытство, что заставить их уйти смогли бы разве что резиновые пули или слезоточивый газ.

Время шло. Мы молча сидели, глядя на начальника отделения, который снова погрузился в задумчивость и продолжил неторопливо писать в своей тетради. Гена достал из кармана сигареты, но стоявший рядом полицейский сказал, что курение в участке запрещено.

Начальнику отделения потребовалось минут двадцать, чтобы записать наши имена, гражданство и прочую базовую информацию. Затем нам как пострадавшим предоставили первое слово. Гена с моей помощью кратко рассказал о случившемся: мы двигались по дороге в полном соответствии с правилами движения и на изгибе дороги едва избежали столкновения с фургоном, ехавшим по встречной полосе.