Том 3. Слаще яда - Федор Сологуб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Рябовы, и Хмаровы одинаково были рады этой влюбленности. Рябовы, богатые землевладельцы, вышедшие в дворяне из купцов, рассчитывали на связи Хмаровых, Хмаровы знали, что Кате будет выделено очень много денег. Решили ждать четыре года, пока Евгений кончит курс. А пока и Рябовы, и Хмаровы всячески старались закрепить любовь молодых людей: устраивали прогулки, пикники, вечера, старались почаще оставлять их наедине, в наилучшем свете выставляли достоинства того и другой, поощряли маленькие нескромности.
Варвара Кирилловна постоянно твердила, иногда некстати, что Женечка нежно поглядывает на Катю.
– Они так дружны, – любила повторять Варвара Кирилловна про Евгения и Катю, – Женечка полюбил Катю тихою, но прочною любовью.
Евгений начинает этому верить. Ведь Катя – миленькая, простодушная, розовая, – и все краснеет, что ни скажи.
А Катя – довольно испорченная девочка. Потому и краснеет. Да и братья Кати Рябовой – испорченные мальчишки.
Хмаровы знали, что Катя – глупенькая, но в их глазах это придавало ей особый шик: наивная, милая, женственная, – что может быть лучше для невесты, жены, матери!
Евгений усвоил этот взгляд, как и все подобные взгляды. У Евгения ведь были только взгляды, – то, что люди называют убеждениями, он презирал. И самоуверенный Нагольский, к словам которого Евгений прислушивался очень внимательно, говорил:
– Что такое убеждения? Я этого не понимаю. По-моему – лишнее слово. Я даже не знаю, через «т>» или через «е» надо писать это слово. В словаре стоит, а в жизни его не надо. Быть консерватором, либералом или социалистом, – это определяется целою тучею разных обстоятельств и соображений. И, собственно говоря, не все ли равно! Надо быть наверху, – вот и все.
Этот усвоенный Евгением взгляд, что глупость не вредит женщине и что наивность ее украшает, позволял ему относиться к Кате свысока. Поэтому ему легко было с Катею. Ее маленькие капризы приятно нарушали однообразие в их отношениях, – и яснее показывали все его блистательное мужское превосходство.
Сначала Евгений поступил было на медицинский факультет. Но карьера врача показалась ему непривлекательною. Он перешел на физико-математический факультет. Пример Нагольского подстрекал Хмарова идти в инженеры. Решено было: кончит университет и поедет в Петербург поступить в один из институтов.
– Верный кусок хлеба! – говорили дома.
А для знакомых велись красивые речи о преимуществах технических знаний.
День быстро ускользнул. Вечером дядя Жглов в торжественной процессии обошел весь дом. Перед ним шла Юлия со свечою, сзади кухарка. У самого Жглова в руках был заряженный револьвер. Заглядывали под диваны, под кровати, не спрятался ли вор. В строгом, раз навсегда определенном порядке осматривали все замки, запоры и задвижки у дверей и окон. Потом Жглов строго сказал:
– Пора спать. Свеч даром не жечь, – еще пожару наделаете. В своей спальне разговаривать не смейте, – я сплю недалеко, и мне завтра вставать рано. Я устал, весь день работал, мне покой нужен.
Девицы отправились спать. Шанину постель устроили в спальне Юлии. Комната, назначенная для Шани, была еще не готова, да и Шане хотелось еще поболтать с Юлиею, хоть шепотом.
Девицы улеглись, но продолжали разговаривать, – тихо, чтобы Жглов не услышал. Кровати потихоньку сдвинули рядом.
Юлия открыла Шане свои секреты. Она тоже влюблена. Ее возлюбленный – молодой провизор. Жглов его ненавидит и не соглашается на их брак. Молодой человек страшно боится Жглова. Уже пять лет он и Юлия любят друг друга. Скоро молодой человек накопит денег и откроет аптекарский магазин. Юлия думает, что Жглов тогда перестанет ненавидеть молодого провизора и выдаст за него Юлию.
В своих постелях девицы возились, обнимались, смеялись. Сначала старались быть тихими, но мало-помалу забывали о Жглове, заговорили, засмеялись погромче.
Жглов, шлепая туфлями, подошел к дверям их спальни и постучался. Послышался его грубый голос:
– Спать мне мешаете, девочки. Спите. Смотрите, чтобы мне второй раз не пришлось вас унимать.
Юлия сильно испугалась. Когда отец отошел, она, трусливо ухмыляясь, зашептала:
– Он у меня крутой. И поколотит, коли что не по нем.
Первое утро в Крутогорске – ясное, жаркое. Шаня, волнуясь, опять расспрашивала о Хмаровых. Решилась написать Евгению. Юлия деятельно участвовала в составлении письма. Она считала себя более опытною и потому давала советы:
– Нет, ты вот так напиши.
Шаня просила Евгения прийти в городской Летний сад к мостику над водопадом завтра в четыре часа. Подписалась: Шаня. Послала письмо в университет, чтобы дома у Хмаровых не знали.
Глава двадцать четвертая
В университетской шинельной Евгению подали письмо от Шани. Евгений сунул швейцару серебряную монету, мельком, продолжая разговаривать с товарищами, взглянул на письмо и покраснел, – узнал знакомый почерк.
Евгений думал в это время совсем о другом. Мысли о Шане давно уже не приходили к нему. Это письмо было для него совершенно неожиданным. Выражение неожиданности так ясно было на его лице, что кто-то из товарищей принялся подшучивать над Евгением.
От всего этого в душе его создалось резко-неприятное чувство. Он подумал с досадою: «Ребяческие сантиментальности. И нахальство».
Потом, в вагоне трамвая, по дороге домой, к Евгению пришли воспоминания. В нем пробудилось нежное чувство к Шане. Кстати, он вспомнил, что Катя ему надоела.
В это время Евгений уже начинал тяготиться Катею. Раньше он мало чувствовал это. Сегодня же, после Шанина письма, вдруг почувствовал это ярко и сильно, по противоположности между далекою и уже потому милою Шанею и слишком часто близкою Катею.
Евгения начинало утомлять и досадовать то, что Варвара Кирилловна говорила о предстоящем браке его с Катею слишком много и слишком уверенно. Евгений вспомнил, что его самого даже и не спросили ни разу, любит ли он Катю, хочет ли ней жениться. Как-то это устраивалось само собою, и теперь уже ему казалось, что Катю грубо обрушили на него как что-то неотвратимое. А Евгений, как многие слабохарактерные люди, любил воображать себя хозяином и господином своего положения и своих поступков. Да и сама Катя притом же слишком тяготила его в последнее время наивными выходками и простодушною уверенностью в том, что он принадлежит ей.
«Смотрит на меня как на свою собственность!» – досадливо думал Евгений.
Он решился идти на свидание с Шанею. Конечно, дома он никому об этом не сказал.
Дома ждали его неприятные разговоры о деньгах, о процентных бумагах, которые приходится закладывать, о заимодавцах. Варвара Кирилловна сердито говорила:
– Удивительно, откуда они налезли!
Все сегодня досадовало и раздражало Евгения, и на все сегодня вдруг захотелось ему смотреть по-иному. К чему эти лакеи, экипажи, эти постоянные гости то к обеду, то вечером! Конечно, никаких денег не хватит.
Вот и сегодня вечером собирается толпа совершенно ненужных людей, с которыми надобно любезно говорить о пустяках, о светских новостях, немного позлословить, кое-кому пустить пыль в глаза словечками, нахватанными из Нитше и откуда попало. Ах, этот легкий разговор! Приличные слова, – злой и колкий смысл, и так о всем и о всех. Пустая, пошлая болтовня!
Евгений чувствовал себя в этот вечер как-то нервно и неловко. Он ходил из комнаты в комнату, прислушивался к разговорам и старательно избегал случаев остаться наедине с Катею.
Бойкие, пустые барышни сегодня показались Евгению удивительно пресными. Никогда еще лица элегантных кавалеров не казались Евгению такими глупыми и пошлыми, как сегодня. А на пожилых ему даже страшно было смотреть, – он думал: «Неужели и я когда-нибудь стану таким же?»
Мечта о смуглолицей, веселой простушке Шаньке нежно овладевала душою Евгения, и в свете этой мечты так ясно видными стали все обманы и мишурности того, что перед ним.
Остановившись в дверях гостиной, он услышал, как Варвара Кирилловна говорила какой-то даме:
– Мой будущий зять, инженер Нагольский, скоро будет директором. Фамильное хвастовство Хмаровых особенно проявлялось в Варваре Кирилловне. Прежде такие упоминания казались Евгению очень ловкими и умными и питали в нем горделивое сознание превосходства их семьи. Сегодня эти слова показались ему фальшивыми, неуместными.
Варвара Кирилловна продолжала разговор о своих будущих свойственниках. Заговорила о Рябовых. Кто-то сказал о Катином отце:
– Евдоким Степанович – превосходный человек, но у него простоватые манеры.
– Но он так богат! – возразила Варвара Кирилловна.
Заметив чью-то любезно-подавленную улыбку, Варвара Кирилловна спохватилась, что это вышло уж слишком наивно, и стала объяснять свои слова:
