О чём шепчут колосья - Константин Борин

От чрезмерной похвалы у Степана Григорьевича закружилась голова. Он загордился, стал свысока смотреть на своих товарищей-механизаторов. Его пытались поставить на место и откровенно говорили: «Не задирай, Стёпа, нос кверху, не будь гордецом. В жизни бывает так: сначала гордость на рысаке верхом скачет, ни на кого не глядит, а домой пешком возвращается. Помни, Агеев: «Тот самый человек пустой, кто весь наполнен сам собой».

Предупреждение, сделанное товарищами, задело Агеева. Он воспринял критику с большой обидой: «Стишками режете. Понятно. Славе моей завидуете! Почему, мол, не мы, а Степан Агеев выбился в люди».

За Тулой на стыке рельсов неожиданно чуть подбросило вагон. Стоявшая на столике модель нового комбайна (мы называли его «Ростсельмашевец») зашаталась.

— С «Запорожцем» ему не тягаться, — сказал Агеев. — На «Коммунаре» я рекорды ставил. На нём я американца «Кейса» побил. А на этой не побьёшь. Кроме «Коммунара», мне другой машины не надо.

Мне тоже нравился запорожский комбайн, но «Ростсельмашевец» обещал быть лучше. Когда я поделился своими мыслями с Агеевым, он мне не поверил и потребовал выложить факты на стол. Эти факты были у Полеводина. Ваня с увлечением стал рассказывать о достоинствах новой машины, объяснил, чем она лучше старой:

— У ростовского комбайна молотильный аппарат шире — он может больше пропустить хлебной массы, чем «Коммунар», да и режущий аппарат на полтора метра длиннее, чем у запорожской машины.

Доводы Полеводина были настолько вескими, что я тут же поддержал его. Зачем цепляться за одну, пусть даже хорошую машину? Нам нужно создавать новые, более совершенные уборочные машины.

Я не подозревал, какой гнев навлеку на себя своим замечанием.

— Скажи, паренёк, — и Степан Григорьевич, сделав паузу, уничтожающе посмотрел на меня, — сколько лет ты комбайнуешь? Один сезон? Да ты ещё зелёный, чтобы о машинах судить.

Полеводин заступился за меня. Не в годах, мол, дело. Каждую, даже хорошую, машину можно и нужно сделать ещё лучше.

— Да кто берётся её сделать, — вскипел Агеев, — первогодок, выскочка! Инженеры и агрономы годами бились над уборочной машиной и сотворили: «Коммунар». А он уже этой машине отходную поёт. Про зерноуборку с корня слыхали?

Полеводин и тут нашёлся:

— Слыхали. От власенковской машины «зерноуборка с корня» современный комбайн далеко ушёл. Если бы парозозостроители топтались на месте, то по железной дороге и по сей день ползали бы черепановские паровозики. А вот нас везёт мощный локомотив со скоростью пятьдесят и больше километров в час.

— Ну и пускай везёт, скорее в Москве будем, — ответил Агеев и вышел из купе в коридор.

«ГОВОРИТЕ СМЕЛЕЕ — ЗДЕСЬ ВСЕ СВОИ»

Москва встретила нас радушно, как мать встречает сыновей, возвращающихся с поля брани. Лучшие комнаты в лучших гостиницах были предоставлены комбайнёрам,

По соседству с азово-черноморской делегацией жили комбайнёры Оренбургской области. Я давно хотел познакомиться с Иваном Варакиным и его товарищем Фёдором Колесовым.

Колесов чуть постарше меня, а с Варакиным мы одногодки: в один сезон стали за руль комбайна, да и колхозы наши носят одно, дорогое для кубанских и для оренбургских крестьян имя — имя Максима Горького.

А как не вспомнить Алексея Максимовича! Великий писатель умел своим проникновенным словом согреть простого человека, поднять в его собственном мнении важность его труда.

«Моя радость и гордость — новый русский человек, строитель нового государства, — писал Горький. — К этому маленькому, но великому человеку, рассеянному по всем медвежьим углам страны, по фабрикам, деревням, затерянным в степях и сибирской тайге, в горах Кавказа и тундрах севера, к человеку… который скромно делает как будто незначительное дело, но имеющее огромное историческое значение, — к нему я обращаюсь с моим искренним приветом. Товарищ! Знай и верь, что ты — самый необходимый человек на земле».

И мы, говоря словами Горького, затерянные в степях, делающие своё, как будто незначительное дело, были вызваны в Москву из бывших медвежьих углов.

В столице каждый из нас особенно почувствовал, что комбайнёрская профессия чуть ли не самая необходимая на земле.

Центральный Комитет Коммунистической партии по крупицам собирал и изучал опыт молодых колхозов и МТС: созывались всесоюзные съезды колхозников-ударников, руководители партии совещались с передовиками сельского хозяйства. Члены ЦК и советского правительства чутко прислушивались к тому, что делалось в сёлах, станицах и деревнях, о чём докладывали делегаты с мест.

Накануне нас предупредили: члены Центрального Комитета партии сначала хотят послушать механизаторов, а потом, быть может, выступят сами.

— Тебе, Костя, придётся выступать от Кубани, — сказал руководитель нашей делегации, — и передать рапорт механизаторов Азово-Черноморья, готовься произнести речь.

Подготовиться к выступлению было не так просто, как мне казалось.

Все ушли в театр, а я весь вечер просидел за письменным столом. Несколько раз пробовал записать мысли, но только брался за перо — на бумагу ложились какие-то нескладные, корявые слова.

Отложив ручку в сторону, решил больше не мучить себя. Не мастер я писать выступления!

Время шло, и я не заметил, как ребята вернулись из МХАТа.

— Подготовился, написал? — первым делом спросил меня руководитель делегации.

— Подготовиться-то я подготовился, а написать ничего не написал. Попробую обойтись без бумажки. Выйду на трибуну и начну говорить. Так у меня лучше получится…

Когда кремлёвские куранты пробили ровно два часа дня, в помещении Центрального Комитета партии открылось совещание комбайнёров и комбайнёрок страны.

Здесь мы встретились с членами ЦК партии и советского правительства.

В просторном, торжественном зале заседания, за удобными для работы столами разместились посланцы колхозной деревни.

Нас было около двухсот человек. Мы представляли тогда немногочисленную армию механизаторов сельского хозяйства.

Обстановка на совещании была очень непринуждённой.

Члены ЦК интересовались, как мы живём, как питаемся в поле, что делаем для того, чтобы удлинить жизнь доверенных нам машин.

Если кто-нибудь из нас сбивался в выступлении — репликой, дружеской улыбкой его тут же подбадривали члены ЦК.

Помнится, комбайнёрка Маша Петрова из Жерновской МТС вышла на трибуну и растерялась. Покраснела и молчит, не знает, бедняга, с чего начать. Мы сильно переволновались за своего товарища. Но вот из президиума раздаётся спасительная реплика: «Говорите смелее — здесь все свои!»