Кредо содержанки - Елена Чалова

– Дуська, что тебе опять неймется?

В трубке слышались всхлипывания. Рина вздохнула, в сто пятый раз пообещала себе купить гарнитуру и припарковала машину, чтобы поговорить нормально.

– Так, давай рассказывай. Ты вообще где, на работе?

– Не-ет.

– Дуська, тебя хозяйка грозила еще в прошлый раз уволить, если будешь прогуливать.

– Я не прогуливаю, я болею!

– Чем? Птичьей болезнью со вчера?

– Как тебе не стыдно! Я такая несчастная, а ты…

– Дуська, слушай сюда! – учительским голосом сказала Рина. – Отвечай коротко. У тебя температура есть?

– Не-ет.

– Горло болит?

– Не-ет.

– Сопли текут?

– Да-а.

– Тело ломит?

– Не-ет.

– Значит, это не грипп, а банальный насморк. Сейчас же несись в свой магазинчик, а я подъеду и привезу тебе капли в нос. Мы попьем горячего чаю – мед тоже привезу, – и ты все мне расскажешь.

– Не надо капли.

– Насморк надо лечить.

– У меня насморк от слез, а не от простуды.

– Ах вот как! Тем более бегом на работу! Если я приеду первой, то не знаю просто, что с тобой сделаю!

Рина заехала в магазин и купила лекарство для Дуськи. Подружка впадала в слезливую хандру не первый раз, а потому рецепт был известен. Пачка ментоловых сигарет, набор пирожных и еды побольше. В обычной жизни Дуська ела как птичка: в основном сухофрукты и овощи. Но если на нее находило, то она мела все как пылесос. Глядя, как подруга поглощает купленный в магазине салат с грибами, грецкими орехами, яйцами и майонезом, Рина тихо радовалась, что депресняк у Дуськи дольше двух дней не продолжался никогда. Иначе быть ей пятьдесят мечтательного размера.

Она подъехала к магазину, который назывался незатейливо «Магазинчик», и увидела на двери табличку «закрыто». Рина нахмурилась, но в следующий момент узрела Дуську. Та плелась по улице, глядя себе под ноги, но тем не менее умудряясь спотыкаться чуть не на каждом шагу. Тротуары на старой московской улочке оставляли желать лучшего: узкие, в ямках и выбоинах, они походили на полосу препятствий, но все же… Впрочем, когда Дуська подняла голову, Рина поняла, что дело не только в тротуаре: на подруге были темные очки. Это при низкой облачности в ноябре месяце. Плюс шарф, намотанный чуть ли не до самых глаз. И низко надвинутая на глаза шляпа.

– Бог мой, – пробормотала Рина, глядя на эту помесь старухи Шапокляк с Мата Хари. Дуська возилась с замком, а с тротуара напротив за ней с подозрением наблюдали два милиционера. Они припарковали свою сине-белую машину в совершенно неположенном месте, прикупили по чебуреку в открытой лавчонке и теперь с удовольствием поглощали еду. При виде Дуськи они как-то подобрались и даже жевать стали быстрее, что Рине совсем не понравилось. Решив не дожидаться ареста подружки, она покинула салон машины, подхватила сумку с продуктами и пошла к магазину. Не доходя нескольких шагов, крикнула:

– Привет, Дуська!

Подруга обернулась, кивнула, и они вместе вошли в магазин.

– Ты чего вырядилась как шпионка? – спросила Рина, проходя в подсобку, выкладывая на тумбочку еду и нажимая кнопку на электрочайнике.

– А что мне оставалось делать?

Дуська сняла шляпу, очки и демонстративно повернула лицо к свету. Стало видно, что она плакала долго и со вкусом. Глаза ее опухли и покраснели, губы тоже припухли.

– Видишь, красота какая?

Рина не успела ничего ответить, потому что звякнул колокольчик у двери, и в магазинчик ввалились два милиционера. У дам моментально создалось впечатление классической ситуации «слон в посудной лавке», потому как представители закона носили гнусно-серого цвета форму и кормлены были на редкость хорошо. Они и сами, должно быть, почувствовали свою чужеродность окружающему мелкопластичному и декоративному пространству, потому что застыли на пороге и лишь поводили глазами из стороны в сторону, озирая прилавки, витринки и стеллажи, наполненные статуэтками, вазочками, куклами, украшениями, картинами, горшочками, рамками, панно, декоративным стеклом и прочими финтифлюшками и фигнюшками.

Один из ментов двинулся было в глубь помещения, но Дуська прекрасно поняла, какими разрушительными последствиями это грозит, и, жалобно пискнув, бросилась наперерез:

– Я могу вам помочь, господа?

Они не спеша оглядели представшее перед ними шмыгающее носом видение, потом второй, тот, что был похудее и пошустрее, поднял глаза и заметил открытую дверь подсобки, кипящий чайник и разложенные на столе продукты. Рина, встретившись с ним глазами, вежливо кивнула и сказала:

– Здравствуйте.

Мент вздохнул, понял, что ограблением тут не пахнет, и попятился спиной из двери, таща второго, который, хлопая глазами, все разглядывал Дуську.

Когда дверь за ними закрылась, Дуська вздохнула и горестно произнесла:

– Вот, даже милиция моего внешнего вида испугалась.

– Не глупи. Иди поешь и расскажи, из-за чего горе. А то мне ехать надо. – Рина выразительно помахала рукой с часами.

Подружка заурчала, увидев в лоточке салат с майонезом и крабовыми палочками, и быстро принялась за еду, одновременно шмыгая носом, вздыхая и рассказывая:

– Он меня бросил, представляешь?

– Твой старик?

– Он не старик!

– Ну хорошо, не сердись! Так что случилось?

Рина слушала всхлипывания Дуськи, но не могла проникнуться сочувствием по-настоящему. Все происходящее между Дуськой и тем, кого она мысленно называла стариком, не нравилось ей с самого начала.

Николай Станиславович обладал несомненной харизмой, спорить с этим Рина и не пыталась. Она охотно признавала, что он умен, образован, остроумен и является тонким знатоком искусства. Публика с восторгом внимала его речам или читала статьи, восхищаясь и соглашаясь с автором. Его цитировали, и выступления Николая Станиславовича расписаны были на год вперед. Поклонники, а в основном поклонницы не то чтобы не давали ему прохода, но внимание их и любовь были очевидны и доступны в любой момент, и лишь чувство юмора спасало Мефистофеля от греха гордыни.

Но в случае с Риной обаяние оратора и софиста пропадало втуне. Глядя на него во время поэтического вечера, например, она не могла избавиться от двойственности ощущений. С одной стороны, присутствовало восхищение интеллектом и остроумием оратора, но с другой – она видела перед собой немолодого уже человека, и наметанный женский взгляд отмечал нечищеные ботинки и обтрепавшийся воротничок рубашки, мешки под глазами и одышку после подъема по лестнице. И она думала не о величии блиставшего перед ней интеллекта, а о том, что дома его никто не ждет и рубашки он покупает себе сам – дорогие, но не когда нужно, а когда вспомнит. И диетой его заняться тоже некому. А ведь Николай Станиславович гурман и сибарит и добровольно от хорошего вина и сигарет не откажется, тут нужна забота и терпение любящей женщины, этакой жены декабриста.