На далеких рубежах - Иван Гребенюк

После Дроздова выступил комэск капитан Марков. То и дело вытирая носовым платком лоснящееся от жары лицо, он тоже критиковал Гришина, главным образом за то, что самолеты-цели обозначали себя фарами.

-- Такая практика далека от боевой действительности, и я просил бы командира части запретить Гришину делать это, -- сказал он в заключение.

Больше всего Гришин боялся критики со стороны Поддубного и поэтому выжидал, намереваясь попросить слова сразу же после его выступления, чтобы ударить по горячим следам... Но Поддубный не выступал, предоставляя слово другим коммунистам. Вопреки ожиданиям, Гришина поддержал в своей речи инженер Жбанов:

-- Мне кажется, что коммунист Гришин не заслуживает столь резкой критики. Мы знаем его как способного штурмана. К тому же он, будучи заместителем командира, многое сделал для предотвращения летных происшествий...

Гришина растрогали слова инженера -- наконец-то нашелся добрый, а главное, умный человек! Он тотчас же попросил слова. Вышел на трибуну и, по привычке запустив всю пятерню в шевелюру, обвел присутствующих взглядом, словно искал сочувствующих. Внешне он казался спокойным, но это спокойствие было напускным. Сидящие ближе к трибуне видели, как у Гришина мелко дрожал острый подбородок и перекатывались желваки на скулах побледневшего лица.

Прежде чем начать свою речь, он заглянул в блокнот, который держал в левой руке, затем снова запустил пятерню в прическу и заговорил несвойственным ему, каким-то певучим тоном, словно читая проповедь:

-- К сожалению, среди нас нет сейчас двух дорогих товарищей-коммунистов. Один из них погиб в районе Аральского моря, а второй лежит в госпитале, и неизвестно, будет ли когда-либо летать. Мы теряем людей в мирное время... Да, мы теряем людей, товарищи! -- повторил Гришин, явно намереваясь разжалобить присутствующих. -- Мы не выполнили своего государственного долга -- летать без аварий и катастроф. Наш полк стал аварийным. Правда это или, быть может, я сочиняю небылицы?

Гришин вопросительно поглядел на замполита, затем повернулся к Поддубному:

-- К сожалению, правда, товарищи! Должны мы принять меры к тому, чтобы не повторялась аварийность? Должны. Так почему же здесь мои мероприятия встречаются в штыки? Почему меня здесь называют перестраховщиком и скептиком? Почему, я вас спрашиваю, потрясают с этой трибуны моими приказами, подвергая их недозволенной критике?

Голос оратора все повышался...

-- К нам прибыл новый товарищ -- майор Поддубный... -- Гришин залпом осушил стакан воды. -- До сих пор он служил на севере. Он не имеет понятия об особенностях летной учебы в условиях пустыни, где столь часты губительные песчаные бури. А между тем куда толкает нас Поддубный? К аварийности -- вот куда! И тем досаднее, что его поддерживают такие руководящие офицеры, как замполит Горбунов, комэски Дроздов, Макаров и другие товарищи. Да и коммунист Слива, наш уважаемый, заслуженный командир, оказался у него на поводу...

-- Вы отвечайте на вопрос -- почему наш полк отстает по важнейшим видам летной подготовки? -- бросил реплику Дроздов.

Гришин пропустил эти слова мимо ушей. Он умалчивал о том, что было не в его пользу, и нажимал на своих противников, разя их, как ему казалось, неопровержимыми аргументами. В десять минут, установленные регламентом, он не уложился и попросил дополнительно еще пять минут. Ему дали три, да и то по настоянию замполита -- нельзя, мол, зажимать критику, какой бы она ни была.

Майор Поддубный, взгляды которого встретили на собрании поддержку абсолютного большинства офицеров-коммунистов, в том числе и командира полка, не собирался выступать. Но речь Гришина обеспокоила его тем, что вызвала у некоторых коммунистов сочувствие. Даже Максим Гречка, который сердцем и душой был привязан к Поддубному, поглядывал на него с немым вопросом: "А может быть, и в самом деле Гришин прав?"

-- Нет, товарищи коммунисты, не прав Гришин! -- попросив слова, сказал Поддубный. -- Упрощая полетные задания из-за боязни, как бы чего не вышло, он рубит сук, на котором сидит весь наш полк.

-- Правильно! -- послышался дружный хор голосов.

-- Я вам приведу такой житейский пример. Допустим, кто-то из купающихся в море или в озере утонул. Достаточно ли в целях предосторожности сказать остальным: не заплывайте далеко? Вряд ли. Если не умеешь плавать, то и у берега утонешь. А как поступить, чтобы люди не тонули? Прежде всего надо научить их хорошо плавать, затем добиваться строжайшего соблюдения правил купания, как следует поставить службу спасения. Вот по какому пути, а не по тому, по какому предлагает Гришин, должны мы идти. И это тем важнее, что в случае войны нам, летчикам, придется заплывать очень далеко и глубоко нырять в воздушный океан, перехватывая скоростные самолеты и беспилотные средства. И если мы сейчас не обучим своих летчиков хорошо плавать, то это может нам дорого стоить...

-- Майор Гришин часто говорит, -- продолжал Поддубный, -- что теперь, дескать, мирное время. Но разве нам неизвестно, что американские бомбардировщики патрулируют с водородными бомбами на борту? Не на земле, в воздухе они дежурят! Приказ -- и молниеносная вспышка войны. Кто же нам, военным летчикам, позволит в такой сложной обстановке плестись в хвосте?

Поддубный говорил спокойно, не размахивая над трибуной руками, как это делал Гришин, не повышая голоса. Но каждая его фраза, каждое слово гремели как набат.

Слушая Поддубного, Гришин невольно сжимался, уходил в себя. Он понимал: правда на стороне майора. Но вместе с тем ему казалось, что Поддубный перехлестывает, ибо не в состоянии понять конкретных условий сегодняшнего дня. Его речь хороша для другого полка, но отнюдь не для Кизыл-Калынского.

Последним в прениях выступил замполит Горбунов. Разумеется, он целиком и полностью поддержал Поддубного, Дроздова, Маркова и подверг резкой критике Гришина. Упомянул замполит и о попытке Гришина "упрятать" Поддубного и Дроздова в кабины самолетов.

Это сообщение вызвало возмущение решительно всех коммунистов. А Гришин, одолеваемый чувством стыда, пришел в неописуемую ярость.

-- Вы подрываете мой авторитет! -- горячился он. -- Нарушаете инструкцию! Я буду жаловаться генералу! Главкому!

-- Жалуйтесь! -- оборвал его замполит. -- Но помните: ни генерал, ни главком не похвалят вас и не поддержат. Они тоже коммунисты. У всех нас, больших и малых начальников, у членов партии и беспартийных, есть один самый главный главком -- это наша Коммунистическая партия. Мы здесь не делаем ничего такого, что противоречило бы указаниям партии, ее политике. Коммунисты не могут, не должны равнодушно относиться к недостаткам, от кого бы эти недостатки ни исходили!