Злая ласка звездной руки (сборник) - Сергей Синякин

— Потому что лежать не с кем! — отвечал ей грубый голос разбойника.

В соседней камере тоненько засмеялись, потом послышались звуки поцелуев, а потом Иксус даже покраснел — доносящиеся из камеры Варравы звуки явственно говорили о занятиях узника и его гостьи, спутать эти звуки с чем-то другим было просто нельзя.

Тут дверь в камеру Иксуса со скрипом открылась, и в камеру заглянула молодая, но тщательно выбритая голова.

— Митрофан Николаич, не спишь? — по-русски поинтересовалась голова. Дверь приоткрылась шире, и цепкая рука поставила у стены греческий пифос и положила рядом тряпицу, в которую было что-то завернуто. — Я тут тебе вина принес, чтоб настроеньице малость поправить!

Ромул Луций исчез.

Некоторое время Иксус, сидя на соломе, тоскливо смотрел на запертую дверь, потом встал, прошелся по камере и присел на корточки перед неожиданными подношениями.

В кувшине было вино.

В тряпицу были завернуты куски ягнятины, переложенные ячменными лепешками.

— Ишь ты, — покачал головой Иксус и задумчиво подергал бородку. — Я его и за человека не считал, а поди ж ты…

Он выпил несколько добрых глотков вина, съел лепешку с бараниной и малость повеселел, уже без прежнего раздражения прислушиваясь к тому, что происходит в соседней камере.

В соседней камере прерывисто дышали.

— А чего это он молчит? — тихо спросила женщина.

— Вино пьет, — объяснил грубый мужской голос. — А потом песни петь станет!

— А песни-то зачем? — удивилась женщина.

— Для поднятия духа, — щелкнул её ласково по носу невидимый Иксусу узник. — Это же проповедник, милушка, а для проповедника петь псалмы — первейшее дело. Вы, матрона, собирайте свои тряпочки и выметайтесь. Мне тоже с Богом поговорить надо, чую я, это дело добром не кончится. Никогда себя ближе к смерти не чувствовал!

Иксус позавидовал разбойнику, который и в темнице был более свободен, чем он в свое время в кресле первого секретаря. А позавидовав, снова с жадностью припал к кувшину. Верно говорили римляне, что истина в вине. Через полчаса настроение у Митрофана Николаевича значительно улучшилось, скажи ему кто-нибудь, что пора на Голгофу, узник бы, не задумываясь, сказал: «А пошли!»

Не зря же говорится, что на миру и смерть красна.

Глава пятнадцатая,

Снаружи стояла жара, а в мавзолее у колдуна и прорицателя Мардука было прохладно. Ну, газом немного пахло, с этим недостатком было легко примириться. Зато голубоватые факелы освещали каменные внутренности мавзолея. Стол гостеприимный хозяин накрыл, причем накрыл он его по вкусам самого дорогого гостя, каковым, без сомнения, являлся прокуратор Иудеи Понтий Пилат, в прежней жизни — милицейский начальник Федор Борисович Дыряев, который восседал на неудобной твердой скамье с достоинством римского всадника — по-хозяйски. Впрочем, милицейским чинам это тоже свойственно, они в любом месте, кроме кабинета своего непосредственного начальника, чувствуют себя как дома.

— Юпитер возьми, как я устал! — покачивая бритой загорелой и оттого похожей на череп головой, сказал прокуратор. — Второй раз пытаюсь доработать до пенсии и чувствую, что мне это вряд ли удастся. В Бузулуцке совсем уж было собрался, так нет, эти римляне как снег на голову свалились. Думал, в Иудее порулю немного и в благословенные Альпы подамся. И климат там неплохой, и народ приветливый! Но разве что-нибудь задуманное получается? Теперь этого идиота принесло, думай, что с ним делать. Ну, вещал бы где-нибудь в пустыне, где эти проповеди всерьез бы не приняли! Или выбрал бы племя и принялся бы его по пескам водить. Как раз бы ему до конца жизни хватило. Нет, приперся в Иерусалим, фарисеев разозлил, саддукеев обидел, ессеев напрасно обнадежил!

Колдун и пророк Мардук развлекался, метко кидая абрикосовые и персиковые косточки в череп быка-примигениуса, который он случайно нашел в пустыне и приволок в жилище. Косточки звонко отлетали в стороны от полированного песками крепкого лба.

Услышав патетические восклицания прокуратора, колдун отвлекся.

— А мне плевать! — заявил он. — Драхмы с сестерциями капают, газа хватает, вино со жратвой корзинами приносят… Прокрутимся!

— А вот сдам тебя Синедриону, — злорадно пробормотал прокуратор. — Посмотрим тогда, как ты под камнями крутиться станешь!

— Не сдашь, — беззаботно махнул рукой колдун. — Тебе, Федор Борисович, тоже живые сестерции нужны! Ты же золотого тельца закалывать не станешь!

Уязвленный прокуратор хотел что-то сказать, но в разговор вмешался караванщик Софоний.

Оставив обычное спокойствие, караванщик взволнованно жестикулировал.

— Надо вопрос решать в принципе, — сказал он. — С одной стороны, негоже товарища в беде бросать. Не по-казачьему это дело выходит. А с другой — у нас философская проблема вырисовывается. Кто мы такие, чтобы человечество христианства лишать? И как отсутствие христианства повлияет на судьбу мира? Шутка ли, мужики, треть людей на Земле нашему товарищу поклоняться станут! Треть, прикиньте! Да и мусульманам не у кого будет своего Иссу содрать. А это уже больше чем две трети! Нет, книжник прав, тут треба в корень проблемы смотреть. Нет Митрофана Николаевича на кресте, вся человеческая история изменится. Крестовых походов не будет, Варфоломеевская ночь спокойно пройдет, но это ещё половина беды, с этим смириться можно. Так ведь шире смотреть надо. Кампанелла свой «Город Солнца» не придумает, Маркс с Энгельсом «Манифест коммунистической партии» не напишут, революции не произойдет!

— А вот это, может, и к лучшему, — развязно сказал Мардук, наливая себе вина из тонкогорлого пифоса. — Тридцать седьмого года не будет, в гражданскую моего дедушку буденновец не зарубит!

— Молчи, ренегат! — Скулы на лице прокуратора окаменели. — Знаем мы твоего дедушку, он в зеленых был, Царицынскую мануфактуру с атаманом Кудряшом грабил! Его, если хочешь знать, все равно бы зарубили — не красные, так белые. Мотался твой дедушка, как навоз в проруби, все выгоду искал!

Софоний встал.

— Ошибся прокуратор. Дед халдейского мага Мардука не с атаманом Кудряшом мануфактуру грабил, а после атамана, когда её власти Царицына заново отстроили.

— Да не о том вы, казачки, гуторите, — с досадой сказал он. — Белые, красные, зеленые… Тут речь идет о том, что с нашим Первым делать. В беде бросать — подлое дело, от креста спасать — чревато историческими неприятностями. Вот об чем думать надо, казачки! А вы опять политические споры затеваете!