Сладкая приманка (сборник) - Светлана Алешина

Я смотрела по сторонам, видела залитую солнцем лощину, заросшую зеленью, которая в ярких лучах солнца казалась уже не темно-, а серо-зеленой, с многочисленными яркими желтыми крапинками каких-то полевых цветов. Я видела обрывистые берега, между которыми была зажата эта лощина, видела вдалеке серебристое поблескивание волжской воды, и мне очень все это нравилось. Я даже подумала, что никогда в жизни не видела места красивее этого.

Пройдет немного времени, и, возможно, яркость впечатлений от места, где я родилась заново после удачного, стопроцентно точного выстрела дяди Саши Кавээна, потускнеет и эта лощина перестанет казаться мне особенной, но сейчас я была просто очарована ею.

Я повернула голову и увидела лежащего на земле Машкова. Его глаза были открыты, но смотрел он не в небо, а в землю. На лице застыла гримаса злости и разочарования.

Это была первая смерть, которая вызвала у меня чувство удовлетворения. Не могу сказать, что ненавижу смерть, поэтому, мол, и пошла в спасатели. Это было бы неправдой. Как и подавляющее большинство людей, я скорее боюсь смерти. Но главное в том, что я очень люблю жизнь, и не только свою, а жизнь вообще. И мне всегда приходится решать очень трудный для себя вопрос, когда жизнь человека находится у меня в руках: помогать ли смерти найти его или, напротив, помешать ей? И, как правило, я ей мешаю. Если есть возможность оставить человека, пусть даже преступника, в живых, всегда пользуюсь этой возможностью.

Но сегодня — впервые! — я хотела, чтобы этот человек умер. Нет, не потому, что он был виноват в гибели множества людей. Вину устанавливает общество, государство, как и наказание за эту вину. Я не могла его судить. Я слишком хорошо его поняла, чтобы считать его болезнь виной. Если бы мы его арестовали, его ждала не тюрьма и не «вышка», а сумасшедший дом. Та свобода, о которой он мечтал и к которой рвался, в обществе невозможна. Он всегда воевал бы с обществом, а общество охотилось бы за ним.

Поэтому я была рада, когда он умер. В этом случае смерть разрешила неразрешимую психологическую проблему — невозможность существовать в обществе и в то же время не подчиняться его законам, устанавливать вместо них свои. У Александра Машкова был один выход — смерть.

Тело Машкова отправили на вскрытие, хотя это была пустая формальность. Григорий Абрамович отправился выяснять по горячим следам, кто стрелял в Машкова, когда мы с ним выходили из его лачуги якобы с намерением начать новую жизнь. Конечно, я тогда его обманывала, так как вовсе не собиралась помогать ему начинать новую жизнь и даже не хотела, чтобы продолжалась его старая. Мне было нужно довести его только до кустов, в которых притаился Кавээн. Наверное, даже лучше, что случилось именно так, как случилось. Зачем было этому человеку жить?

Настроение у меня было странное. Я, конечно, ощущала всем своим телом, какое это удовольствие — остаться в живых, когда угроза смерти была более чем реальна. Но почему-то мне было грустно… Может быть, просто потому, что я не люблю смерть?

Игорек шел мне навстречу, улыбаясь, очень довольный и даже какой-то праздничный, что ли.

— Поздравляю вас, как капитан капитана. — Он явно намеревался под предлогом поздравления меня поцеловать.

— С чем? — спросила я, может быть, излишне резко. — С тем, что не сумела вывести его оттуда живым?

Но Игорь нисколько не смутился и все же чмокнул меня куда-то возле уха.

— Во-первых, если бы ФСБ не подняла эту провокационную стрельбу, ты сумела бы все отлично сделать. Ты же его уже фактически нейтрализовала и вывела из дома, когда эти идиоты начали стрелять. Ничего, Грэг разберется и выяснит, кто отдал приказ начать стрельбу и подставить тебя. Кому-то, кажется, очень хотелось, чтобы эта история закончилась для тебя трагически. Но поздравлять я тебя собрался вовсе не с тем, что ты осталась в живых. С этим не поздравляют, этому просто радуются.

— Ты разве меня еще не поздравил? — не поняла я. — Еще будешь поздравлять? Что, еще раз поцеловать меня рассчитываешь?

— Да! Рассчитываю, — с совершенно наглым видом заявил Игорек. — Потому что поздравляю тебя с новорожденной! Пока ты с Машковым беседовала, Лариса родила. Девочку! Сама в полном порядке.

Радость мощной волной вынесла из меня остатки меланхолии, в которую меня погрузило общение с Машковым. Я бросилась на шею Игорьку и сама поцеловала его несколько раз, отчего он засмущался и покраснел.

— Что же мы стоим, Игорек? — возбужденно крикнула я. — Вези меня в роддом к Ларисе! Я хочу ее увидеть! Немедленно!

Игорь с удовольствием отвез меня по указанному направлению. Он, кажется, все еще надеялся, что у нас с ним что-нибудь получится.

— А где этот врач? — спросила я Игоря. — Ну, тот, что с ней в твоей квартире дежурил? Не знаешь, где он сейчас?

— Он сразу же уехал. Как только узнал, что она родила и все в порядке, сразу уехал.

Я погасла, и, наверное, это было так заметно, что Игорь, посмотрев на меня как-то с опаской, пробормотал: «Не знаю куда. Наверное, домой, он адрес свой никому не оставил».

Нет, я не расстроилась. Даже радость моя за Ларису не стала меньше оттого, что Сергей уехал, не захотев со мной встретиться. Просто к радости, которая меня только что наполняла, добавилась сильная струя грусти, не мешающей, впрочем, радости, а скорее оттеняющей ее.

Всю недолгую дорогу до роддома я еще беспокоилась, на самом ли деле все прошло благополучно и Лариса не вернулась в свое прежнее психотравматическое состояние. Но когда увидела ее в окне, улыбающуюся, с младенцем на руках — успокоилась окончательно.

Я смотрела на счастливую Ларису, стоящую в окне второго этажа больницы, и отчаянно ей завидовала. Да, я теперь поняла, чего бы я хотела. Я хотела бы быть на ее месте, стоять у окна родильного отделения, прислушиваться к ровному дыханию уснувшей после кормления маленькой дочки, у которой еще нет имени, и смотреть вниз, где на асфальте огромная надпись мелом: «Оля, я люблю вас обеих». А на том месте, где должен быть восклицательный знак, стоит Сергей и, улыбаясь, смотрит на нас с дочкой.

Из огня да в полымя

Глава первая

Звонок командира нашей группы подполковника МЧС Григория Абрамовича Воротникова поднял меня в пять утра. Он мне домой звонил крайне редко и каждый раз этим удивлял, поскольку для вызова у нас существовал диспетчер. Телефонный звонок командира в такую рань — это настолько необычно, что я даже не спросила, зачем я ему понадобилась.

До начала дежурства в управлении МЧС оставалось еще три часа. Я могла бы поспать в свое удовольствие еще больше двух часов. Путем ежедневных экспериментов у меня был выработан следующий утренний хронометраж: окончательно проснуться — десять минут, принять решение, что пора вставать, — восемь минут, встать — две минуты, привести себя в порядок, то есть фактически собраться на работу, — восемь минут, позавтракать — две минуты. В случае необходимости время завтрака автоматически перераспределялось в пользу предыдущего раздела, и процесс этот приходилось совмещать с одеванием или накрашиванием. Двадцать минут на дорогу — оптимальное время, за которое можно добраться от моего дома до управления. И в отличие от нашего штатного аналитика Игорька я никогда не опаздываю.

Мы с Игорем в нашей группе младшие и по возрасту, и по званию, поэтому в шутку называем себя младшими капитанами. Майор МЧС Александр Васильевич Маслюков, по прозвищу Кавээн, уже лет десять отслуживший в оперативниках-спасателях, называет нас новобранцами. Я не обижаюсь, хотя работаю в составе группы уже примерно полгода, а вообще с системой МЧС связана лет пять, столько же, сколько Игорек работает вместе с Кавээном. На Кавээна грех обижаться: он добрый, стесняется, даже, по-моему, боится женщин, и прячет свое смущение под внешней грубостью и снисходительностью к людям, которых любит.

Григорий Абрамович в группе самый старый и опытный, он участвовал в создании самой системы МЧС как силовой структуры. Мы прозвали его Грэгом за полное сходство имени с Грэгори Авраамом Симпсоном, тройным американо-афгано-пакистанским агентом, с которым мне пришлось столкнуться во время первого задания, которое забросило меня в горный массив Гиндукуш. Командир он классный — спокойный, рассудительный и осторожный, никогда не горячится, всегда советуется с нами и учитывает наше мнение, никогда не бросает слов на ветер и никогда, даже в экстремальных ситуациях, не предпринимает необдуманных действий.

Поэтому его столь ранний звонок должен был иметь очень серьезный повод. Я пока шла к городскому парку культуры и отдыха имени Короленко, где он назначил мне встречу, просто терялась в догадках.

Все лето в Тарасове стояла дикая жара, и даже сейчас, в середине сентября, так же жарко, как и в начале августа. Утро — единственное время, когда можно спокойно пройти по тарасовским улицам, не опасаясь заработать солнечные ожоги или тепловой удар. Но не в этом же причина столь раннего вызова на личную аудиенцию! Да еще не в управлении, а в неслужебной обстановке. Значит, мне предстоит услышать нечто, предназначенное для меня лично. Нет-нет, не может быть и речи о попытке с его стороны установить какие-то интимные отношения со мной! Это исключено! Григорий Абрамович вовсе не престарелый ловелас, он уважает и себя, и женщин, а самое главное, преданно любит свою Людмилу Трофимовну. О ней мне известно только то, что она отлично печет пироги, которыми Григорий Абрамович время от времени нас угощает.