Посёлок - Кир Булычев

Такаси разыскал Наташу. Ее раскоп был глубже соседних — она искала истоки города, но культурный слой был сильно перемешан не только позднейшими коммуникациями и подвалами домов, но и линией подземки, в которой прятались и погибли тысячи жителей города. Наташа повязала голову белой косынкой и стояла рядом с автоматом, вынимавшим породу, не доверяя ему, и в любой момент готовая отогнать его в сторону. В руке у нее была кисточка, и Такаси захотелось спуститься вниз и разделить ее радость в тот момент, когда совершится находка. Ведь работа здесь и сложна, и полна неожиданностей тем, что никогда не знаешь, что откроется через пять минут. На Земле открытия всегда остаются в рамках вероятного. А здесь — что вероятно? Что может быть вероятно в инопланетной цивилизации?

Подняв облако пыли, Такаси съехал в раскоп.

— Мы с тобой сегодня уже виделись, — сказала Наташа, не глядя в его сторону.

— Я пришел сфотографировать твою находку, — сказал Такаси.

— Ее еще нет, — сказала Наташа.

— Я подожду, — сказал Такаси.

— Зачем? Тебе нечего делать?

— Человеку всегда есть что делать, — возразил Такаси.

— Тогда почему ты здесь?

— Я пришел любоваться тобой, — сказал Такаси.

— Бездельник, — сказала Наташа, и ее щеки покраснели. — Почему ты надо мной смеешься?

— Наташа, — сказал Такаси, — я никогда над тобой не смеюсь. Даже когда мне бывает смешно. Ты, как это случается с молодыми девушками, предпочитаешь правде недомолвки. Тебе приятно слышать, что такой красивый, сильный и талантливый мужчина, как я, пришел любоваться тобой. Ты даже покраснела от удовольствия. У тебя даже пальцы покраснели от удовольствия. И в то же время ты делаешь вид, что возмущена.

Тогда Наташа повернулась к нему и подняла кисточку, как меч.

— Слушай, — сказала она, — Такаси — сан. До тех пор пока я не познакомилась с тобой, я была уверена, что японцы — деликатный народ, народ такой древней и изысканной культуры, что воспитанность вошла ему в кровь и плоть. Но ты меня разочаровал.

— Это очень прискорбно, Наташа, — сказал Такаси. — Я не хотел тебя разочаровывать. Ты спутала невоспитанность с правдивостью. Когда я прихожу, чтобы любоваться тобой, я не могу этого скрыть. И если я этого не сделаю, то появится кто-то другой и вскружит тебе голову недомолвками, столь милыми девичьему сердцу.

— Кто угодно! — воскликнула в сердцах Наташа. — Только не юнец с преувеличенными мышцами, который сосет сгущенное молоко, как теленок, и в свободное время поднимает камни.

— Одни собирают марки, — сказал Такаси, — другие бабочек. А третьи изобретают вечный двигатель. Мне интересно поглядеть, что я могу изобрести из себя самого.

— Ты все равно не станешь сильнее лошади, — сказала Наташа. — И я тебя скоро возненавижу.

— Опять недомолвка, — сказал грустно Такаси. — Вместо того чтобы сказать правду…

— Какую правду? — быстро спросила Наташа.

— Что ты меня скоро полюбишь. У тебя нет другого выхода. Я хорош собой, я умен и талантлив. У меня очень добрые старики, которые живут на Хоккайдо и ждут, когда их сын привезет домой прекрасную и послушную жену…

— Уйди!

В этот момент раздался треск, обломки ржавого сосуда вывалились из породы и рассыпались по земле. Автомат, оставленный без присмотра, перестарался.

— Это все ты! — закричала Наташа. — Все ты виноват! Это был такой изумительный сосуд! И зачем ты только сюда пришел, когда тебя никто не звал?

— Извини, — сказал Такаси и, поднявшись на руках, вспрыгнул на стенку раскопа. — Тебе принести клей? — спросил он оттуда.

— Ничего мне не надо.

Такаси пошел по узким перегородкам, оставленным между котлованами. Он совсем не был так уверен в себе, как казалось Наташе. Больше того, он был сейчас зол на себя и согласен с Наташей, что более самоуверенного нахала не найти во всей экспедиции.

Над ним повис маленький везделетик. Кирочка Ткаченко выглянула из него, и везделетик накренился.

— Така, — сказала Кирочка, — Станчо дал мне эту машинку, потому что ты вчера обещал Круминьшу слетать к следопытам за искателем. Мне они его не отдадут.

Везделетик опустился на перемычку, и Кирочка протянула руку, чтобы Такаси помог ей выбраться.

— Чем ты красишь волосы? — спросил Такаси. — Где ты нашла столько золота? Тебе их, наверно, тяжело таскать на голове?

— Така, милый, — сказала Кирочка. Она подняла руки, прижимая волосы к голове, чтобы их меньше трепал ветер. — Ты мне этот вопрос задаешь каждые два часа. Тебе не надоело?

— Нет, — ответил Такаси, забираясь в кабину везделета. — Это приятный для тебя вопрос. Вот я его и задаю.

— Така, у тебя плохое настроение, — заметила Кирочка. — Ты поссорился с Наташкой, и она наговорила тебе грубостей. Но вы все равно помиритесь к вечеру.

— Спасибо, — сказал Такаси и поднял машину.

Ветер усилился и сбивал везделетик с курса. Лабораторным лабиринтом с заблудившимися внутри людьми — мышками уплыл назад раскоп. Везделет пошел над большим озером, к тому берегу, где следопыты собирались осматривать бомбоубежище. Их палатка была отлично видна с высоты, но Такаси не полетел к ней прямо, а спустился на островок поглядеть, не вышли ли черепахи класть яйца. Островок был покрыт крупным белым песком, летом археологи летали туда купаться, черепашьих следов еще не было. Потом Такаси сделал круг над корпусом затонувшего корабля. Он давно собирался, как выпадет свободный день, спуститься к кораблю и найти там судовой журнал с последней записью капитана. Напоследок Такаси прошел на бреющем полете над косяком рыб, идущим в устье реки.

Громоздкий рыжий бородатый человек Гюнтер Янц стоял на берегу и смотрел, как везделет спускается к палатке.

— Така, — сказал он, — ты страшно любопытен.

— Я не любопытен, а любознателен, — сказал Такаси.

— Круминьш послал тебя к нам за искателем, так как думает, что никто, кроме тебя, не сможет его у нас выманить. Но ты не спешишь. Ты летишь сначала на остров поживиться черепашьими яйцами, потом долго кружишь над затопленной баржей, и наконец, когда больше придумать нечего, ты отправляешься к устью реки.

— А ты, Гюнтер, слишком проницателен и логичен, — сказал Такаси. — А вот не догадался, что я шел за косяком рыбы. Если они пошли нереститься, то мы устроим большую охоту.

— Устроим, — согласился Гюнтер, — если разрешит эколог.

— Эколог здесь я, — отозвался от входа в палатку Макс Белый. — И никакого массового убийства я не допущу. Здесь надо питомники устраивать, а не охоту. Это касается и черепах, Така.