Совьетика - Ирина Маленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо того, чтобы подставить мне щеку, Ойшин покраснел – и потянулся губами к моим губам…
Он уже давно ушел, а я все еще стояла у входа в скверик, не в силах сдвинуться с места. Мне хотелось петь, прыгать на одной ножке и плакать одновременно. То, что произошло, было почти такой же несбыточной сказкой, как быть принятым в ряды определенной организации. Таким, о чем я и мечтать-то не осмеливалась!
На этот раз я не спала всю ночь. А к утру, подобно гоголевской Оксане, осознала, что никуда не денешься от факта : как ни старалась я отодвинуть это в своей голове на задний план, я была вынуждена признаться самой себе, что влюблена в Ойшина не меньше, чем Оксана – в кузнеца Вакулу…
И как и Оксане, мне совсем не нужны были для этого царицыны черевички. Поцелуй Ойшина раздул во мне такой костер надежды, что я опасалась за последствия.
***
…Незадолго перед отъездом меня попросили в очередной раз о переводческих услугах. На этот раз меня попросили сходить с русскоязычной женщиной в больницу. В больницу так в больницу!
Наташа оказалась худенькой, маленькой, совсем ещё девочкой. Молчаливой и замкнутой – не в пример Косте. Она неохотно говорила о себе, а я не люблю расспрашивать людей: что захотят, расскажут сами. Почти ничего она не спрашивала и обо мне. Только интересовалась, что здесь и как: как жизнь, какие люди. По-английски она понимала неплохо, но с разговорной речью пока ещё не шло. Она оказалась здесь совсем недавно: около месяца назад. Не стала я задавать ей лишних вопросов и когда увидела, к какому именно врачу мы идем…
И все-таки Наташе пришлось говорить о себе – именно потому, к какому врачу ей было нужно. Когда врач – строгая юнионистка средних лет – начала задавать ей вопросы интимного характера, Наташа посмотрела на меня невидящими глазами и сказала с напускным безразличием, явно ожидая, что я с брезгливостью от неё отвернусь :
– Я не знаю, сколько у меня было партнеров. Я последние полтора года проституткой в Эстонии работала.
Полтора года? Наташе было всего 17 с хвостиком. Значит, в секс-рабство она попала, когда ей не было и 15-и…
Говорить такое о себе незнакомым людям тяжело. Такое даже для меня переводить врачу было тяжело.
– Да, мы пользовались презервативами. Да, всегда. Нет, я не знаю, каких национальностей были клиенты. Нам не разрешалось с ними разговаривать. Нет, африканцев точно не было. Но иностранцы были – даже очень много. Сколько примерно? Ну, я не знаю… Где-то 8 человек в день. Нас держали в таком доме… Когда в последний раз? Месяца 2 назад. Как попала сюда? Нас привезли работать…
Из Эстонии? Мне вдруг стало все понятно. Недавно в здешних газетах промелькнуло сообщение о “скандале”, поднятом в местной Ассамблее депутатом от Коалиции Женщин, профессором Моникой МакВильямс – по поводу выданных здешними политиками разрешений на работу для ну просто позарез необходимых для североирландской экономики иностранных работников – стриптизерш для первого здесь стрип-ресторана. В разрешении они, правда, значились как “танцовщицы”- что вызвало ещё больший гнев профессора МакВильямс: “Мы все знаем, что речь идет не о балете Большого театра!”.
Выдавшие разрешение (кстати, оно не передается здесь от одного работодателя к другому; если работодатель выгоняет тебя, то ты депортируешься – и практически получившие его оказываются в рабстве у того, на кого они работают, даже если речь идет и не о “секс-индустрии”; так что уж говорить об эстонских “танцовщицах”!) политиканы так и не смогли внятно оправдать своё решение. Понятно, конечно, что ирландские девушки в “секс-бизнес” не рвутся: у них нет в этом экономической нужды. Но разве этим можно оправдывать унижение и эксплуатацию женщин из других стран?
К слову, об унижении. О несовместимым с ним человеческом чувстве собственного достоинства. Слова эти современные наши “освободители” всячески стремятся изьять из нашего словаря. Ветер дует стабильно – с Запада на Восток. Возьмите, к примеру, американский боевик 90-х годов “День независимости”, в котором зрительницам изо всех сил стремятся внушить то же самое, что пытаются сегодня внушить ирландским девушкам здешние газеты: быть стриптизершей/ проституткой (разницы, собственно говоря, нет никакой!) – это нормальная работа, это – достойное уважения занятие, в этом нет ничего плохого…Однако западные девушки, у которых пока все-таки за счёт сверхэксплуатации Западом всего остального мира есть возможность выбора, не стремятся в массовых количествах на шест и на панель. Как же попала туда маленькая Наташа?
– Мама у меня умерла, когда мне было пять лет. Папа нас бросил ещё раньше, я его не помню… Вы не знаете, зачем люди разводятся?- с неожиданной горечью спрашивает меня Наташа, когда мы выходим из кабинета и ждем результатов анализов. Врач осталась поражена тем, насколько взросло, не по-детски серьезно относится Наташа к своему здоровью в частности и к жизни вообще. “Это большой шаг – обратиться к нам, только что оказавшишь в новой стране, не зная языка”…
Увидев, что я не отворачиваюсь от неё с осуждением, Наташа оттаивает, начинает говорить…
– Я жила с бабушкой на Украине. А тут, когда мне исполнилось 14, две подружки и один парень говорят мне: ”Давай поедем в Эстонию! Там хорошо, работы много…” Я говорю:” А паспорта нет у меня?” А они:” Это ерунда!” Мне бы уже тогда задуматься, но я маленькая была, глупая. Поехали… Приезжаем, привели меня в дом такой, а там говорят мне: “Ты проституткой будешь работать”. Я сначала даже засмеялась – думала, они шутят. Ведь я совсем зеленая была… А они бить начали…
Наташа съеживается, замолкает. Потом, после паузы, продолжает:
– Один раз убежала я от них, в полицию пошла. А полиция взяла меня и отвезла обратно к ним, к бандитам…Наркотиками не пользовалась . В смысле – не кололась. Таблетки нам какие-то давали, успокоительные. Чтобы не сорвались совсем… Трудно ли сюда было приехать? Да, трудно. Очень трудно… – она явно не хочет об этом говорить. -На мужиков теперь смотреть не могу. Противно…. А детей хотелось бы иметь когда-нибудь. Да и так: одной тяжело, а с мужиком – тошно. Не знаешь, что хуже. Вы как думаете?
Возвращается врач, дает Наташе какие-то таблетки – для профилактики; приглашает прийти через неделю ещё раз. Спрашивает – после небольшой запинки:
– А вы здесь собираетесь продолжать работу в вашей отрасли?
Лицо Наташи мрачнеет, становится испуганным, совсем детским:
– Нет, нет! Я так надеюсь, что нет!
Её реакция смягчает суровую женщину:
– Вам же даже поговорить не с кем! Кто о вас заботится?- восклицает совсем уже по-человечески она.
– Социальные службы,- стараясь казаться сильной, говорит Наташа. -Ведь я же малолетка.
– Нас английскому учат. Скоро мне комнату свою дадут,- рассказывает она, и её лицо опять светлеет. А я гляжу на неё, думая о том, что у меня у самой могли бы быть дети – почти её ровесники. О том, какой образ проститутки рисуют нам наши “демократические” СМИ: веселой, разбитной девицы, занимающейся своим ремеслом чисто для удовольствия и чисто из собственной распущенности (“поделом таким!”). О том, как непохожа на этот образ она – затравленная, как маленький зверек, лишенная детства, веры в любовь и веры в себя как в человека, привыкшая считать себя вещью маленькая девочка, ставшая взрослой раньше времени и не по своей вине.
Хотели бы эти журналюги, чтобы такое случилось с их дочерью? Или над сиротками и над другими обездоленными издеваться “сам бог велел”?
Я ввела бы наказание за проституцию не для таких вот Наташ, a для их жирных хозяев-бандитов и полицейских, и – главное! -- для их жирных клиентов – “уважаемых людей” (ибо, если бы это не было угодно им, это не расцвело бы таким пышным цветом!). Кастрация с конфискацией имущества. Причем посредством мясорубки! Это будет в самый раз. Нормальный, порядочный, уважающий женщин мужчина к проститутке не пойдёт. Он не унизит ни женщину, ни себя до этого.
Что, я призываю к насилию? А насиловать детей, ещё не превратившихся в женщин, – это, по-вашему, можно? А платить за “добровольный” секс женщинам, которые идут на это потому, что не могут прокормить своих детей? Как, господа “цивилизованные гуманисты” с “человеческим лицом” и c не дающим вам покоя уродливым червяком в штанах, освободившие нас от достойной, человеческой жизни?
Ксюша Вирганская, известная во “всем цивилизованном мире” больше как “Хеnia Gorbachev”, всего на пару лет старше Наташи. Ей не пришлось работать проституткой, как сироте Наташе,- ставшей ею из-за проститута – Ксюшиного дедушки, продавшего себя капитализму, как говорится, “добровольно и с песней”.
Но если бы он продал одного только себя! Ведь прежде всего заложил он в заморском ломбарде всех нас. Весь свой народ, всех наших Наташ и Сережей. И это на выданные ему за сломанные их людские судьбы – судьбы целого поколения, Наташиного поколения, родившегося уже тогда, когда этот Иуда Сергеевич, Teddy Bear мадам Тэтчер пришёл к власти! – сегодня дебютирует Ксюша в выданном ей напрокат платье от Диора за ?15.000 на бале для отпрысков мефистофелей нашего мира в Париже….