Лавка древностей. Томъ 2 - Чарльз Диккенс

Въ отвѣтъ на это восклицаніе кто-то тихонько кашлянулъ наверху. Квильпъ пошарилъ въ карманѣ, но тамъ отмычки не оказалось; дѣлать было нечего, приходилось стучать въ дверь.

— Въ коридорѣ свѣтло, говорилъ Квильпъ, заглядывая въ щелочку — я тихонько постучу и, съ вашего позволенія, сударыня, нагряну къ вамъ, какъ снѣгъ на голову.

На первый стукъ отвѣта не послѣдовало. Послѣ второго, дверь тихонько отворилась и на порогѣ показался мальчикъ-сторожъ. Карликъ схватилъ его одной рукой за горло, а другой вытащилъ на улицу.

— Отпустите меня, вы меня задушите, хрипѣлъ мальчикъ.

— Говори, чертенокъ, кто тамъ наверху, шопотомъ допрашивалъ Квильпъ, — да смотри потише, не то я взаправду тебя задушу.

Мальчикъ только указалъ пальцемъ на окно, но при этомъ такъ радостно, хотя и сдержанно, захихикалъ, что Квильпъ вторично схватилъ его за горло и, пожалуй, привелъ бы или, по крайней мѣрѣ, попытался бы привести свою угрозу въ исполненіе, если бы мальчишка не увернулся, какъ ужъ, изъ-подъ его рукъ и не спрятался за фонарный столбъ. Карликъ силился схватить его за волосы, но безуспѣшно — поэтому пришлось ограничиться переговоромъ.

— Что-жъ? будешь ты мнѣ отвѣчать, или нѣтъ! Я тебя спрашиваю: что тамъ дѣлается, наверху?

— Да вы не даете мнѣ слова выговорить. Они тамъ, ха, ха, ха, воображаютъ, что вы… что вы умерли, ха, ха, ха!

— Умеръ? Не можетъ быть! Ужъ не врешь ли ты, щенокъ? промолвилъ Квильпъ и самъ расхохотался.

— Они думаютъ, что вы… утонули. Васъ видѣли въ послѣдній разъ на пристани, такъ боятся, что вы упали въ воду. Ха, ха, ха!

Мальчишка былъ отъ природы такой же злой, какъ и его хозяинъ.

Никакая удача — даже самый блестящій успѣхъ въ денежныхъ дѣлахъ — не могла бы доставить карлику такого удовольствія, какъ этотъ неожиданный случай, дававшій ему возможность выслѣдить все, что у него дѣлалось въ домѣ, и живехонькимъ ввалиться въ комнату, когда его считали уже умершимъ. Теперь онъ былъ въ такомъ же веселомъ настроеніи, какъ и его пособникъ-мальчишка: въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ они стояди другъ противъ друга, гримасничая, пыхтя и кивая головой, какъ два китайскихъ идола.

— Ни слова! понимаешь? говорилъ Квильпъ, подходя къ двери на цыпочкахъ. — Надо такъ пройти, чтобы подъ ногой доска не заскрипѣла, чтобы не зашелестѣла паутина подъ рукой. — Такъ по-вашему я утонулъ, миссисъ Квильпъ, отлично отлично!

Съ этими словами онъ потушилъ свѣчу, снялъ башиаки и осторожно поднялся на лѣстницу, а мальчишка, оставшись на улицѣ, съ увлеченіемъ предался своему любимому занятію и накувыркался всласть.

Дверь изъ спальни въ коридоръ не была заперта, карликъ проскользнулъ въ нее и, спрятавшись за полуотворенною дверью, отдѣлявшею спальню отъ гостиной, — въ этой двери была къ тому же щель, которую онъ собственноручно расширилъ ножичкомъ ради подслушиванья и подсматриванья — отлично могъ видѣть и слышать все, что происходило въ этой комнатѣ.

За столомъ сидѣлъ Брассъ, а передъ нимъ лежала бумага, перо и чернила и стоялъ погребецъ — его, Квильпа, собственный погребецъ, съ его собственнымъ великолѣпнымъ ямайскимъ ромомъ, все необходимое для приготовленія пунша, какъ-то: горячая вода, ломтики душистаго лимона и колотый сахаръ, изъ которыхъ Самсонъ, знавшій всему этому цѣну, приготовилъ для себя огромный стаканъ дымящагося пунша. Въ ту самую минуту, какъ Квильпъ приложилъ глазъ къ щели, Самсонъ мѣшалъ ложкой въ стаканѣ, устремивъ на него взглядъ, въ которомъ ясно отражалось испытываемое имъ наслажденіе, очевидно бравшее верхъ надъ грустью. За тѣмъ-же столомъ, опершись на него обоими локтями, сидѣла и теща Квильпа. Теперь ужъ ей нечего было стѣсняться и украдкой отпивать изъ чужихъ стакановъ: она открыто прихлебывала большими глотками изъ собственной кружки, а дочь ея, хотя и не посыпала пепломъ главы и не надѣла власяницы, но все же довольно грустная, — какъ этого требовали обстоятельсгва, — полулежала въ креслѣ и тоже, повременамъ, услаждала себя живительной влагой, но, конечно, въ болѣе умѣренной дозѣ. Кромѣ того у притолоки стояли два дюжіе лодочника съ бреднями и другими атрибутами ихъ ремесла и у каждаго изъ нихъ тоже было по стакану грога въ рукѣ. Носы у нихъ были красные, лица угреватыя, взглядъ веселый; пили они не безъ удовольствія и своимъ присутствіемъ не только не портили общей картины, но даже придавали ей еще болѣе пріятный, яркій колоритъ и, такъ сказать, вносили свою долю веселья въ это безпечальное собраніе.

— Уфъ! еслибъ я только могъ подсыпать яду въ стаканъ старой вѣдьмы, я бы умеръ совершенно спокойно, ворчалъ про себя Квильпъ.

— Кто знаетъ, началъ Брассъ, прерывая молчаніе и со вздохомъ возводя очи къ потолку, — кто знаетъ, можетъ быть онъ теперь смотритъ на насъ сверху, бдительнымъ окомъ слѣдитъ за нами? О Боже, Боже!

Онъ остановился и, отпивъ полстакана, продолжалъ, — съ грустной улыбкой поглядывая на оставшуюся половину:

— Мнѣ даже представляется, будто я вижу на днѣ этого бокала его сверкающіе глаза. Нѣтъ, ужъ не видать намъ его никогда, никогда. Вотъ вамъ и жизнь человѣческая: сегодня мы здѣсь — онъ поднялъ бокалъ и держалъ его передъ глазами, — а завтра тамъ — онъ осушилъ бокалъ до дна и, ударивъ себя въ грудь — тамъ, въ могилѣ, съ паѳосомъ закончилъ онъ свою фразу. — И могъ ли я подумать, что мнѣ придется пить его собственный ромъ? Право, кажется, что все это сонъ.

Желая, должно быть, удостовѣриться въ томъ, что это не сонъ, а дѣйствительность, онъ двинулъ свой стаканъ къ м-съ Джиникинъ, чтобы она вновь наполнила его, и затѣмъ обратился къ лодочникамъ:

— Такъ, стало быть, вы не могли отыскать тѣло?

— Нѣтъ, хозяинъ, не могли. Ужъ-если онъ взаправду утонулъ, такъ тѣло его всплыветъ гдѣ нибудь около Гринвича, завтра во время отлива. А ты какъ думаешь, товарищъ?

Товарищъ утвердительно кивнулъ головой и объявилъ, что въ госпиталѣ уже знаютъ объ этомъ и его тамъ ждутъ съ нетерпѣніемъ.

— Значитъ, намъ остается только одно: примириться съ нашимъ горемъ и ждать. Конечно, для насъ было бы большимъ утѣшеніемъ, если бы его тѣло было уже найдено, величайшимъ утѣшеніемъ.

— Еще бы! тогда ужъ не было бы никакого сомнѣнія, поспѣшила вставить свое слово м-съ Джиникинъ.

— Ну, а теперь снова займемся описаніемъ его примѣтъ. — Брассъ взялся за перо. — Мы будемъ съ удовольствіемъ, хотя и съ грустью, припоминать его дорогіе черты. Что мы скажемъ о его ногахъ?

— Разумѣется, кривыя, отозвалась м-съ Джиникинъ.

— Вы думаете, что у него были кривыя? переспросилъ Брассъ вкрадчивымъ голосомъ. — Вотъ такъ и вижу его передъ собой, какъ онъ, бывало, идетъ по улицѣ, широко разставивъ ноги, въ узкихъ нанковыхъ панталонахъ безъ штрипокъ. Боже, Боже, въ какой юдоли