Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

– Что-то вы совсем закисли, мой дорогой. Посмотрите, за окном денек-то какой!

– Нездоровится мне что-то, Герман, – честно признался Александр. – Должно быть, простыл… А по какому поводу парад?

Действительно, форменной шинели офицеры корпуса, даже в городе, обычно предпочитали теплую синтетическую куртку на пуху, входящую в комплект зимнего полевого обмундирования. Шинели приберегались для всяких торжественных случаев.

– По важному. Вставайте, Саша, одевайтесь… Знаете, что говорил старик Суворов, ваш тезка, по поводу хворобы? В здоровом теле – здоровый дух!

– Это вроде бы не Суворов говорил, – пробурчал Александр, но все-таки поднялся с постели: он уже знал, что с Еланцевым даже такое банальное дело, как поход по магазинам, превращается в приключение.

– Какая разница?.. Э-э-э! Не куртку, не куртку! Шинель попрошу, мон шер. Там общество будет – нельзя в грязь лицом ударить.

– Да где, в конце концов?

– Если вы твердо решили здесь остаться, то пора уже обрастать связями, знакомствами. Кого из наших вы здесь знаете лично? Ну, кроме нас, офицеров. Двух, трех?.. То-то. А из местной знати?

– К чему мне? Я же не политик какой-нибудь.

– Напрасно. Быть вхожим в туземную элиту весьма полезно. Во всех отношениях. К тому же там немало интересных людей. Европейски образованных, неглупых, знающих языки. Я, например, знаком с большинством из тех, кто этого достоин. Например, с наследником престола принцем Ибрагимом. И сегодня я поведу вас туда, где будет присутствовать весь цвет кабульского общества.

– В театр?

– Нет, это слишком банально. Да и нет, к сожалению, театра в Кабуле. Кафе-шантан с парижскими гризетками есть – как-нибудь мы и туда сходим, а вот театра – увы… Я веду вас, дорогой мой, на зрелище, рядом с которым даже хваленая испанская коррида – жалкий фарс.

– Вы меня заинтриговали, сударь, – улыбнулся Саша, застегивая мундир. – И что же это за зрелище? Цирк?

– Ну что вы, право слово! Какой еще цирк? Это то, чего ни в России, ни тем более в Европе не увидишь.

– Все равно ведь не угадаю.

– Значит, воображение у вас чересчур бедное, Саша.

– Какое уж есть.

– Ну, хорошо, – устал говорить загадками поручик. – Я веду вас на казнь. На смертную казнь…

– Что это за место? – На свежем воздухе Александру стало чуть-чуть лучше. – Я тут никогда раньше не бывал.

– Базарная площадь. – Поручик Еланцев проталкивался сквозь толпу, нетерпеливо понукая отстававшего товарища. – Перед старым эмирским дворцом. Тут по традиции зачитывают приказы, сообщают об объявлении войны и мире… Ну, и приговоры приводят в исполнение.

Бежецкий совсем не был любителем кровавых зрелищ – даже профессиональный кулачный бой по телевизору не смотрел, а тут собираются казнить живого человека… Или даже нескольких. Но и отказаться он тоже не мог. Во-первых, боялся, что поручик поднимет его на смех, как неженку и слюнтяя, а во-вторых… Чтение мемуаров российских путешественников и военных прошлого вновь укрепило в нем желание вести дневник. И разве будет простительно, что потомки так и не узнают подробностей варварского обычая, который, очевидно, в ближайшие годы канет в вечность? Тут уж не до брезгливости…

– Скорее, поручик! О! На трибуне еще есть места.

«Трибуной» назывался невысокий помост, уставленный скамеечками, стульями и даже креслами, большая часть которых была занята.

– Сюда, господа! – услышали офицеры чей-то голос, окликающий их по-французски. – Лейтенант Еланцефф!

Через минуту друзья уже сидели среди вельмож, одетых по-восточному пышно. Но белой вороной в стае попугаев среди них выделялся невысокий, хрупкого сложения молодой человек, может быть, чуть-чуть старше Саши, в обычном драповом пальто с барашковым воротником и барашковой же шапке пирожком. Если бы не тонкие щегольские усики на узком лице, его можно было принять за девушку, переодетую мужчиной.

– Представьте же мне своего спутника, лейтенант, – попросил высокопоставленный афганец, с любопытством разглядывая Александра. – Мы вроде бы незнакомы…

– Мой друг, поручик граф Бежецкий, – церемонно представил юношу Еланцев.

Тому ничего не оставалось, как отвесить поклон, в меру почтительный, но не подобострастный.

«Не хватало еще раскланиваться перед всякими местными феодалами, – подумал он. – Много чести…»

– Его королевское высочество принц Ибрагим-Хан, – так же церемонно представил вельможу поручик, и Саша, не успевший завершить поклон, торопливо склонился ниже.

«Не может быть! – пронеслось у него в мозгу. – Это же один из двух наследников эмира… Вот это да!..»

Александр уже знал расклад местной политической игры.

Престарелый эмир Ахмад-Шах не имел детей, и это горе для любого мужчины на Востоке, да еще у царственной особы, было просто трагедией. Тонкостей, естественно, не знал никто – за пределы дворцовых стен практически никакие сплетни не выходили, это вам не Европа со стаями акул-репортеров, телевидением и «утечками компромата», но факт оставался фактом: не помог ни обширный гарем, ни лекари – свои и заморские… И чем больше лет проносилось над седой головой правителя, тем меньше оставалось у него надежд на благополучную передачу трона. Слишком много желающих его занять было вокруг, а в вопросах престолонаследия Восток не так щепетилен, как Запад. Тем более Афганистан, престол которого не раз занимали откровенные разбойники, и некоторые из них не только умудрялись усидеть на нем, но и передать своим сыновьям.

Да что далеко ходить? Предок самого Ахмад-Шаха был отнюдь не голубых кровей… И, видимо, предсмертное проклятие того эмира, которого он зарубил собственноручно, сапогом сбросив бездыханное тело на растерзание собакам, пало на голову потомка…

Но зато у старого эмира было целых два племянника. Правда, от сводных братьев – отец тоже имел немалый гарем, но тем не менее – родная кровь. Оставалось лишь выбрать, кому из них придется сесть в старинное позолоченное кресло, привезенное в Кабул еще в прошлом веке англичанами, а кому – смиренно присягнуть более удачливому сопернику на верность. И решить старый монарх не мог уже долгих пять лет…

И вот сейчас Саше, простому поручику российской армии, выпало сидеть рядом с настоящим принцем, которому, вероятно, предстояло стать правителем Афганистана. С большой, между прочим, вероятностью – пятьдесят на пятьдесят. Конечно, во времена оные, гвардейские, ему доводилось лицезреть издали и российского Цесаревича, и Государыню, и самого Государя, но о том, чтобы сидеть рядом с ними вот так – на расстоянии руки, он даже не мечтал.

«Эх, видели бы меня папенька, маменька и, главное, дедушка! – счастливо думал он. – Вот это действительно удача так удача! Сегодня же вечером запишу все в дневник во всех подробностях…»

– Вы недавно у нас? – спросил по-французски принц, любезно указывая гостям на изящные венские стулья, проворно вынесенные придворными откуда-то из задних рядов (можно поклясться, что кто-то из них был обречен любоваться предстоящим кровавым зрелищем стоя). – Мы еще не встречались.

Его французскому мог позавидовать даже коренной парижанин: правильный, с аристократической версальской картавинкой. Похвастаться подобным произношением Саша, увы, не мог.

– Второй месяц, ваше королевское высочество, – учтиво ответил он, тщательно выбирая слова.

– А до этого?

– Служил в Санкт-Петербурге, в лейб-гвардии уланском Ее Императорского Величества полку.

– Почему же вы оставили столь почетную службу? Здесь непременно замешана женщина. Я прав?

– Прошу меня простить, ваше высочество, – слегка покраснел Александр. – Но я не могу ответить на этот вопрос.

– Превосходно, – улыбнулся принц. – Тогда будем считать, что вы просто сделали перерыв в карьере, чтобы набраться опыта в дальних странствиях.

Народ на площади зашумел, заволновался: на самом «лобном месте», свободном от людей пятачке утоптанной до состояния бетона земли, к тому же прихваченной морозцем, появился один из главных персонажей предстоящего действа, палач, надо полагать, поскольку человек, облаченный в свободные черно-красные одежды, был вооружен. Не топором или мечом, а всего лишь легкой сабелькой, наподобие парадной уланской, разве что с более крутым изгибом и подлиннее.

Ибрагим-Хан тут же отвлекся и принялся живо переговариваться о чем-то сразу с двумя подобострастно склонившимися к нему вельможами, и Бежецкий был несказанно рад этому обстоятельству: разговор о прошлой службе при дворе был ему неприятен.

– А где виселица? – шепнул он на ухо Еланцеву, тоже перешептывающемуся со своим соседом, но по-английски.

– Какая виселица? – не понял тот.

– Ну, ведь приговоренных повесят? Расстреливать при таком стечении народа небезопасно…

– Вы что? – вылупился на него поручик. – Какая виселица? Какой расстрел? Мы ведь на Востоке! Оттяпают головенки – всего-то и делов.