Евгения - Елена Гайворонская

– Нам нужно время. – Сказал он. – Нам просто нужно ещё время. Поедем куда-нибудь, сожрём огромный ужин…

Она рассмеялась, сказала: «сейчас», скрылась за дверью ванной комнаты. Максим подумал, что нужно забить холодильник полуфабрикатами. Об остальном думать ему не хотелось…

Максим созвонился с Генриеттой. Когда-то их связывал дружеский секс безо всяких обязательств. Секс закончился, а дружба сохранилась. Генриетта принадлежала к редкой категории женщин, умевших сохранять прекрасные отношения со своими многочисленными бывшими любовниками. Генриетта была вдовой, поговаривали, что её покойный супруг был одним из крупнейших криминальных авторитетов, державших в страхе добрую половину города. Его застрелили на пороге собственного казино. В наследство Генриетте осталось целое состояние, которым она сумела выгодно распорядиться. Если бизнес приносил Генриетте доход, то галерею она держала для души и считала своим детищем, – сама она была искусствоведом. Генриетта обожала модную богему, одевалась в стильный винтаж, красила волосы в пепельный блонд, щедро пользовалась косметикой и слыла покровительницей творческой молодёжи, питала к ней особую слабость, но и общением с сильными мира сего не гнушалась. Злые языки утверждали, что когда-то Генриетта именовалась Галиной и тусила в столичной богеме ещё в давнишние шестидесятые, что гладкое лицо и шикарный бюст – дары не природы, а известного пластического хирурга. У Генриетты было потрясающее чутьё как на талант, так и прибыль, и потому в её галерее акварели малоизвестных, но многообещающих художников мирно соседствовали с аляповатыми работами рублёвских жён, спасающихся творчеством от сезонной депрессии. Если первых Генриетта выставляла бесплатно, из любви к искусству и молодости, то со вторых взимала плату по полной программе. Генриетта умела быть одновременно щедрой и прижимистой, великодушной и стервозной, скрытной и откровенной. Творческое начало в ней чудесным образом соседствовало с коммерческой жилкой. Одним словом, она была истинной дочерью Евы – без возраста, прошлого и проблем. Именно к ней и обратился Максим с просьбой организовать выставку работ Евгении.

– Максим, дорогой, сколько лет, сколько зим! – Прогудел хрипловатый басок Генриетты, – нехорошо забывать старых друзей!

– К сожалению, я не частый гость в столице. – Посетовал Максим. – Но, возможно, скоро всё переменится.

– Все перемены к лучшему. – Убеждённо пробасила Генриетта. – Только дураки боятся менять свою жизнь, я всегда это говорила.

– И, как всегда, ты была права, – согласился Максим.

– Как всегда, – подтвердила Генриетта.

– Хочу попросить тебя об огромном одолжении. – Сказал Максим. – Нужно организовать персональную фотовыставку. С презентацией, прессой, фуршетом, – короче, всё по высшему разряду. Я в этом профан, а на тебя, дорогая, полагаюсь всецело. Размер моей благодарности безграничен.

– Боже мой, – удивлённо проговорила Генриетта, – ты увлёкся фотографией?

– Нет, это не для меня. Это сюрприз, подарок. Для одной моей… знакомой.

– Макси-им… – протянула Генриетта, – я всегда знала, что ты романтик. Даже когда ты сам утверждал обратное. – И довольно хохотнула. – Да ты просто молодец. Кого сейчас удивишь бриллиантами, шубами и автомобилями? А поддержать в женщине творческое начало, разглядеть талант – это не для средних умов. Это дорогого стоит. Она хорошенькая, твоя протеже?

– Почти как ты. – С улыбкой произнёс Максим.

– Негодник! – По голосу Максим понял, что лесть удалась. – Ты всё ещё женат на Ирише?

– Да, это так, – кивнул он. – Всё непросто.

– Проказник! – Шутливо пробасила Генриетта. – Я всё для тебя сделаю. По минимальному тарифу. Только ты должен будешь всё мне рассказать? Обожаю сплетни! Кто она? Где нашёл? Модель? Актриса? Ей восемнадцать-двадцать? Бюст четвёртого номера и ноги от ушей?

– Она риэлтор. – Улыбнулся Максим. – И ей, как и мне, давно за двадцать.

– Боже, тогда это серьёзно. – Подытожила Генриетта.

– Совершенно верно. – Подтвердил Максим. – Дорогая, в конце месяца я улетаю в Куршевель на пару недель. Сможешь организовать выставку к моему возвращению?

– Не вопрос, дорогой.

– Я знаю, ты одна из немногих женщин, которые умеют хранить чужие секреты… – вымолвил Максим.

– Не волнуйся, я не стану писать на афише о большой любви Максима Протасова. – Полушутя-полусерьёзно отозвалась Генриетта. – Хотя это был бы великолепный пиар.

Генриетта перезвонила через пару дней.

– Макс, твоя девочка – чудо – Прогудела она в трубку. – С неё самой впору писать картины. У тебя отличный вкус, ловелас! И такая искренняя! Представляешь, она сказала, что не уверена в своих талантах и боится стать посмешищем! Ты когда-нибудь слышал нечто подобное в нашем кругу? Лично я – нет. И знаешь, её работы вправду хороши. Отличный незамыленный взгляд. И ещё = в них есть душа.

– Спасибо, Генриетта, – произнёс Максим. – Я твой должник.

– С тебя сумасшедшая ночь! – Хрипло рассмеялась Генриетта. – Проказник! Держи эту девочку, Макс, не отпускай, у неё есть то, чего не достаёт сегодня большинству – крылья. Не обижайся, но твоя Ириша рядом с ней просто смазливая мещаночка.

«А то я сам не знаю», – невесело подумал Максим, а вслух произнёс:

– Ты всегда понимала меня, как никто.

– Потому что я не только красивая, а ещё и умная. – Пробасила Генриетта. – До встречи, дорогой!

В зале ресторана царил интимный полумрак. Изысканная кухня, вышколенные официанты, пафосная атмосфера, респектабельные посетители.

– Не стоило сюда приходить. – Окинув зал беглым взглядом, поёжилась Евгения.

– Почему?

– А сам не понимаешь? Есть все шансы повстречать здесь заклятых друзей.

– У тебя мания преследования, – недовольно возразил Максим. – В Москве восемнадцать миллионов человек.

– Но далеко не все ходят в этот ресторан. – Парировала Евгения.

– Хватит скрываться, – сказал Максим. – Я чувствую себя Штирлицем. Иногда хочется нормально поужинать. Мне нравится их кухня.

– Мне-то что! – пожала плечами Евгения. – Я за твою репутацию беспокоюсь. Это ты почтенный отец семейства, а я – свободная женщина.

– Насколько я понял, формально и ты замужем. – Напомнил Максим.

– Формально, – подчеркнула Евгения.

– И я формально. К тому же Питер – далеко.

В чёрном платье с глубоким декольте Евгения была бесподобна. На безымянном пальце левой руки мерцал знакомый изумруд. Максим любовался ею: покатыми плечами, тронутыми лёгкой бронзой искусственного загара, янтарными локонами, подколотыми на висках и небрежно откинутыми за спину, чувственным ртом, обещавшим бездну удовольствий. Тем, как она держит бокал, поправляет волосы, закуривает сигарету… Каждый её жест в глазах Максима был исполнен утончённого эротизма. Он хотел появляться с ней на людях, держать за руку, представлять знакомым и не бояться ни любопытных взглядов, ни сплетен, ни пересудов. Он знал, что рано или поздно ему станет мало тайных свиданий, что захочется полного обладания – двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Но не думал, что этот момент настанет так скоро. Рядом с Евгенией он забывал самого себя, что было говорить об Ирине и детях? Питер был для него далёк, как туманность Андромеды. Весь окружающий мир стал туманностью, кроме крошечного, созданного для них двоих. Как он жил без неё все эти годы? Да и жил ли вообще?