Голодомор: скрытый Холокост - Мирон Долот

От колхозников требовалось не просто участие, а радостная готовность и энтузиазм в выполнении поставленных задач. Малейшее проявление равнодушия воспринималось подозрительно, потому что это расценивалось как оппозиция к официальной политики, и, следовательно, саботаж, как говорили коммунисты.

Среди всего этого вороха компаний, проблем и вопросов, мне больше всего запомнилась «Лошадиная» компания. Это событие было самым невероятным и нелепым, а для некоторых оно стало самым трагическим.

Коллективизация требовала полного обобществление домашнего скота. Каждый крестьянин при вступлении в колхоз обязан был передать колхозу всю свою домашнюю скотину. Естественно, каждый предпочёл при этом иметь наименьшее количество скота. Многие перед лицом такой ситуации забивали свой скот до того, как их насильно вынуждали стать колхозниками. Некоторые пытались продать или обменять своих животных. Но не всё могло быть проданным, и эта оставшаяся скотина загонялась в колхозные стойла, переходя в собственность колхоза.

Если смерть предпочесть жизни в полной нищете, то колхозные животные могли бы позавидовать судьбе забитого колхозниками скота, поскольку колхозная ферма стала прямой дорогой на кладбище. Корма заготовлялись небрежно, и их часто просто не хватало. А колхозники, лишённые права владельцев, оставались равнодушными к судьбе колхозного скота.

Результаты оказались катастрофическими. Плохой уход и болезни за одну зиму погубили сотни лошадей в нашем селе. В результате возникла ещё одна проблема, поскольку лошади составляли основную тягловую силу. Именно эта проблема и заставила начать «Лошадиную» компанию в нашем колхозе.

За день до собрания поползли слухи, что товарищ Черепин, вернувшийся с районной партийной конференции, намерен донести до сведения всех колхозников важную новость. Конюхи считали, что на предстоящем собрании речь пойдёт о лошадях. Поводом к таким размышлениям было посещение конюшен товарищем Черепиным сразу же после приезда с конференции.

Собрание, как всегда, проводилось в бывшей церкви. Когда мы с мамой подошли, собрание уже началось, и помещение было забито до отказа. Как обычно, говорил товарищ Черепин.

Он сыпал всё теми же словами и стандартными фразами. Захлёбываясь словами, он возвеличивал классовую борьбу и мировую пролетарскую революцию. Это было его любимое разглагольствование, которым он умело жонглировал, пока собравшиеся привычно ждали, когда начнётся основное представление. Спустя час, товарищ Черепин, наконец, сменил тему и приступил к главному вопросу повестки дня.

Напомнив нам, что Советский Союз должен догнать и перегнать все капиталистические страны, особенно — Соединённые Штаты Америки, он подчеркнул, что важная роль в этом соревновании отводится лошадям. Причина, по которой слово «лошадь» заменила слово «трактор», на который ещё совсем недавно возлагались большие надежды, определялась на самом высоком партийном уровне. Такие крутые повороты политики партии колхозникам не разъяснялись.

— Лошади, товарищи, лошади и ещё раз лошади! — выкрикивал товарищ Черепин. — Наше родное Отечества и наша любимая партия нуждаются в лошадях!

Он остановился ненадолго, впиваясь взглядом в собравшихся. А потом медленно, но ясно произнёс, говоря сквозь зубы:

— Нам нужно больше лошадей, хороших лошадей, товарищи! Эта наш лозунг сегодняшнего дня!

Новый лозунг, на самом деле, только заменил старый в привычной говорильне. Всего несколько недель назад товарищ Черепин предсказывал процветание настоящего и следующих поколений, если колхозники «увеличат производительность свиного поголовья».

В другой раз, говоря о «продуктивности коров», он подчеркнул, что если колхозники разрешат «молочную проблему» — и в их интересах её разрешить — Советский Союз станет «страной обетованной с молочными и медовыми реками».

На предыдущих собраниях слушателям удавалось сдерживать свои эмоции до конца собраний и давать им волю только после, давясь со смеха или критикуя услышанное.

Нелепость «лошадиной речи» не отличалась по глупости от подобных других речей. То, что лошади имеют большое значение в сельском хозяйстве, никем не оспаривалось. Но ни один член колхоза, к которому обращался товарищ Черепин, не являлся больше владельцем лошадей. Все лошади стали общими. А теперь товарищ Черепин разразился речью, призвав крестьян каким-то образом увеличить поголовье лошадей. По крайней мере, мы именно так его поняли.

— Мы должны разрешить лошадиную проблему! — повторил товарищ Черепин. — И, говоря диалектически, чтобы вырастить лошадь, для начала надо завести жеребят. Наше будущее, товарищи, зависит от лошадей, и верхом мы легче и быстрее достигнем наших целей!

Над услышанным следовало призадуматься. Конечно, никто из нас не знал, что означало слово «диалектически». Поэтому эта часть сказанного для нас осталась непонятной, по крайней мере, для меня. Но вторая часть оставалась ясной. Все мы знали, как растить лошадей. Я даже представил товарища Черепина верхом на лошади, скачущего за «целью». Но что именно он пытался сказать нам?

Низким голосом, после паузы, во время которой мы должны были оценить важность его заявления, товарищ Черепин продолжил:

— Но, товарищи, даже здесь мы не застрахованы от вредительства со стороны классовых врагов. Этот самый важный фактор нашего существования стал пропитан контрреволюционной активностью капиталистических элементов.

Боль страха сменилась болью жалости к колхозным конюхам. Вина ложилась на них.

Голос товарища Черепина опять зазвенел, и собравшиеся замерли, каждый старался спрятаться за спину впереди сидящего.

— То, что в нашем колхозе орудуют враги народа, установленный факт. Сколько жеребят у нас в конюшнях? Вы даже не знаете! А сколько появится в будущем? Вы можете мне сказать?

И, подождав немного, он сказал:

— Нет, не можете!

Все молчали. Каждый старался подавить в себе и не показывать охвативших его чувств. Как нас научил опыт прошлого, непроизвольное проявление эмоций, неважно, по какому поводу, щедро «награждалось». Поэтому сейчас, обвинённые товарищем Черепиным в «низкой производительности колхозных кобыл», все жители села сидели в полной тишине.

— Пятнадцать! — прокричал он. — Только пятнадцать жеребят на весь колхоз!

Незнание товарищем Черепиным сельского хозяйства и бедность словарного запаса создали ситуацию, комичную для крестьян, но жалкую и трагическую для его жертв. Пользуясь человеческими понятиями, имея в виду кобыл в колхозных стойлах, он спросил, сколько из них были беременными. Старший конюх, кому был адресован этот вопрос, хохотнул, услышав слово «беременные». В этом была своя необычность. Ведь полагалось выслушивать партийные речи с таким же вниманием и почтением, как проповеди священника.

Как только главный конюх рассмеялся, товарищ Черепин бросил на него взгляд, а потом уставился на собравшихся. Затем он театрально отпил немного воды. Конюх сник, под строгим взглядом партийного начальника его весёлость быстро исчезла. Он только теперь понял трагичность ситуации, но было уже поздно.

— Вы смеётесь, — выпалил товарищ Черепин. — По-вашему, это смешно. Мои слова развеселили вас. Слова партии и правительства веселят вас!

Его голос зазвенел сердито, а глаза бешено сверкали.

Побледневший конюх, ища выхода из создавшегося положения, пытался что-то сказать. Подняв руки, он пробормотал:

— Я… Я только хотел сказать, что…

— Пока я здесь представляю партию и правительство! — заорал со злостью Черепин.

Сознавая, что его дела совсем плохи, конюх выдавил из себя короткое извинение перед товарищем Черепины, пока тот не приказал ему совсем замолчать.

— Я засмеялся, потому что о лошадях не говорят «беременная»… Кобыла может быть жеребая!

Конюх не договорил. Вероятно, он не мог подобрать соответствующих слов. Тем не менее, он опять извинился за своё «ребяческое поведение», утверждая, что засмеялся он без всякой цели, и, прося прощения за то, что прервал такую прекрасную и патриотическую речь.

Закончив свою мольбу, он огляделся испуганным взглядом вокруг, словно ища сочувствия и поддержки. Жители села устремили свои взгляды на товарища Черепина, и обвиняемый болезненно почувствовал своё одиночество. Собравшиеся хранили молчание и ждали продолжения от товарища Черепина.

— Как видите, товарищи, — он, наконец, нарушил тишину. — Событие, которое только что произошло является наглядным примером того, что товарищ Сталин…

Громкие и продолжительные аплодисменты прервали его речь.

— Товарищ Сталин…

Кто-то опять захлопал в ладоши, но на этот раз он проигнорировал аплодисменты и продолжал:

— …Товарищ Сталин называет таких людей пособниками врагов народа.