Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская

– О-о-о! – протянул Коля. – По какому поводу бал?

Я не успел ответить. Глаза у старлея вдруг сделались круглые и глупые, как у месячного щенка, челюсть отвисла. Я испуганно оглянулся, проследив за его взглядом. Прижал собственную челюсть рукой и выкатил глаза на прекрасное видение, медленно спускавшееся по винтовой лестнице в гостиную. Ведьма! А я и забыл о ней!

Видение плыло в облаке черных прозрачных кружев и чего-то пушистого, колеблющегося, красного цвета, похожего на страусиные перья. Босиком. В крохотных черных бикини, угадываемых под кружевами. С вороньим гнездом на голове, украшенным красным бантом. Расставив ручки. Растопырив пальчики.

«Какой ужасный кич! – неодобрительно подумал я. – А еще художница!»

– Что происходит?

Голос флейты. Может, когда захочет! Трепет ресниц. Невинность. Взволнованность – ах, что же здесь происходит?

Дерсу Узала откашлялся, с трудом отвел глаза от бикини и сказал хрипло:

– Простите, что беспокоим в такое время. Служба!

– Что-нибудь случилось? – заволновалось видение, хватаясь за сердце.

– Никак нет! То есть да, случилось!

– Пожалуйста, присядьте! Выпьете?

– Мы на работе, – с сожалением произнес старлей.

– Дорогой, это твои друзья?

Я сделал страшные глаза – ну нельзя же так зарываться, честное слово!

– У нас к вам пара вопросов, – опомнился старлей. – То есть к господину Дубенецкому.

– Ради бога! – вскричала Ведьма, всплеснув руками. – Пожалуйста, садитесь!

Она бросилась отодвигать стул, изящно нагнувшись. Мы оба, не сговариваясь, отвели глаза.

Его интересовало, не покидал ли я… или мы дом, и если да, то когда. Ведьма вопросительно взглянула на меня.

– Примерно час назад? Или полтора, да? Покидали.

– Да, – подтвердил я. – Покидали.

– Ездили в ночной гастроном за едой и… шампанским! Был коньяк, но закончился, а мы как раз… – Она издала очаровательный смешок. – И за апельсинами! А в чем, собственно, дело?

Не знаю, какая из нее художница, но мир несомненно потерял в ее лице великую актрису.

– А вы кем приходитесь гражданину Дубенецкому? – спохватился старлей… Дерсу Узала.

– Старинная знакомая! Подруга детства, можно сказать. Приехала навестить и поддержать морально. Вы же знаете, какая у него трагедия произошла совсем недавно?! Его жена… бывшая, правда, но все равно жалко, умерла. Слава сам не свой с тех пор, у них была такая любовь, такая любовь! Знаете, когда он сказал мне, что она выходит замуж за его близкого друга, я была поражена!

– А с его близким другом вы знакомы? – сделал стойку Дерсу Узала.

– Нет, к сожалению. Но не теряю надежды! У Лии был прекрасный вкус!

Она нежно посмотрела на меня. Я похолодел, вспомнив Стаса, неподвижно лежащего в темноте в собственном кресле, разбросанные по столу карандаши, статую Свободы, кровь на ковре. Старлей спросил, как ее зовут. Ведьма назвалась и добавила, что она художница в прошлом, а сейчас – владелица художественной галереи «Венеция» и в данный момент готовит выставку американского художника-самородка Стива Моравиа…

– Вы непременно должны побывать на выставке! Непременно! – щебетала она, забрасывая ногу на ногу, как героиня «Основного инстинкта», только еще похлеще. – Я смертельно обижусь! Слава передаст вам приглашение. Вы уверены, что не хотите чаю? Если нельзя ничего покрепче?

Взгляд старлея красноречиво говорил, что, «эх, при других бы обстоятельствах!».

«Так тебе и надо!» – подумал я злорадно.

Наконец они ушли. Ведьма записала на ладошке Колин телефончик. Его же шариковой ручкой. На всякий случай. Уходил старлей неохотно, что было видно невооруженным взглядом.

– Заходите еще, – мило ворковала Ведьма, – только не по службе, ладно? Скучная у вас все-таки служба! И того нельзя, и этого!

«Интересно, чего еще?» – подумал я угрюмо. Кураж, вызванный виски, улетучился, и настроение мое стремительно падало.

– Вячеслав Михайлович, – сказала Ведьма серьезно, – вы прекрасно держались.

Мы сидели за столом и смотрели друг на друга. Не в гостиной, а в кухне. На плите грелся чайник. Ведьма уже переоделась – легкомысленного туалета не было и в помине. Джинсы и свитер. В таком наряде она нравилась мне гораздо больше. То есть я имею в виду, выглядела приличнее.

– И что теперь? – спросил я. Дурацкий вопрос…

– Не знаю, – честно ответила она. – Будем думать. Хорошо, что вы все время были со мной, иначе остались бы без алиби. Шутка, – добавила она, наткнувшись на мой взгляд.

– Думаете, они нам поверили?

– Не уверена, – ответила она, подумав. – Наш оппонент умнее, чем кажется. И кроме того, по закону подлости завтра появится свидетель, который, прогуливая собаку, видел некую странную пару около места преступления или обратил внимание на машину, удирающую от патруля, и запомнил номер, или еще что-нибудь в этом же роде. А кроме того, – она помотала указательным пальцем перед моим носом, – кроме того, возникает вопрос: каким образом охрана оказалась в фонде? Был сигнал? – Она помолчала, глядя на меня. – Знаете, вы очень убедительно изображали пьяного, Вячеслав Михайлович, должна заметить.

Я промолчал.

Переступив порог своей спальни, я мстительно запер дверь на ключ. Упал на постель и мгновенно отключился. Не знаю, пыталась ли она войти. Не знаю и знать не хочу. Меня это совсем не интересует!

Глава 20

Следствие продолжается

– Что за переполох был ночью в фонде? – спросил Федор Алексеев Колю Астахова на другой день, когда друзья собрались на посиделки в баре «Тутси».

– Новое убийство, – буркнул Коля.

– Как? – вскрикнул Савелий. – Как… убийство?

– Элементарно. На сей раз жертва – счастливый жених и соперник Дубенецкого Стас Удовиченко.

– Удовиченко? Его убили?

– Убили, Савелий.

– Но как же так… Это же… И снова яд?

– Не яд, не губная помада, Савелий. Удар по голове тяжелым и твердым предметом, когда жертва сидела в кресле в собственном кабинете.

– Но… почему? Как это… – лепетал потрясенный Савелий. – Настоящее убийство?

– Самое настоящее, Савелий. На самоубийство не похоже, человек не бьет себя по голове тяжелым и твердым предметом.

– Как это произошло?

Старлей откашлялся значительно и сказал:

– Тут история не совсем понятная… Короче, в два ноль восемь ночи кто-то позвонил дежурному и сообщил, что в фонд проникли грабители. Ну, выехал патруль. Дверь была заперта, замок не взломан. Бойцы проникли внутрь, услышали шум… хлопнула дверь, кто-то бежал. Пока сориентировались, откуда звук, те выскочили через черный ход. Их было двое. Овсянко из патруля говорит, видели их своими глазами. Не стреляли, так как хотели взять живьем. – Тут Федор хмыкнул. – Везде чисто, замки целые, у них, видимо, были ключи. Выскочили наружу и как сквозь землю провалились. Овсянко клянется, что они там прочесали каждый куст. Патрули ГАИ блокировали все дороги в радиусе двадцати километров, тормозили каждую машину, проверяли документы. Как сквозь землю…

Они поднялись наверх, проверили кабинеты. Кабинет Удовиченко был не заперт, он сам сидел в кресле… Стали разыскивать меня.

– Кто позвонил дежурному? Мужчина или женщина? – спросил Федор.

– Дежурный не разобрал. Позвонили и сказали, что в фонде «Экология» грабители.

– Об убийстве не упоминали?

– Нет.

– Откуда звонили?

– Из автомата на углу Пятницкой, это рядом с фондом.

– Что этот доброжелатель делал там в два ночи? – спросил Федор.

– Какая разница! Может, гулял с собакой. В два двадцать три они прибыли на место. На втором этаже кто-то был. Когда они поднимались по лестнице, лейтенант Саша Гурко оступился и зашумел. Те услышали и бросились бежать, как выяснилось, к черному ходу.

– Похоже, свои, – заметил Федор. – Чужие вряд ли знают, где черный ход.

– Мы тоже так думаем. Удовиченко был убит в своем кресле. Следы беспорядка в кабинете отсутствуют, если не считать опрокинутый металлический стакан для карандашей и статую Свободы на полу. На последней – следы крови. Следов обыска в кабинете не обнаружено, везде полный порядок, ящики письменного стола заперты. Окна закрыты, компьютер выключен. Такая картина.

– Когда его убили?

– Между двенадцатью и двумя. Можно с уверенностью сказать лишь то, что в два двадцать три он был уже мертв. Удар нанесен этой самой Свободой, она тяжелая, из бронзы. Отпечатков пальцев нет.

– Что-нибудь пропало?

– В пять утра мы доставили в фонд правую руку хозяина Исоханова и программиста Дергунца. При виде крови на ковре Дергунца затошнило, и он побежал в туалет. Он заявил, что в кабинете шефа был всего два раза, оба раза на предмет выволочки, а потому не знает, что где стояло и хранилось, и понятия не имеет, что украдено.

…Исоханов долго осматривался, ходил на цыпочках по кабинету, как танцевал, чуть ли не обнюхал каждый предмет и наконец сказал, что ничего вроде не пропало, все на месте, кроме карандашей и статуи Свободы, которая лежала на полу. Что было в столе, не знает. Знает только, что Стас держал деньги в среднем ящике. Ящик вскрыли в присутствии понятых. В нем были обнаружены пятьдесят тысяч триста долларов стодолларовыми купюрами в желтом конверте…