Гобелены Фьонавара - Гай Кей

Но, заметив, какими глазами смотрит Брагон на нее, Шарру, она вздрогнула, и его плотоядная улыбка под черными усами стала еще шире. В улыбке этой не было ровным счетом ничего от притворного умиления, с каким мог бы смотреть на нее возможный свекор. Глаза Брагона горели таким нескрываемым жадным желанием, что тело Шарры под шелком платья напряглось от отвращения.

А вот отец ей не улыбнулся. Он никогда не улыбался, ее отец.

Шарра склонилась перед ним в почтительном реверансе и отошла в тень; ей сразу же принесли стакан ледяного м’рае и целое блюдо замороженных сладостей. Когда Брагон наконец собрался уходить, она очень постаралась, чтобы он заметил, с каким холодным презрением она на него смотрит. А вот Венессару она улыбнулась и даже протянула ему руку, и этот недотепа чуть не забыл коснуться ее руки лбом. «Все, довольно!» — думала она. И пусть отец все узнает и не заблуждается относительно тех причин, по которым она никогда больше не примет этих людей! Она уже не пыталась сдерживать гнев, бушевавший у нее в душе.

«Больше всего мне хочется, — с горечью думала Шарра, умудряясь, правда, даже улыбаться окружавшим ее придворным, — взобраться снова на тот кедр, выше ветки, что тогда подломилась подо мной, значительно выше, на самую макушку, и оттуда, превратившись в сокола, взлететь в небо и парить высоко-высоко в полном одиночестве над сиянием озера и великолепием садов!»

— Вот скотина! — сказал Шальхассан, наклоняясь к ее уху, чтобы, кроме нее, его могли случайно услышать только рабы, на которых, впрочем, и внимания-то обращать не следовало. — А сынок совсем зеленый. Дурачок этакий…

— Оба хороши, — сурово молвила его дочь. — Все они такие.

Луна, превратившаяся в тонкий серпик, взошла поздно. Из своего окна Шарра видела ее прямо перед собой над восточным берегом озера, но покидать свою комнату не спешила. Куда это годится — приходить на свидание вовремя? И пусть этот наглец усвоит, что она, принцесса Катала, не побежит на его зов, точно какая-то служанка из Родена или еще какого-нибудь северного селения!

И тем не менее пульс под тонкой кожей ее запястья бился что-то уж чересчур часто. «И мою жизнь — ах, это такая малость! — ты держишь сейчас в своих тонких прелестных пальчиках!» — это были его слова, и это была чистая правда. Стоило ей слово сказать, и не миновать ему гарроты за подобную дерзость. Такой поступок мог бы даже послужить началом войны.

Нет, сказала она себе, это было бы крайне безответственно. Она, дочь Шальхассана, поздоровается с этим нахалом самым учтивым образом и в полном соответствии с его собственным высоким положением хотя бы потому, что он, надо отдать ему должное, сохранил свою страсть в тайне. И проделал такой долгий путь, подвергался такой страшной опасности только ради того, чтобы ее увидеть! Что ж, ответ ее будет вполне благожелательным и милостивым, а он пусть с этим ответом и отправляется назад, к себе на север. И пусть даже не надеется на большее. За подобную самоуверенность и наглость нужно платить! И этот Дьярмуд из Бреннина получит должный урок! А еще, подумала она вдруг, интересно было бы узнать, как он перебрался через Саэрен… Вот уж действительно, были бы сведения первостепенной важности для ее страны, которой она в свое время станет править!

Она несколько успокоилась; дыхание стало ровным, бешеное биение сердца замедлилось. И куда-то исчез не дававший ей покоя образ одиноко летящего в вышине сокола, точно его сдул порыв ветра. Теперь, взяв себя в руки, Шарра чувствовала себя настоящей наследницей катальского трона, отлично знающей свои обязанности. Осторожно приподняв юбки, она неторопливо перелезла с подоконника на мощную ветку старого, покрытого густой листвой дерева, росшего у нее под балконом, и стала спускаться.

Огненные мухи, лиены, так и сновали в темноте. Густые тревожные ароматы ночных цветов опутали Шарру, точно паутиной. Она шла при свете тонкого месяца уверенно, хорошо зная дорогу, ибо обнесенные стеной сады хоть и раскинулись на много миль, но были все же для нее настоящим родным домом, и она знала здесь каждую тропинку, каждую ямку на аллеях. Однако подобная ночная прогулка была теперь из области запретных удовольствий, исчезнувших из ее жизни, и она, безусловно, получила бы жестокий выговор от отца, если бы оказалась обнаруженной. А ее слуг, несомненно, высекли бы кнутом.

Ничего, никто ее не обнаружит! Стража с фонарями обходит дозором только внешние стены, а здесь, в ее садах, — совсем иной мир. Здесь единственные источники света — месяц, да звезды, да еще парящие в воздухе и словно тающие во тьме огненные мухи. Было так тихо, что она слышала шуршание насекомых и слабый плеск воды в искусственных водопадах. В листве вздыхал ветерок, а где-то под деревом-лирой Шарру ждал тот, кто описал ей, сколь многое умеют губы и руки влюбленных…

На этой мысли она немножко задержалась, остановившись на четвертом горбатом мостике и слушая тихий плеск прирученной воды, бегущей по разноцветным камешкам. Никто — это она отлично понимала — не знает, где она сейчас! И она тоже абсолютно ничего не знает, кроме неясных сплетен, о том, кто ждет ее сейчас в темноте. Но мужества ей, дочери Шальхассана, не занимать, хотя, возможно, сейчас она и ведет себя глупо и легкомысленно!

Шарра оделась обдуманно — в ярко-голубое с золотым кантом платье, украсив его одной лишь подвеской из ляпис-лазури на груди. Она была очень хороша!

Решительно тряхнув головой, она миновала знакомый мостик, прошла по тропе за поворот и увидела дерево-лиру.

Но возле дерева никого не было.

Она ни секунды не сомневалась, что он уже ждет ее там. Хотя это и было довольно нелепо, если учесть, сколько опасностей могли подстерегать его. А что, если это кто-то из ее одуревших поклонников? Какой-нибудь идиот подкупил одну из горничных, вот та и подбрасывала к ней в комнату эти письма? Вряд ли настоящий принц Бреннина, наследник трона, — она знала, что он стал им после изгнания своего старшего брата, — стал рисковать своей жизнью и пускаться в сомнительные приключения из-за женщины, которую даже никогда в жизни не видел…

Опечаленная, сердясь на себя за подобные мысли, Шарра сделала последние несколько шагов и остановилась под золотистыми ветвями дерева-лиры. Ее длинные пальцы, все же ставшие безупречно ухоженными за несколько лет вынужденного безделья, гладили толстый ствол.

— Если бы ты была не в юбке, я бы пригласил тебя присоединиться ко мне. Здесь, наверху, очень неплохо. Хотя вряд ли принцесса Катала умеет лазить по деревьям… Ну что, мне спрыгнуть? — Голос раздался прямо у нее над головой, и она с огромным трудом подавила желание посмотреть туда. Она даже головы не подняла!

— В этом саду, — спокойно сказала она, — мне знакомо каждое дерево, и на каждое из них я залезала не раз. — Сердце у нее бешено билось. — В том числе и на это. И очень часто именно в юбке. Но сейчас мне что-то никуда лезть не хочется. Так что, Принц Дьярмуд — ведь ты принц Дьярмуд, верно? — слезай лучше сам.

— А если не слезу? — Все-таки тон у него был чересчур насмешливый для человека, вроде бы сгоравшего от любви к ней. И Шарра решила не отвечать. Впрочем, он не стал дожидаться ее ответа. Зашуршали листья, и принц легко спрыгнул на землю с нею рядом.

А потом его руки взяли в плен ее нежную ручку, и его губы — а вовсе не лоб — коснулись ее запястья. Ну, это бы еще можно было как-то простить, встань он перед ней на колени, однако он не только не встал на колени, но и продолжал целовать ее запястье, ладонь, пальцы…

Она резко отдернула руку, чувствуя, к своему ужасу, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди и стук его, наверное, слышен даже этому нахалу. А ведь она еще и лица его рассмотреть как следует не успела…

Словно прочитав ее мысли, он вышел из тени в полосу лунного света. Вспыхнули светлые растрепанные кудри, и он действительно преклонил перед ней колено. И тогда она наконец увидела его лицо.

Глаза Дьярмуда, широко расставленные, с тяжелыми веками и густыми, почти как у женщины, ресницами были ярко-синими, большими. Рот тоже был крупный, даже чересчур крупный и сочный, хотя очертания губ были тверды. Твердым и мужественным был также гладко выбритый подбородок.

Он улыбался ей и совсем не насмешливо. Она догадалась, что он тоже отлично смог рассмотреть ее лицо, освещенное ущербной луной.

— Ну и что… — начала было она.

— Глупцы! — прервал ее Дьярмуд дан Айлиль. — Мне много раз говорили, что ты прекрасна. Раз шестнадцать, не меньше. И каждый хвалил тебя по-своему.

— Ну и что? — Она замерла в напряженном ожидании, уже готовая опустить на его голову топор своего гнева.

— Клянусь очами Лизен — все они были правы! Но никто и ни разу даже не упомянул, что ты еще и умна! Хотя мне, конечно, следовало бы об этом догадаться. Наследница Шальхассана, безусловно, должна обладать гибким умом.