Реквием разлучённым и павшим - Юрий Фёдорович Краснопевцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Звездный шатер был неизмеримо глубок, северная звезда мерцала почти над головой, дали заволакивало туманом, мороз крепчал. Скрип лаптей рвал застывшую невозмутимую тишину.
Алтайский вернулся в барак, лег. Он едва успел задремать, как зазвучал от ударов кувалды подвешенный к дереву рельс — подъем. Юрий проснулся сразу, вспомнил Колю Астафьева и того неизвестного, чьи ботинки он украл. От холода или другой причины его затряс озноб, махорка в карманах штанов показалась раскаленной. Не дожидаясь дневального с валенками, Алтайский обул лапти и побрел, сотрясаемый мелкой дрожью, к утопленной в земле сушилке — сушильщик Азарий был ему знаком.
Он спустился по лесенке, остановился под коптилкой, скудно освещавшей подземелье. Дверь в саму пышащую жаром камеру была закрыта, за ней раздавались голоса. Но и здесь, перед камерой, было тепло, даже жарко.
Алтайский снял шапку и облокотился на косяк двери, обрамленный толстой, забитой глубоко в землю рельсой. Сознание, что перед людьми он все-таки вор, что он не может честно смотреть им в глаза, а еще мысль о том, что скоро нужно будет опять идти, голодному, в ледяной лес по мертвящему холоду, разогреваться от движения, когда чуть прикрытые драными варежками руки сами лезут за пазуху и приковываются к еще теплому телу — все это промелькнуло в его затуманенной голове, показалось на какое-то мгновение дурным сном, небылицей. Но тотчас же пришла и другая мысль, что это не сон, который можно стряхнуть, а самая настоящая явь… Эта мысль пришла и окончательно раздавила волю Алтайского.
Дверь из камеры отворилась, вышли двое дневальных, нагруженные сухими валенками, остро пахнущими жаром и нагретой нечистой шерстью. Дневальные подозрительно покосились на Алтайского, но ничего не сказали. Их полные недоверия взгляды проплыли мимо…
Когда дневальные поднялись по лесенке и закрыли за собой дохнувшую холодом дверь, Алтайский неожиданно для себя, не сознавая в полной мере, что он делает, попятился от двери, а затем, сделав два неловких скачка, изо всей силы прыгнул головой вперед на торчащий из земли рельс…
Алтайского поднял, затащил в камеру и положил на свою лежанку сушильщик Азарий, кривой на один глаз.
— Эх ты, беда какая! — ворчал он. — Дошел человек до того, что уж и ноги не несет. Куда ж тебе в лес, мил-человек?
Азарий захлопотал, налил в глиняную миску кипятку, вытащил маленький кусочек хлеба.
Последние слова Азария, обращенные к нему, Алтайский уже слышал. Голова нестерпимо болела, но он сразу понял, как слаб: голова его осталась цела, не треснула, как пустой орех, — значит, сил в его внутреннем теле не осталось совсем.
Он хотел лишить себя жизни, в общем-то, из-за гордости — чтобы не сказали, что он вор! Нет, голубчик! Ты сам виноват и должен пожать плоды того, что посеял: ты пойдешь и сам скажешь все, как было, людям, за счет которых ты хотел прожить хоть день. Умирать можно честной смертью. Люди кругом! Они поймут и простят!
Алтайский поднялся с теплой лежанки, нашел свои валенки, взволнованно пожал руку Азария и бодро вышел из сушилки, забыв лапти. Азарий растерянно смотрел ему вслед: не съел, отказался от хлеба — это было невероятно!
Алтайский старался идти твердо, но его пошатывало по дороге к бараку Коли Астафьева. Ему уже не было холодно, хотя мороз крепчал — занималась заря, наставал новый день.
Коля Астафьев взял деньги — он понял все.
Ботинки вернулись к старому хозяину с небольшой, вытрясенной из кармана до крошечки, горстью махорки…
В этот день Алтайскому работалось легко, норму он выполнил и вечером уснул еще до ужина.
Когда через несколько дней Алтайский встретился нос к носу с Перевалкиным — тот, уступив натиску его взгляда, отвернулся.
* * *
…Только через два месяца, уже весной, врачебная комиссия направила в сангородок поредевшее «хозяйство лейтенанта Борисова».
Самого лейтенанта Борисова судили, дали пять лет. На суде выяснилось, что он виноват в хищении продуктов вместе с заключенными-бесконвойниками, в применении самовольной завышенной нормы выработки и продаже неучтенного леса на сторону. Однако Борисов не унывал: после суда он был расконвоирован и почти сразу же уехал с техноруком в лес… на охоту.
«Большие серые волки не забывают своих подручных, маленьких волченят», — подумал, узнав об этом, Алтайский.
Глава 11. В СЛЕДСТВЕННОМ ИЗОЛЯТОРЕ
Через год Алтайский снова был под следствием. Он пытался понять, что с ним происходит, и не мог, не находил ответа на свои многочисленные вопросы. Было ясно лишь одно: дело его темно и просветлеет не скоро.
Алтайский уже шестьдесят два дня сидел без вызова в следственном изоляторе. Опять стоял декабрь, в небольшое оконце с давно не мытыми стеклами постоянно дули холодные уральские ветры. Когда заключенные сбрасывали заплетенную в решетку телогрейку, во мрак камеры то брызгал свет, то хохотала мгла вьюжной ночи.
Похоже, что его забыли, предоставили самому себе, своим мыслям и вновь начинающему поднимать голову голоду. Алтайский был окружен людьми, они тесно жались друг к другу, пытаясь согреться. Но никогда еще он не был так одинок, как в этой тесноте. Здесь каждый думал лишь о самом себе, каждому хотелось поскорее оторваться от соседа — любой ценой выскочить из изолятора.
Некоторым это удавалось. А вот Алтайскому, как всегда, не везло. У него не получалось даже то, что другими достигалось без особого труда. Алтайский давно пришел к выводу, что он удивительно невезучий человек. Например, достать махорки, если есть рубль, пустое дело, но только не для него: то карман оказывался рваным и махорка просыпалась, то купленный табак оказывался ворованным и его отбирал настоящий хозяин. Ботинки у Алтайского рвались непременно в грязь; перескакивая лужу, он попадал на предательскую доску, обдававшую его водой до воротника; даже среди сравнительно легких сосновых шпал находилась одна более тяжелая лиственничная, когда он подставлял плечо.
А как поначалу казалось просто и как в конечном счете оказалось трудно попасть в сангородок! Началось с того, что указание врачебной комиссии об отправке «доходяг» из леса в сангородок не было выполнено в полном объеме — туда попали лишь те, кого
