Интеллигент и две Риты - Екатерина Вильмонт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я. Но я тоже не могу ее взять…
– Да вы-то почему не можете? Она такая умница, золото, а не собака…
Женщина вдруг осеклась и смерила его испытующим взглядом.
– Э, да вы… Знаете что, пойдемте ко мне.
– Зачем это?
– Надо!
– Кому надо?
– Вам!
Она говорила таким непререкаемым тоном, что он невольно подчинился. Не было сил противиться.
Они поднялись на второй этаж. Обоим это далось нелегко.
Джина с несчастным видом сидела на коврике перед дверью, за которой осталась вся ее прежняя жизнь.
– Заходи, милый, – пригласила женщина, – идем на кухню. Садись. И рассказывай.
– Что?
– Все.
– Ну, я ночью вышел на Самотечный бульвар, а там Джина. Я позвонил, мне не ответили, я взял ее к себе, а сейчас вот привез…
– Нет, не это…
– А что же?
– Что с тобой такое творится?
– А что со мной?
– Да плохо с тобой! Такой молодой красивый мужик, а глаза как у покойника. Что за беда у тебя? Ты скажи, может, полегчает.
– Да, вы правильно выразились, со мной плохо, а почему… Я вдруг стал терять силы, думал, заболел, полетел в Германию, прошел там полное обследование, меня заверили, что я абсолютно здоров. А мне с каждым днем все хуже и хуже… Знаете, а вы первый человек, который заметил…
– А у тебя что, матери нет?
– Мать далеко, в Барнауле… И не хочется ее огорчать…
– И жены нет, и девушки?
– Нет, сейчас никого, только сослуживцы…
– Вот как, одинокий ты совсем… Неправильно это… Скажи, милый, а тебя часом никто не проклинал?
– Что?
– Ну, может, баба какая-нибудь тебя прокляла или порчу навела?
– А разве это не отражается на здоровье? А мне сказали, я практически здоров. Но чувствую, что скоро умру. И поскорей бы…
– Нет, милый, ты не умрешь. Ты уже сам себя спас.
– Как это?
– Ты почему ночью на бульвар поперся? Или это у тебя привычка такая?
– Нет. Просто сон страшный приснился, я боялся снова заснуть, вот и пошел… А там Джина…
– Она и есть твое спасение.
– Не понимаю.
– Из-за нее ты сюда пришел, а я по твоим глазам поняла, что тебе ой как плохо… Ты сейчас мне расскажешь все, что с тобой было в последние год-два, потом возьмешь к себе Джину, и все у тебя будет нормально и даже хорошо…
Хитра тетка, подумал он, во что бы то ни стало хочет сбагрить мне собаку. Но, с другой стороны, она единственная, кто заметил, как мне хреново… А я ведь работаю среди людей, и вроде неплохо ко мне на работе относятся… И она такая уютная, эта тетка…
Женщина между тем налила ему крепкого чаю в большущую кружку с Нижегородским кремлем и поставила перед ним тарелку с большущим куском пирога. Он таких пирогов с детства не видел, такие пироги пекла его бабушка – толстое дрожжевое тесто с толстым слоем повидла. У него слюнки потекли.
– Боже, как вкусно! – простонал он с набитым ртом, и сам себе удивился – в последнее время никакая еда не доставляла удовольствия.
– Ешь, милый, ешь, – женщина ласково похлопала его по плечу. – У меня еще много…
Он умял два громадных куска, наслаждаясь не столько даже пирогом, сколько своим наслаждением.
– Ну вот, тебе уже маленько полегче. А теперь рассказывай.
И он стал рассказывать, сам себе удивляясь, о каких-то событиях, которые словно бы стерлись из памяти в силу своей незначительности. И в частности припомнил эпизод, о котором не вспомнил ни разу, как будто его и не было. Он словно воочию увидал свою девушку, на том самом Самотечном бульваре. Она целовалась с другим, целовалась страстно, самозабвенно. Он пошел домой, а когда вечером она явилась, сказал ей все, что думает о ней, добавив, что не желает больше ее видеть. Боже, как она кричала… Потом просила прощения, клялась в вечной любви. А когда поняла, что все это бесполезно, затопала ногами и крикнула уже в дверях:
– Ну и ладно, пропади ты пропадом! И ведь пропадешь, не сомневайся! Сдохнешь от одиночества!
И долго еще сыпала проклятиями, пока он не вытолкал ее за дверь.
Она была так непереносимо вульгарна, что он поблагодарил судьбу за то, что избавился от нее.
– Вот! – перебила его пожилая женщина. – Вот!
– Что вот?
– Это она! Это все из-за нее!
– Да что вы в самом деле! Я про нее и думать забыл через два дня. И не вспоминал ни разу.
– Ты-то, может, и забыл, а вот подкорка твоя не забыла.
– Подкорка?
– Именно.
– А вы кто? Психолог?
– Нет, я бухгалтер. На пенсии, – улыбнулась женщина. – Кстати, меня зовут Ксения Дмитриевна.
– А я Леонид.
– Да? У меня старший сын тоже Леонид. Так вот, Ленечка, все у тебя будет теперь хорошо. Ты только поплачь… Вот придешь домой и поплачь. Обязательно.
– Да я сроду не плакал…
– Когда-то и поплакать не грех.
– Так что же, Ксения Дмитриевна, выходит, эта шалава меня прокляла, а я…
– Да не в ней дело, просто почва была подготовленная. Много плохого скопилось, а душа у тебя больно чувствительная оказалась…
– Да, вероятно, вы правы… – задумчиво проговорил Леонид. – Спасибо вам за все. Пойду я.
– И собаку забери. Тебе она сейчас даже нужнее, чем ты ей.
– Заберу, конечно!
– И знаешь, Леня, ты заходи, если что. Если поговорить по душам захочется… Да, я сейчас тебе Джинкино приданое отдам, хозяева оставили на случай, если вернется…
Она вручила ему объемистый пакет.
– Вот тут поводок, прицепи ее…
Он прицепил поводок к ошейнику, Джина с тревогой на него посмотрела.
– Пойдем домой, собака, будем вместе жить…
Когда они подошли к двери его квартиры, Джина вдруг подпрыгнула и лизнула его в лицо.
– Ах ты, милая! – растрогался он. – Между прочим, тетка сказала, что теперь все будет хорошо… Может, и вправду? Чем черт не шутит! Ох, надо же тебе еды купить, а какой, я не знаю. Погоди, давай-ка поглядим, может, твои хозяева написали, чем тебя кормить.
Он заглянул в пакет. Сверху лежал конверт, а в конверте двести долларов. И записка с указаниями, как, чем и когда кормить собаку.
– Молодцы, все предусмотрели, – усмехнулся он. – А это у нас что? Миски, щетки, это чтобы чесать тебя? А это что за сверток?
В целлофановом пакете лежало что-то, завернутое в бумагу. Он развернул пакет.
Там оказалось несколько кусков пирога с повидлом.
К горлу подступил ком, и слезы сами полились из глаз. Тетка велела плакать, вот я и плачу… И это так сладко – плакать, никого не стесняясь, как плакалось только в раннем детстве, но тогда все вокруг утешали, и мать с отцом, и бабушка, а сейчас эта милая собака скулила и лизала ему лицо… И плач принес облегчение. Он вдруг ощутил страшный голод, схватил кусок пирога, но половину отдал Джине.
– Вкусно, да, красавица?
Собака, он мог бы поклясться, улыбнулась ему.
– Послушай, подруга, а ведь тебе есть нечего, да и мне тоже… Вот что, поехали в магазин… Хотя нет, сначала мы погуляем, да?
Джина взвизгнула и завертелась на месте.
И они отправились на бульвар. Сделали два круга. Какая-то женщина с ньюфаундлендом воскликнула:
– Джиночка, а где же твои хозяева? А вы кто будете?
– Хозяева уехали, а Джина теперь живет у меня, – с гордостью сообщил он.
– Повезло вам, такая умная псина… И характер замечательный…
– О да! Не собака, а чистое золото!
И вдруг он сообразил – а я ведь совсем позабыл, что умираю. И я совершенно не устал от прогулки. Я, кажется, буду жить? Я буду жить! Я и вправду чуть не подох от одиночества, но теперь у меня есть Джина… И эта чудная тетка Ксения Дмитриевна… Что это было? Наваждение…
– Смотри, Джина, какая хорошенькая девушка с французским бульдогом! Просто прелесть…
