Генерал Кононов. Том II - Константин Черкассов

Как журналист он меня поразил еще больше. Ничего подобного я не видел в жизни.

Отделение пропаганды для той стороны выпускало нерегулярно выходящую газету, носившую название «Боевой клич». Она была закамуфлирована под одну из советских фронтовых газет. Я однажды присутствовал при том, как Зыков продиктовал стенографистке весь номер с начала до конца, от первой до последней строчки. Там была передовая, какой-то очерк, фельетон, сообщение с фронта и телеграммы из-за границы, отдел развлечений с какими-то головоломками для солдат, заканчивающийся чуть ли не шахматной задачей. Все это он продиктовал, не поднимаясь из-за стола, как будто прочел по книге. Работа продолжалась около трех часов.

Он обладал редким свойством подчинять себе людей и это происходило не благодаря его знаниям, большим чем у других, или талантам, а благодаря тому, трудно определимому, свойству, которым располагают люди, привыкшие приказывать и руководить. Интересно, что распространялась эта сила не только на русских, но и на немцев.

Перед тем, как выпустить первый номер «3ари», он заявил немецкому полковнику, начальнику отдела пропаганды, что без ежедневных сводок советского Информбюро он газету выпускать не может и не будет. Сначала это было встречено, как пожелание, о котором серьезно говорить не стоит — сводки эти хранились, как крупная государственная тайна и читало их, наверное, во всей Германии несколько десятков человек. Зыков каким-то образом доказал, что они ему совершенно необходимы. И вот, каждое утро, в специальном, запечатанном сургучными печатями конверте, солдат приносит принятые ночью по радио советские телеграммы со всех фронтов. На пакете нужно расписаться, указать время получения, а при возвращении время, когда он ушел обратно. Мы закрываемся в комнате редакции, подходим к висевшей на стене карте и долго ищем десятки названий городов, сел отбитых у немцев в течение дня. Само собой понятно, никакого отношения к выходящей «Заре» это не имело и иметь не могло. Для меня, в качестве побочного продукта, от настойчивости Зыкова была большая польза: руководство организации было в курсе дел на фронте задолго до того, как об этом знали немецкие министры. Для них эти сводки нужно было переводить, а я их читал в оригинале. Сведения, даваемые с фронта командованием немецкой армии, как правило, очень отставали, а, кроме того, были не такими подробными, как советские, — немецкая армия тогда больше отступала, чем наступала.

Зыков и окружавшая его немного численная группа молодежи были правоверными и убежденными марксистами, такими, каких сейчас в СССР можно встретить гораздо реже, чем где-либо в другом месте. Родимые пятна их заключались в том, что покоренные когда-то логикой марксистского миропонимания, они никак не могли выйти из-под его власти. Они много читали — это была, главным образом, университетская молодежь, — внимательнее других присматривались к окружающей их новой жизни, но не могли поднять раз навсегда склоненной головы перед основоположником «научного» социализма. Их критика советского строя была робкой и неуверенной, с оглядкой на неприкосновенные для них марксистские авторитеты. Кто-то из друзей определил их отношение к сталинизму, как бунт против него, но бунт на коленях. Будущее Освободительное Движение им представлялось как борьба за исправление искаженной Сталиным партийной линии и за возвращение на путь завещанный Лениным.

Готовясь к борьбе против большевизма, мы часто обсуждали детали будущего выступления. Борьба потребует своих эмблем, символов и знамен, чисто внешнего оформления идей и целей.

Наши бунтари считали, что все это нужно взять из времен гражданской войны, как было при Ленине. Флаг должен быть красным. Форма армий такой, как была в свое время у Краской армии. Отношение к религии, в лучшем случае, никакого — все они, как правило, были воинствующими неверующими.

Армию оденем так, как она была одета при царе — мужику это наверное, очень даже понравится, — сфантазирует, бывало, кто-нибудь из не марксистски настроенной молодежи.

Это приводит марксистов в ужас. Когда во время войны Сталин ввел золотые погоны и разделил армию на офицерскую касту и нижних чинов, бунтари были в великом смущении.

Мне представляется, что люди этой группы — это было лучшее в большевизме. Вот, так он должен был бы выглядеть, если бы его не превратили в сплошную уголовщину. Но даже к в таком виде его нельзя было признать приемлемым.

Это были последние цветы русского марксизма, по недосмотру не раздавленные Сталиным. Много ли было таких людей последнее время в самой России — не думаю. Судя по их рассказам, это были редкие единицы в кругах высшей интеллигенции, в той или иной мере общавшиеся когда-то с вождями большевизма первых лет. Я вспоминаю об этой группе только потому, что она оказалась выразительницей антибольшевистских настроений на первых порах создания Освободительного Движения. Нужно отдать справедливость, что эта небольшая группа, в руках которой находилась первая русская газета, ни в какой степени не использовала ее страницы для популяризации своих политических настроений». (Выделение в тексте жирным мое. — К. Ч.)

Я цитирую А. С. Казанцева рассказывающего о марксистах — врагах Сталина и участниках Освободительного Движения и подчеркиваю, что для будущих историков его и вообще для истории это очень важно.

Наличие марксистов а рядах Организованного Освободительного Движения подтверждает факт — Движение было не только многонародным, охватывавшим все народы СССР, но и, действительно, всепартийным.

Движение обобщало людей борющихся за свою свободу и верующих в самые различные идеи потому, что над всеми идеями неминуемо становилась идея к осуществлению которой стремились все — построение такого государственного устройства в Отечестве, за каковое после свержения Сталина свободно выскажется большинство его населения.

К началу октября 1944 года Казачий корпус был уже недалеко от Восточного фронта и по пути то и дело вел бои с титовцами. Помнится, в одном тяжелом бою наш дивизион долго не мог сбить засевших в укреплениях титовцев. Они засыпали нас ураганным огнем и буквально не давали нам поднять голов. И вдруг появился Кононов. Идя между лежащими цепями он, как будто не было ничего особенного, шутя говорил:

«Вот эти ребятки здорово стреляют, не правда ли, сыночки? а?! Бравые они ребята, а ну-ка давайте-ка мы им з…..набьем!»

«Батько! Батько!» — поползло по цепям. Казаки со страхом за него смотрели на Кононова, шедшего во весь рост под ураганным огнем.

При виде неустрашимого Батьки у казаков исчез страх перед огнем противника и весь дивизион с криком «Ура!» бросился вперед.

«Пря-мо!» — зычным голосом подал команду Кононов и всем показалось, что и нет никакой преграды перед ними. И рванулись в атаку казачьи цепи, а за ними потянулись коноводы и обоз с боеприпасами.

Ошеломленный нашей стремительной атакой, противник в панике бежал, теряя и бросая оружие и оставляя на поле боя множество убитых и раненых.

Такие атаки бывали не раз и их с правом можно назвать кононовскими. Мы знали, что Батько с нами и все твердо верили, что там где он, там — победа. И с этой верой шли вперед и делали, казалось невозможное, возможным.

Слава о нас — казаках-кононовцах шла повсюду, и в Германии, и на Балканах, и вообще везде где только находились россияне. Наши боевые успехи передавались из уст в уста и, как правило, сильно преувеличивались, разукрашивались. Из нас молва делала каких-то легендарных героев, а самым легендарным — Батько.

Конечно, мы не заслуживали такой разукрашенной и вздутой во сто крат славы, но хорошим в этом было, что легенды о нас укрепляли дух жаждущих победы над Сталиным несчастных его рабов и тех кто стал уже на борьбу с ним.

Эти желаемые и потому так расширяемые и делаемые уже легендой наши победы воодушевляя и поднимая волю на борьбу всех антисталинцев и в первую очередь воинов Освободительного Движения, конечно, были созданы не без основания, а благодаря примерам показывавшимся то и дело славным сыном вольнолюбивого казачьего народа — донским казаком Иваном Нититичем Кононовым. Это прежде всех заметил и понял вождь Освободительного Движения Народов России — Андрей Андреевич Власов. И он неоднократно выражал это в своих письмах Кононову.

К концу ноября 1944 года Казачий корпус вышел на рубеж Ворождин — Копривница — Вирье.

2-я Казачья дивизия и бригада Кононова сосредоточились в районе Копривница — Вирье.

В течение последних двух месяцев корпус понес значительные потери в боях, но в это же время на нашу сторону перебежало более 2 000 человек из войск Тито, из них около 800 солдат и офицеров Красной армии из подразделений действовавших вместе с титовцами. Советские перебежчики немедленно зачислялись в состав Казачьего корпуса.