Парадный этаж - Жан-Луи Кюртис

— Не называйте его «мсье Арно»! Достаточно просто Арно…

— Я думаю, он уехал в деревню, чтобы спрятаться. Я знаю это, потому что небольшая группа молодежи хотела немножко пощипать Арно, не то чтобы учинить над ним расправу, нет, но поучить его уму-разуму, помочь задуматься… И они устроили манифестацию перед вашим домом. Не очень грозную; неделю спустя они об этом уже и не вспоминали. Ваш сын вернулся к концу месяца. Он даже выступил на одном из форумов. Публичные собрания называли тогда форумами… Я там присутствовал. Ваш сын бросил несколько неистовых фраз против де Голля. Я не смог бы сказать вам, что именно, потому что они были несколько туманны, но все же слушавшие его поняли, что он решительно осуждает де Голля. В общем, он словно бы публично покаялся, остальное его юные друзья предали забвению.

— Арно с давних пор ненавидел де Голля…

— Как бы то ни было, но после этого боевого крещения его можно было встретить повсюду. А через два месяца он уже носил бороду и выглядел так, как сейчас…

— Понимаю… Чудеса, да и только. Я подозреваю, что такая же метаморфоза произошла и с моей дочерью.

— О, перемену в мадемуазель Франсине мы заметили не сразу. Это пришло исподволь.

— Метаморфоза с ней произошла не столь эффектно, как с Арно?..

— Вы же знаете, — ответил мсье Эмиль с добродушной хитрецой во взгляде, — все это не слишком глубоко. Я не хочу никого оскорбить, но думаю, что у них это не очень серьезно. Просто новые идеи витают в воздухе, и нужно идти в ногу со временем. Ведь на идеи, как и на все прочее, тоже существует мода. Но в глубине души люди сохраняют привязанность к своим… к тому, чем они владеют.

— К своим привилегиям?

— Да… Игра в ниспровержение не слишком-то их обязывает, тем более что они чувствуют себя в безопасности за спиной непримиримого антикоммунизма — ведь антикоммунизм не рассматривается в их кругу как явление отрицательное, скорее наоборот… Словом, они ближе к анархистам девятисотых годов, чем к организованным революционерам. И если в один прекрасный день дело двинется, а оно, вне всякого сомнения, двинется, это будет не их заслуга…

Мсье Эмиль не добавил: «Это будет нашей заслугой» или: «Это будет заслугой трудящихся», потому что обладал чувством такта — ведь он обедал со своим хозяином; но намек явно читался на его лице, и все это, в сочетании с его сдержанностью, было так тонко, так восхитительно провинциально и так истинно по-французски, что Бернар, пожимая над столом руку этого славного человека, едва удержался, чтобы не расхохотаться.

— Но, разумеется, — снова заговорил мсье Эмиль, — если рано или поздно дело двинется, не беспокойтесь, они будут тут как тут и начнут кричать громче всех… Что вы хотите, на сцене Истории всегда находился легион статистов, разве не так?..

На этот раз Бернар охотно расцеловал бы мсье Эмиля.

— Какая это была прекрасная мысль — пригласить вас отобедать со мной! — пылко воскликнул он. — Нам надо бы встретиться еще разок, если наш разговор не слишком наскучил вам и вы хотите доставить мне удовольствие. Мне необходимо еще многое узнать от вас, дорогой Эмиль… И потом, — добавил он после нерешительной паузы, — последние дни я много размышлял над одним проектом, который может представить интерес уже для вас. Возможно, мы еще поговорим об этом. А пока, как вы думаете, не выкурить ли нам по хорошей сигаре? Прошу вас, попробуйте. Это гаванские.

Проводив старика домой, Бернар вернулся к себе. Ему казалось, что все наконец стало на свои места, все вдруг прояснилось, как в рисунке, где переплетения линий скрывают контуры фигуры, которую надо отыскать; и когда ее, наконец, удается обнаружить, она начинает резко бросаться в глаза. Ему хотелось бы поговорить с мсье Эмилем еще, расспросить человека более информированного, чем он сам, наблюдаются ли явления, с которыми он столкнулся в своей семье, в других семьях этого круга, в определенных слоях французского или европейского общества; усилились ли теперь эти явления или ослабли по сравнению с тем, какими они были через несколько месяцев или через два-три года после событий мая 1968 года; и наконец, не свидетельствуют ли они о каких-либо подспудно зарождающихся процессах, плоды которых в скором времени всплывут на поверхность.

На улице Корделье его ждала Сесиль, с нею были Монель и мисс Хопкинс. По выражению их лиц он понял, что вечером во время его отсутствия произошло что-то серьезное. У Леона инсульт. Когда спустя десять минут Бернар приехал в больницу, ему сказали, что его брат только что тихо, без страданий скончался.

Пять или шесть недель, которые последовали за этим событием, прошли довольно суматошно: эксперты произвели опись всего недвижимого имущества сначала на улице Корделье, потом в деревенских владениях. Бернар много раз встречался со своей невесткой Мартой и племянниками Пьером и Луи в присутствии нотариуса и ответственных представителей администрации завода. Все эти дни Франсина разрывалась между адвокатом, матерью, мужем и своей работой на радио. Каждые три дня она наезжала домой, словно боялась, как бы в ее отсутствие что-нибудь не затеялось. Когда наконец со всеми формальностями было покончено, Бернар решил проинформировать обо всем семью. И вот наступил день, когда он попросил жену, дочь, зятя, сына и невестку собраться в маленькой гостиной. Надев очки, он с видом заправского администратора или промышленника, каковым он, впрочем, и был, занял за столом место перед грудой папок. Коротко и четко он объявил, что экспертами, нотариусом мэтром Бертомье, бухгалтером мсье Жаме, секретарем профсоюзного комитета предприятия мсье Эмилем и им самим подведен полный баланс. В процессе работы выявилось, что по сравнению с предыдущими годами положение стало значительно хуже. Произошла утечка огромных средств, которая главным образом объясняется отжившими методами организации производства. Однако предприятие можно оздоровить и сделать жизнеспособным, если принять новые формы руководства.

Тут Франсина воспользовалась небольшой паузой, чтобы вставить слово:

— Может быть, ты сразу скажешь нам, какое решение принято относительно раздела акций?

После этого вмешательства последовала несколько напряженная тишина. Бернар неторопливо поправил очки.

— Как вам известно, — сказал он, — я имею право изъять шесть процентов акций из доли брата. Я решил отказаться от этого, чтобы не ущемлять интересов своих племянников. Таким образом, мы — я и они — становимся равноправными совладельцами предприятия, как было и с их отцом. Что же касается меня, то я намерен все свои акции продать.

— Кому? — спросила Франсина. — Я и Арно имеем на них преимущественное право.

— Нет, ведь вы не являетесь и никогда не были моими компаньонами. Преимущественное право имеют ваши кузены Пьер и Луи. Впрочем, на какие деньги приобрели бы вы эти акции?

— Арно и я — твои наследники. И не вздумай нас ограбить. Существует закон.

Резкая, собранная, ощетинившаяся Франсина, судя по всему, решила идти напролом. Другие не обладали ее боеспособностью. Арно, опустив глаза, изучал носки своих ботинок с интересом, которого этот предмет, пожалуй, не заслуживал. Монель рассеянным взглядом блуждала по отделанному под мрамор потолку, весьма далекая от всего, что происходило под ним. Сесиль делала вид, будто что-то ищет и никак не может найти в своей сумочке. Гаэтан выглядел скучающим, угрюмым — завсегдатай шикарных клубов, которого вдруг вытащили на семейный совет. Оглядев эту галерею лиц, Бернар произнес:

— Мэтр Бертомье может проконсультировать тебя на этот счет. Ты и Арно получите в наследство в равных долях — если ваша мать и я не составим завещания — все, чем мы владеем. Но не акции предприятия, ибо ими я распоряжусь сам. Впрочем, по оценке экспертов, предприятие составляет немногим менее одной трети всего нашего состояния. Иными словами, это означает, что, даже проявив по отношению к вам щедрость, я вправе беспрепятственно расстаться с акциями: при двоих детях доля имущества, которой можно распоряжаться свободно, — это третья часть всего состояния. Мэтр Бертомье еще раз может полностью успокоить вас и по данному пункту.

— Выходит, мы не имеем никакого права на завод?

— Никакого.

— А можно узнать, не нашим ли кузенам ты собираешься уступить свои акции?

— Нет. По согласованию с ними и из соображений, которых я только что мельком коснулся, говоря о необходимости ввести новые методы управления, я уступаю их профсоюзному комитету предприятия, в качестве юридического лица представляющего коллектив наших рабочих и служащих. Таким образом, они станут совладельцами Пьера и Луи. Я убежден, что при сложившихся обстоятельствах это наилучший выход. И я не сомневаюсь, что вы тоже одобрите мое решение, поскольку оно вполне соответствует тем идеям относительно соучастия рабочих в прибылях предприятия, которые, как я часто слышал, пропагандировали вы, ты и Арно.