Избавление - Василий Соколов

Оказывается, долина, ранее оставленная советскими войсками, была заминирована, и немцы расставили густой цепью пленных и погнали через долину, чтобы их телами снимать мины. Степан Бусыгин, как узнал об этом, гневом вскипел, тело свела судорога.

- Варвары! Иезуиты! - только и выговорил он трясущимися губами.

- Держись, браток, за меня. Иди рядом, - услышал он сбоку предостерегающий шепот. - И глазами не забывайся!

- Это как? - переспросил Бусыгин.

- Делай, как велю. Непонятливый! - в сердцах проговорил сосед, пожилой мужиковатый солдат, назвавший себя сапером.

Неподалеку от Бусыгина и его нового дружка пролегала дорога, и сапер предупредил, что тут могло быть натыкано больше всего мин. Опасность скрытая, каждый шаг грозил смертью. Но пленные, подгоняемые со стороны конвоирами, шли и шли, казалось вовсе не замечая грозящего скрытого в земле заряда. На фланге, противоположном от дороги, грохнул взрыв, людей обдало комьями. Послышались крики, стоны раненых. И цепь будто замерла, остановилась и не двигалась минуту-другую.

- Форвертс! - понукали конвоиры, держа на груди автоматы.

Цепь не двигалась. К пожилому минеру с обвислыми руками подскочил конвоир, ткнул железной рогулиной автомата в бок.

Пленный минер шагнул вперед, кивая Бусыгину, чтобы шел следом. Потом, будто раскачиваясь, тронулись с места и другие пленные, шедшие от дороги. А конвоир направился к середине цепи, которая все еще стояла. Шел он медленно и осторожно, тоже, наверное, боясь губительной мины. Поначалу, когда цепь только-только выравнивалась, с той стороны била советская артиллерия. Стрельба велась беспокоящая, снаряды падали изредка и враскид, когда же военнопленные двинулись цепью, стрельба вовсе прекратилась, видимо наблюдатели засекли, что движется какая-то непонятная процессия из русских военнопленных, и на батареи была дана команда подождать до выяснения. Некоторые пленные были недовольны, что прекратился обстрел, они готовы были принять смерть от своих снарядов, чем вот так терпеть и мучиться, зная, что гибель все равно подстерегает каждого. Бусыгин, однако, считал, что если суждено погибнуть, то лишь в борьбе, в равной или неравной, но только в борьбе, а не от своих пуль и осколков.

Солдат-минер дернул его за рукав:

- Куда прешь?! Окосел, что ли?

Бусыгин пошарил глазами вокруг и похолодел от страха: прямо возле его ног лежала чуть скрытая в земле противопехотная мина. Пожилой солдат, знаток минного дела, незаметным движением ноги присыпал едва показавшуюся мину, затем подтолкнул Бусыгина локтем, и они обошли страшное место. Только сейчас дошло до Бусыгина, что сосед не только узнает по одним ему известным приметам, где спрятана мина, а оставляет ее как гостинец самим оккупантам.

- Гут! - вырывается вдруг немецкое слово из уст довольного Бусыгина.

- Гут! - вслед за ним повторяет часовой-конвоир, который, оказывается, идет невдалеке по самой дороге. Мин там не может быть, потому что дорога исслежена свежими вмятинами от гусениц и шин. Чтобы не навлечь на себя подозрение, солдат-минер вдруг объявляет часовому, что нашел мину, ловко разряжает ее и относит к самой дороге, на обочину. Немец смотрит на мину, насупясь, затем переводит взгляд на пленного минера, ухмыляясь: "Гут, гут!" Но следующая мина, противотанковая, остается в земле нетронутой. И как только пожилой минер замечает их еще загодя, при подходе?! "Осторожно!" - негромко говорит он, беря Бусыгина за руку, и кивает на землю. Ничего не видно. Ровная, прибитая земля, хотя, впрочем, если тщательно присмотреться, нетрудно обнаружить примятую взрыхленную почву. В местах среза и укладки дерна трава пожухла, но из-за давности выросла молодая зелень.

Так вышагивали долину вдоль и поперек. Смеркалось, но движение пока не прекращали. Шли, как говорят, на ощупь, наугад, моля, чтобы ничего не случилось.

Грохнул взрыв. Посреди цепи. Бусыгина обдало комьями и, кажется, даже осколками, потому что шею обожгло, будто крапивой. Степан погладил кожу рукою - на ладони пятна крови.

- Ранило? - встревоженно спросил пожилой солдат.

- Царапнуло маленько, - успокоил Бусыгин.

Вечером поиски мин прекратили. Пленных отвели в подлесок. Спать ложились вповал, под открытым небом. Уже засыпали, когда землю потряс взрыв. Похоже, на том месте, где проходили. Наутро увидели опрокинутую и разбитую автомашину, валявшуюся посреди долины. Пронесли трех раненых немецких солдат, завернутых в палатки.

Часовые, озлобленно тыркая автоматами и пиная ногами, поднимали пленных и заставляли идти вновь через долину. Теперь двигались, взявшись за руки. Тот пожилой и обросший солдат шел с краю цепи, то и дело поглядывая по сторонам. Выражение лица у него было спокойное, но в глазах - неизбывный страх. Скорее, не за себя, а за товарищей - их надо на каждом шагу предостерегать. Того и гляди, кто-либо наступит на мину. А он должен не только провести взявшихся за руки военнопленных через долину вторично, но и не обнаружить ни одной мины. Иначе подозрение может пасть на него и товарищей, которые вчера оставили не обнаруженные мины. Условленным пожатием руки или кивком головы сапер предупреждал, что впереди, вон там, на обочине дороги, или где-либо в траве лежит мина и ее нужно осторожно обойти. Мина опять оставлена. Теперь важно, чтобы сразу на нее не наступил идущий сзади конвоир. Если наступит и взлетит на воздух, считай, пропало все дело. Остальные часовые расправятся с пленными самым беспощадным образом. Вот пожилой минер дал знак, что вон там, у дороги, лежит оставленная вчера мина. Пленные обошли ее. Но сзади, хотя и на порядочном удалении, движется конвоир. Он идет как раз обочиной. Кажется, прямо на мину. Все, кто знал о мине, оцепенели от ужаса и от надежды. Не взорвется, а вдруг... Сердце у пожилого минера не выдерживает. Он оборачивается и зовет часового: "Камрад, треба закурить... Курить дай, папиросу!" Часовой сворачивает с обочины и приближается к старому минеру. Он уверен в нем, готов поверить и другим пленным. Все нормально, мина осталась на обочине дороги. А старый минер заслужил сигаретку. Правда, она отдает привкусом жженой соломы, но все-таки дымит. Сигарета идет по рукам, затягиваются по очереди, пока не докурят. Довольный конвоир прощает и эту вольность пленным. А доволен он, вероятно, тем, что цепь при вторичном заходе не напоролась ни на одну мину, значит, и с него, конвоира, взятки гладки! А то, что машина подорвалась, так это не его вина, и даже не вина пленных. Могли новую мину поставить и русские разведчики. Ведь говорят же, что каждую ночь они проникают в тылы немецких войск. Наверное, тоже собираются наступать. Уж лучше бы что-то одно: или мы, немцы, или русские пусть наступают. Только скорее бы от этого заколдованного места. Ведь сколько раз они, конвоиры, проводят по этой долине русских пленных, и все равно поле рвется, поле сеет смерть.