Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы - Николай Заболоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1949
102. Башня Греми [8]
Ух, башня проклятая! Сто ступеней!Соратник огню и железу,По выступам ста треугольных камнейПод самое небо я лезу.
Винтом извивается башенный ход,Отверстье, пробитое в камне.Сорвись-ка! Никто и костей не найдет.Вгрызается в сердце тоска мне.
А следом за мною, в холодном поту,Как я, распростершие руки,Какие-то люди ползут в высоту,Таща самопалы и луки.
О черные стены бряцает кинжал,На шлемах сияние брезжит.Доносится снизу, заполнив провал,Кольчуг несмолкаемый скрежет.
А там, в подземелье соборных руин,Где царская скрыта гробница,Леван-полководец, Леван-властелин [9]Из каменной ниши стучится.
«Вперед, кахетинцы, питомцы орлов!Да здравствует родина наша!Вовеки не сгинет отеческий кровПод черной пятой кизилбаша!» [10]
И мы на последнюю всходим ступень,И солнце ударило в очи,И в сердце ворвался стремительный деньВсей силой своих полномочий.
В парче винограда, в живом янтаре,Где дуб переплелся с гранатом,Кахетия пела, гордясь в октябреСвоим урожаем богатым.
Как пламя, в марани [11] струилось вино,Веселье лилось из давилен,И был кизилбаш, позабытый давно,Пред этой страною бессилен.
И реял над нею свободный орлан,Вздувающий перья на шлеме,И так же, как некогда витязь Леван,Стерег опустевшую Греми.
1950
103. Старая сказка
В этом мире, где наша особаВыполняет неясную роль,Мы с тобою состаримся оба,Как состарился в сказке король.
Догорает, светясь терпеливо,Наша жизнь в заповедном краю,И встречаем мы здесь молчаливоНеизбежную участь свою.
Но когда серебристые прядиНад твоим засверкают виском,Разорву пополам я тетрадиИ с последним расстанусь стихом.
Пусть душа, словно озеро, плещетУ порога подземных воротИ багровые листья трепещут,Не касаясь поверхности вод.
1952
104. Облетают последние маки
Облетают последние маки,Журавли улетают, трубя,И природа в болезненном мракеНе похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллееШелестя облетевшей листвой,Отчего ты, себя не жалея,С непокрытой бредешь головой?
Жизнь растений теперь затаиласьВ этих странных обрубках ветвей.Ну, а что же с тобой приключилось,Что с душой приключилось твоей?
Как посмел ты красавицу эту,Драгоценную душу твою,Отпустить, чтоб скиталась по свету,Чтоб погибла в далеком краю?
Пусть непрочны домашние стены,Пусть дорога уводит во тьму, —Нет на свете печальней измены,Чем измена себе самому.
1952
105. Воспоминание
Наступили месяцы дремоты...То ли жизнь, действительно, прошла,То ль она, закончив все работы,Поздней гостьей села у стола.
Хочет пить – не нравятся ей вина,Хочет есть – кусок не лезет в рот.Слушает, как шепчется рябина,Как щегол за окнами поет.
Он поет о той стране далекой,Где едва заметен сквозь пургуБугорок могилы одинокойВ белом кристаллическом снегу.
Там в ответ не шепчется береза,Корневищем вправленная в лед.Там над нею в обруче морозаМесяц окровавленный плывет.
1952
106. Прощание с друзьями
В широких шляпах, длинных пиджаках,С тетрадями своих стихотворений,Давным-давно рассыпались вы в прах,Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,Где все разъято, смешано, разбито,Где вместо неба – лишь могильный холмИ неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языкеПоет синклит беззвучных насекомых,Там с маленьким фонариком в рукеЖук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?Легко ли вам? И все ли вы забыли?Теперь вам братья – корни, муравьи,Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры – цветики гвоздик,Соски сирени, щепочки, цыплята...И уж не в силах вспомнить ваш языкТам наверху оставленного брата.
Ему еще не место в тех краях,Где вы исчезли, легкие, как тени,В широких шляпах, длинных пиджаках,С тетрадями своих стихотворений.
1952
107. Сон
Жилец земли, пятидесяти лет,Подобно всем счастливый и несчастный,Однажды я покинул этот светИ очутился в местности безгласной.Там человек едва существовалПоследними остатками привычек,Но ничего уж больше не желалИ не носил ни прозвищ он, ни кличек.Участник удивительной игры,Не вглядываясь в скученные лица,Я там ложился в дымные кострыИ поднимался, чтобы вновь ложиться.Я уплывал, я странствовал вдали,Безвольный, равнодушный, молчаливый,И тонкий свет исчезнувшей землиОтталкивал рукой неторопливой.Какой-то отголосок бытияЕще имел я для существованья,Но уж стремилась вся душа мояСтать не душой, но частью мирозданьяТам по пространству двигались ко мнеСплетения каких-то матерьялов,Мосты в необозримой вышинеВисели над ущельями провалов.Я хорошо запомнил внешний видВсех этих тел, плывущих из пространства:Сплетенье ферм, и выпуклости плит,И дикость первобытного убранства.Там тонкостей не видно и следа,Искусство форм там явно не в почете,И не заметно тягостей труда,Хотя весь мир в движенье и работе.И в поведенье тамошних властейНе видел я малейшего насилья,И сам, лишенный воли и страстей,Всё то, что нужно, делал без усилья.Мне не было причины не хотеть,Как не было желания стремиться,И был готов я странствовать и впредь,Коль то могло на что-то пригодиться.Со мной бродил какой-то мальчуган,
Болтал со мной о массе пустяковин.И даже он, похожий на туман,Был больше материален, чем духовен.Мы с мальчиком на озеро пошли,Он удочку куда-то вниз закинулИ нечто, долетевшее с земли,Не торопясь, рукою отодвинул.
1953
108—111. Весна в Мисхоре
1
Иудино дерево
Когда, страдая от простуды,Ай-Петри высится в снегу,Кривое деревце ИудыЦветет на южном берегу.Весна блуждает где-то рядом,А из долин уже глядятЦветы, напитанные ядомКоварства, горя и утрат.
2
Птичьи песни
Пусть в зеленую книгу природыНе запишутся песни синиц, —Величайшие наши рапсодыПроисходят из общества птиц.Пусть не слушает их современник,Путешествуя в этом краю, —Им не нужно ни славы, ни денегЗа бессмертную песню свою.
3
Учан-Су
Внимая собственному вою,С недосягаемых высотВисит над самой головоюГромада падающих вод.И веет влажная прохладаВокруг нее, и каждый куст,Обрызган пылью водопада,Смеется тысячами уст.
4
У моря
Посмотри, как весною в Мисхоре,Где серебряный пенится вал,Непрерывно работает море,Разрушая окраины скал.Час настанет, и в сердце поэта,Разрушая последние сны,Вместо жизни останется этаРоковая работа волны.
1953
112. Портрет
Любите живопись, поэты!Лишь ей, единственной, даноДуши изменчивой приметыПереносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,Едва закутана в атлас,С портрета Рокотова сноваСмотрела Струйская на нас?
Ее глаза – как два тумана,Полуулыбка, полуплач,Ее глаза – как два обмана,Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,Полувосторг, полуиспуг,Безумной нежности припадок,Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступаютИ приближается гроза,Со дна души моей мерцаютЕе прекрасные глаза.
1953
113. Я воспитан природой суровой
Я воспитан природой суровой,Мне довольно заметить у ногОдуванчика шарик пуховый,Подорожника твердый клинок.
Чем обычней простое растенье,Тем живее волнует меняПервых листьев его появленьеНа рассвете весеннего дня.
В государстве ромашек, у края,Где ручей, задыхаясь, поет,Пролежал бы всю ночь до утра я,Запрокинув лицо в небосвод.
Жизнь потоком светящейся пылиВсе текла бы, текла сквозь листы,И туманные звезды светили,Заливая лучами кусты.
И, внимая весеннему шумуПосреди очарованных трав,Все лежал бы и думал я думуБеспредельных полей и дубрав.
1953
