Король сусликов - Николич Гоян

Я сел прямо в траву и развязал шнурки липнувших к рукам ботинок — обувь покрывала высохшая противопожарная смесь красного цвета, в которую я вляпался, когда в предыдущий разделал фотографии для газеты. Сорвав носок, я принялся растирать ступню.

Шрамы на голени были цвета перца. Давным-давно в этом месте у меня полностью сошла кожа, когда я подцепил грибок. Наш медик Андерс назвал это тропическим дерматозом, причем самым большим, что он когда-либо видел. Как ни странно, но по тем временам это звучало очень экзотично — о таком, например, можно было поведать в письме родным. Что я и сделал, причем неоднократно. В те времена разговоры о том, как нам плохо, помогали держаться на плаву. Равно как и рассказы о дурных предчувствиях — это было еще хуже. Грибок разъел плоть до кости, икру покалывало, словно от удара током, и она постоянно немела. От ногтей на ноге ничего не осталось, пальцы сделались бесформенными.

Я поскреб под нижней челюстью, там под кожей проступал какой-то узелок, который чертовски чесался. Его заметила во время турне по Вьетнаму неугомонная жена Эрла, сказала, что у нее есть волшебное бабушкино снадобье, которое способно излечить любую сыпь, а потом добавила, что ее супруг тоже страдает от экземы. На это я ответил, что у меня нет экземы. Чтобы скрыть расчесанную шею, я надел дурацкий пестрый шейный платок, но снял его после того, как кто-то из туристов поинтересовался, не собираюсь ли я сплясать кадриль.

Верхняя часть моих армейских ботинок из старых запасов была отделана холщовой тканью. Подошва прорезиненная, а шнурки длинные — не по уставу. У меня на них пунктик. Длинными шнурками пользоваться запрещено: они могут за что-нибудь зацепиться или вспыхнуть при тушении пожара. В стародавние времена начальник службы техники безопасности Бюро землепользования житья мне не давал из-за этих шнурков. И тем не менее ботинки ни разу не загорелись. Я вообще ни разу не горел — сколько ни тушил пожаров.

Я закинул на плечи старый парусиновый армейский рюкзак. Отрегулировал и затянул лямки. Надел желтую каску, снял ее, а потом нацепил снова. Хлопнул рукой по сумочке, висевшей слева на кусочке старого ремешка от подтяжек, чтобы убедиться, на месте ли компас и, что не менее важно, таблетки от головы. С щелчком я застегнул плетеный пистолетный ремень. Скользнул по нему большим пальцем, нащупав потертость там, где когда-то висела кобура. Покрутил поясную сумку — простую, армейскую, из вполне себе горючей парусины, после чего положил ее на колени и разгладил рукой. Три металлических зажима давным-давно отвалились. На них когда-то висели запасные гранаты, а зажимы фиксировали чеки, чтобы я ими случайно не зацепился за какое-нибудь дерево, продираясь сквозь джунгли.

Достал фляжку. Проглотил таблетку. «Возможны побочные эффекты. Если почувствуете головокружение, обратитесь к вашему врачу».

Обратитесь к вашему врачу, если ослепнете, почувствуете зуд, ломоту в суставах, дурноту, тяжесть в желудке, онемение конечностей, головные боли, повышение температуры, сонливость, если вы вдруг покроетесь сыпью или огромными нарывами, заметите утрату либидо, потерю интереса к спорту или вдруг начнете ходить задом наперед.

На плечи вновь навалилась тяжесть, и, несмотря на закрытые глаза, я все равно увидел перед собой яркие вспышки, которые будто предвещали неминуемое. Нет, речь идет вовсе не о простой необъяснимой тоске. Меня захлестнула волна отравляющей душу безысходности. Я принялся ждать, когда она схлынет. Скользнул взглядом по рукаву огнеупорной рубашки и уставился на свою голую обезображенную ступню, очень надеясь, что сейчас никто не станет лезть ко мне с разговорами. Я знал, что надо чуток обождать и меня отпустит.

Впрочем, в последнее время все стало иначе, словно я своей дурацкой попыткой повеситься на кухне пробудил в себе что-то зловещее. Покусившись на свою жизнь, я словно пересек запретную черту.

Я попытался подумать о сусликах, моих крошечных друзьях. Не сработало. Тогда я стал перебирать воспоминания о жене. И снова нулевой эффект. Попробовал размышлять о фото подозреваемого в поджогах, которое я добыл в кабинете шерифа, — без толку.

Обратитесь к вашему врачу, если увидите, как плавятся часы на стене, если вас будут мучить жуткие видения, если вам станут сниться кошмары о том, как вы тонете в зыбучем песке, как пожираете грязь, если почувствуете онемение в больших пальцах, если ваши ногти поменяют форму и цвет, если у вас возникнет неодолимое желание комкать страницы в телефонной книге, лопать пузырики на оберточной пленке или нюхать машинное масло. ну еще и в случае обморока.

Я вслушивался в надвигающуюся на меня знакомую лавину голосов. Кто-то кричал, кто-то смеялся. Кто-то на заднем плане произнес низким баритоном, растягивая слова, словно пьяница: «ЭЙ ТЫ! ДРИСНЯ! СЛЫШЬ, ТЫ, ДРИСНЯ ЕБАНАЯ!»

Вы уж поверьте, я-то знал, о чем он.

Сердце так и заходилось. Обеспечь проходимость дыхательных путей. Так мне всегда твердили. Останови кровотечение, введи внутривенно через капельницу питательные растворы, береги сосуды и следи за давлением.

Если сейчас кто-то остановится и заговорит со мной… Клянусь, я убью его.

Вы можете расслабиться, взорвав что-нибудь у себя в голове.

Так, сосредоточься и представь, что ты все еще в джунглях: …просто соедините проводами два артиллерийских снаряда сто пятьдесят пять миллиметров. Сверху примандячьте крепко-накрепко изолентой баллон бутана. Когда температура взрыва ненадолго, но все же достигнет семи тысяч градусов, а это, между прочим, в два раза больше, чем нужно, чтоб расплавить камень, ударная сила будет составлять тысячу атмосфер. Но самое сладенькое — это воздух, который со страшной силой затягивает в зону низкого давления, что образуется в месте взрыва. Вот этот вакуум и есть главная головная боль. Вот что оплавило бронзовые статуи Будды в том храме в Хиросиме. В случае мигреней обратитесь к вашему врачу. Но где мне сейчас взять артиллерийские снаряды? Я их у себя дома не держу.

Теперь остается только ждать. Ждать, пока лекарство подействует. Ну а пока я дам мозгу какое-нибудь задание, чтобы его занять. В конце концов, я всегда могу принять еще одну таблетку. Сраное лекарство, от которого ощущение, будто тебя завернули в хлопковую ткань. Синенькую такую, красивую, китайскую, там еще бирка с красивым шрифтом: я как-то такой увидел на полу и любовался им часами. Это сработает, должно сработать. Кто управляет дурацким серым студнем в моей черепной коробке? Я! Я тут главный. В конце концов я всегда беру верх. Я главнокомандующий своей личной армии нейронов.

Да, пока мне удается обманывать мозг, но проблема в том, что он быстро учится и долго так продолжаться не может. Скоро он уже вызубрит все мои фокусы и приемчики, и что тогда? Я зажал уши ладонями. Господи, как бы хотелось сейчас раствориться облачком пара. Я почувствовал острый приступ тоски по веревке, раскачивавшейся под потолком моей кухни.

Я зажмурился. Голоса в голове сделались тише, они теперь просто шептали, будто это общались между собой люди, что проходили мимо меня. Шепот… шепот… Он словно тихий крик цикад… Перед моим мысленным взором снова возникла раскачивающаяся веревка. Почему она порвалась? Этого не должно было случиться.

Ее кто-то подгрыз.

Я услышал, как топочут тяжелые ботинки по сухой траве. Заревели басом турбины еще одного вертолета, шедшего на взлет. Господи, только бы никто со мной сейчас не заговорил. У меня рвет крышу. Господи, дай еще хоть чуть-чуть времени, пока подействует красивая голубенькая таблеточка доктора Нгуена.

Молодые пожарные, с изумлением вытаращив глаза, смотрели на меня, на мой антикварный рюкзак и старые ботинки. Они взирали на меня так, словно перед ними на траве сидел бомж, неведомо как оказавшийся здесь. Это кто еще тут? В их взглядах читалась досада и жалость. «А сейчас я лягу и посплю. Надеюсь, смерть заберет меня прежде, чем я проснусь», — подумалось мне. На кой черт мне еще один бесконечный день.