Ловушка Пандоры (СИ) - Кузнецов Стас

Ночь оказалась холодной. Матфей же, чтобы одежда не сковывала движения, рисовал в одной футболке.

В итоге, бегающая вокруг него Аня, сильно простудилась, а Матфею — хоть бы хны! Кроме угрызений совести, которыми он пытал заболевшую Аню, старательно, но совершенно бестолково ухаживая за ней.

Аня улыбнулась. Он чуть не убил её тогда, силой заставив съесть мёд. Из-за простуды она потеряла голос и всеми силами пыталась жестами и хрипами объяснить ему, что у неё аллергия и ей нельзя пихать это в рот. Но он решил, что она капризничает и садистки заталкивал в неё ложку за ложкой лучшего «лекарства». Как следствие в дополнение ко всему, у Ани началась острая аллергическая реакция — отек Квинке. Она распухла, и ей было неловко, что Матфей это видит.

Когда до Матфея, наконец, дошло, что ей нельзя мёд, он стал вести себя, как сумасшедший: наорал на неё за то, что она ему ничего не сказала, а когда измученная Аня показала на горло, и он вспомнил, что она не может говорить, стал просить прощения. Тогда Ане хотелось одного, чтобы он перестал кричать, ушел к себе домой и дал ей спокойно умереть.

Что бы она отдала сейчас за ложку мёда из его перепачканных краской рук? Огляделась: нечего ей особо отдавать.

В их с детьми комнате даже стены были голые. Пару лет назад Аня содрала выцветшие заплатки обоев, которые островками соцветий сохранились на стенах еще от прошлых хозяев квартиры. На новые денег не было, и они с Вадимом и Ариной устроили креатив. Две стены разрисовали просроченной краской, которую кто-то предусмотрительно оставил рядом с помойкой. Другие заклеили постерами, как делали в девяностые. Было весело творить это безобразие и получилось вполне себе миленько.

Аня открыла форточку старого деревянного окна. Чиркнув спичкой, закурил. В этом месяце она давно перебрала свой лимит в одну пачку. Да и пофиг уже.

Она вязла в тягучем клейстере мыслей. Они комом застряли где-то в горле и давили на грудь.

В кармане зазвонил телефон. Аня поняла, что сидит в комнате, в верхней одежде. Достала телефон из кармана куртки. Отвечать не хотелось — номер незнакомый, скорее всего, очередной банк — будет требовать, чтобы она выплатила отцовский кредит. Отец всем раздавал её номер.

— Ало, Аня Речкунова?

— Да.

— Это Вера Константиновна, ваш классный руководитель. Анечка, ты, наверное, уже в курсе, что с нашим Матфеем случилось? Похороны завтра, я обзваниваю ребят. Ты пойдешь проводить?

— Нет, — хрипло прошептала Аня и нажала отбой.

Там, в мыслях они снова сбегают с ним с уроков, заскакивают в электричку зайцами, сидят на лавочке близко-близко и слушают, как стрекочут вагоны. Она придвигается к нему еще ближе. Дыхание сбивается, становится жарче, щекочет за ухом и волнует так, что хочется летать.

Матфей отодвигается — впереди вся жизнь, и все нужно сделать правильно. Нужно дождаться официального взросления, чтобы быть готовыми. Но она знает, знает, что он просто боится сделать ей больно или что у них может не получиться. Они много говорят об этом, и все откладывают — впереди еще вся жизнь, успеют.

Заглядывая в облака, они строят там воздушный замок и мечтают, как вместе сбегут туда — к морю и свету. Сбегут навсегда.

Тропинки лета мельтешат под босыми ногами заплетаются и путаются в холодных осенних дождях. Небо прячет солнце, и не найти уже воздушного замка среди серой хмари.

У Вальки будет ребенок от отца. Ходит с брюхом пьяная, смотреть тошно.

Так хочется уйти из этого болота. Хочется на волю. Идеи Бакунина и Кропоткина теплятся в душе. Над головой реет небо беззаботным стягом свободы.

Беззащитный комочек на руках у Ани. Первая улыбка, подаренная ей братом. Теплые пальчики сжимают её руку, тянутся к ней.

Рука Матфея повисает в воздухе. Зовет за собой, на волю.

У Вадика режутся зубки, бессонные ночи. Аришка несет пеленки. Доверчиво жмется, заглядывает в глаза. Робкий детский лепет, едва различимый: «Аня не уходи».

Матфей строит замок и зовет за собой свою принцессу быть там с ним. А принцесса уже взрослая и не верит в сказки.

Поздно! Она заякоривается в болоте. И ничто уже не вытянет её из круга тех обязательств, которые она взяла на себя.

А он… Он свободен… И нельзя его топить, душить в своем болоте…

Ему нужно найти настоящую принцессу для своего замка… Ему нужен воздух, свет и легкий полет. А она… Слишком тяжелая у неё ноша, чтобы оторваться от земли.

Выбор сделан и уже поздно делать иной. Поздно. Везде опоздали… А ведь казалось, что можно собрать эту проклятую вечность.

В коридоре шум, пришли дети, а она не купила хлеба и сметаны. Накурила еще тут…

Замахала на дым, пытаясь выгнать его в открытую форточку.

Вытерла слезы, закрыла форточку спрятала сигареты.

Хлеб и сметана! Ей нужно срочно купить хлеба и сметаны, а то ведь голодные останутся.

***

Илья наматывал круги по городу. Дела и пробки.

Пробки отнимали слишком много времени. Дела непозволительно буксовали.

Он нетерпеливо постукивал пальцами по рулю, отбивая орущий в машине реп:

«Я валяю дурака во имя интереса. Сучки ждут моего звонка, чтоб снять мой стресс. Я не улыбаюсь…

Нищебродам давно надо влепить такой налог на машины, чтобы всё быдло сгинуло нафиг, освободив дорогу для нормальных тачек и людей. Но слабовольная власть заигрывает с беднотой.

…Не-не-не, я валяю дурака во имя интересов, Я не брал типов в друзья лишь только потому, что от них пахнет весом».[1]

Крутанул руль, объезжая тормозящую впереди Ниву.

Шофер Нивы возмущенно засигналил.

Илья показал ему фак.

На кисти у него набита звезда Хаоса. На предплечье — цитата Ницше: «Нужно носить в себе еще Хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду». Портрет лучшего киношного воплощения Джокера всех времен, которого сыграл Хит Леджер, оправлялся от укуса суки.

Да, нужно быть подобно Джокеру, чтобы родить звезду. Именно поэтому сейчас все так тащатся по этому персонажу. Сознание людей принимает Хаос, но теперь нужно, чтобы и Хаос принял в себя людей. И когда это произойдет, вся эта сосущая пустота внутри станет пустотой вовне. Хаос освободится, а он, Илья, станет частью свободы Хаоса.

План с бомжем накрылся. Тело мусора так и не обнаружили. Илья отправил Макса на разведку, тот тоже не смог ничего найти.

Пришлось идти самому, но бомж реально исчез.

Еще и Леха — слабонервное ссыкло — сорвался. Родичи отправили его лечиться в Швейцарию. Илья подозревал, что исчезновение трупа не обошлось без вмешательства умного папани Лёхи. Если тот ему выложил, что порезал человека, то папаша грамотно замел следы.

Да и черт с ним с Лёхой. Макс покрепче и более ручной.

Пришлось признать, что, несмотря на всю свою лайтовость Нечаевский план по объединению революционной ячейки трупом не удался. Видимо, на идее лежало историческое проклятье.

После того случая на заброшенном заводе Илья не встречал Аню. В универе она не появлялась. Надо было бы узнать адрес и присмотреть за девкой, вернуть ей барахло.

Он вспомнил про сумку. Она валялась на заднем сиденье. Решил поглядеть, что там. Все равно особо заняться нечем.

Сумка оказалось настолько изношенной, что даже держать в руках её было стремно. Поборов брезгливость, он все-таки открыл её: ни черта интересного: халат, прочее обмундирование, учебники. В кошельке — кипа автобусных билетиков и совершенно смехотворная сумма денег. А вот это уже интересно — пачка сиг. Аня производила впечатление пай девочки, тихони. Пристрастие к табаку выбивалось из логической цепочки ее характера — это Илье не понравилось.

Три библиотечные книги, одна по педиатрии, Достоевский «Бесы» и стихи Цветаевой — бабьи сопли. Поэты — это вообще дикий отстой. Единственный, кто был более или менее норм — Маяковский.

Илья открыл книгу на замятом уголке: стихотворение «В раю». Прочитал: