Последний защитник - Тэйлор Эндрю

– …Эта ловушка Сатаны сокрыта, как кроличья нора в охотничьих угодьях порока, между сторонниками людской слабости, прикрытая пухом беззакония, каковое произрастает в самой расселине скверны.

В этом месте герцог замолчал, ибо последняя тирада вызвала еще более громкий и продолжительный взрыв аплодисментов и выкриков, чем предыдущие. Его зрители были пьяны, и сейчас угодить им было так же легко, как Сэму с его дружками в пивной.

Леди Каслмейн подалась вперед, хлопая в ладоши, ее лицо сияло от удовольствия. Любой мужчина счел бы ее красавицей. По правде сказать, портреты этой дамы, которые тысячами печатались и продавались в лавках, не отдавали ей должного. Я тяжело вздохнул. Жизнь научила меня остерегаться привлекательных знатных женщин, и это был весьма горький урок.

Бекингем наконец достиг заключительной части своей речи:

– Пусть промысл Божий оградит и защитит вас своим милосердием и пошлет свои навозные тележки, чтобы вывезти из-под вас скверну. Ибо воистину – воистину, говорю я вам, – все вы грешники.

Неужели король забыл, что я здесь? Или он намеренно устроил так, чтобы я слышал эту богохульную пародию на вчерашнюю проповедь? Его величество частенько держал всех нас в неопределенности. Иногда я задавался вопросом: делал ли он это в силу беспечности характера или же по политическим мотивам?

Наконец ликование и овации смолкли. Государь что-то сказал, и компания перетасовалась, как карты в колоде. Появились два лакея и установили вокруг камина высокую кожаную ширму, отгораживая от остальных короля, леди Каслмейн и герцога Бекингема.

Неожиданно дверь из гостиной распахнулась. На пороге возник господин Чиффинч, хранитель личных покоев короля. Я заморгал: мои глаза привыкли к полумраку, и яркий свет свечей чуть не ослепил меня.

– Сейчас вы встретитесь с его величеством, – объявил он кратко.

Мы не симпатизировали друг другу.

Не проронив больше ни слова, Чиффинч отвернулся, а мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Король развалился в кресле, лицо пунцовое от вина, тяжелые веки полуопущены. Леди Каслмейн сидела на софе напротив, а Бекингем стоял рядом, спиной ко мне. Слуги направили остальных участников пирушки в дальний конец гостиной.

Интересно, подумал я, известно ли господину Уильямсону, насколько крепкой стала дружба между Бекингемом и его кузиной, имевшей непосредственный доступ к королю. При подобном раскладе их альянс мог с легкостью противостоять любым интригам, затеянным лордом Арлингтоном и его заместителем.

Мантия священника, в которую был облачен герцог, валялась на краю стола. Его лицо раскраснелось и блестело от пота. Он сорвал с шеи две белые полоски и швырнул их в камин.

– Клянусь, сир, – сказал он королю, – проповедовать – тяжелая работа. Трудиться на виноградниках Господа не так легко, как кажется.

– Вы все делаете играючи, Джордж, – возразил Карл II чуть заплетающимся языком. – Если вы когда-нибудь закончите свою пьесу, то непременно должны поставить ее на сцене и исполнить там главную роль: у вас к этому дар.

– Ваше величество слишком снисходительны. Я чувствую себя чертовски добродетельным. Придется погрузиться в пучину греха, чтобы восстановить природное равновесие. – Он рассмеялся. – Когда вы меня отпустите, кобель пойдет искать суку по запаху. Или сук, если Господь придаст мне силы.

– А-а-а! – Из глубины кресла послышался сдавленный смех. – Кобель и сука. Как же, хорошо помню, черт возьми!

– О сир! – взмолилась леди Каслмейн и закрыла лицо руками, изображая ужас. – Прошу, пощадите мою стыдливость!

«Кобель и сука»? Слова эти невольно всплыли в памяти. Лорд Шрусбери, метавшийся на постели в горячке, что-то бормотал о кобеле и суке, когда я почти три недели тому назад навестил больного в Арундел-хаусе. И предположительно, Бекингем сказал то же самое несколькими днями ранее, в те ужасные минуты после дуэли. И вот я снова слышу это, хотя и совсем в другой обстановке.

Чиффинч отступил в сторону и жестом показал, что я могу приблизиться к королю. Все замолчали, когда я вышел вперед и низко поклонился. Первым прервал молчание Бекингем.

– Боже правый! – произнес он, растягивая слова; герцог повернул голову и в изумлении взирал на меня сверху вниз, пользуясь преимуществом своего роста. – Уж не Червуд ли это?

Король бросил на него сердитый взгляд:

– Я слышал, герцог, ваши люди оскорбили Марвуда вчера утром, когда он представлял лорда Арлингтона на этом вашем… – он скривил рот, – на этом вашем Дне покаяния… или как там вы его называли.

– Сир, – начал Бекингем, кланяясь, – я был безмерно расстроен, когда услышал о непочтении, выказанном милорду Арлингтону через его низменное доверенное лицо. Если бы только меня вовремя поставили в известность, я бы горы свернул, чтобы не дать этому совершиться. Проблема заключалась в том, что у двоих моих людей имелись все основания полагать, что Червуд – простите, я имею в виду Марвуд – был подлым шпионом, коварно пробравшимся к нам. Поэтому они действовали так, как считали лучшим, полагая, что опережают мои желания. Безусловно, оба были не правы, и я строго их наказал. Но по сути, сир, их единственная вина – это преданность мне, и, поскольку милорд не счел нужным сообщить мне, что посылает своего представителя, а тем более уточнить, кого именно, я затрудняюсь даже предположить, каким образом можно было избежать досадного недоразумения. Кстати, интересно, почему лорд Арлингтон не пришел сам? – Бекингем задрал голову и уставился в потолок, словно надеялся найти там ответ. – Могу лишь предположить: он решил, что уже достаточно смирился и раскаялся.

Король рассмеялся:

– Возможно, вы правы. Но не станем более вас задерживать, ступайте к своим сукам. – Затем он повернулся к Чиффинчу и строго бросил: – Освободите комнату!

Не могу сказать с уверенностью – возможно, все дело было просто в освещении, – но мне показалось, что лицо герцога вдруг напряглось, словно это внезапное распоряжение застало Бекингема врасплох и пришлось ему не совсем по нраву. Но уже через секунду он ослепительно улыбался и раскланивался, прощаясь с королем и миледи, своей кузиной.

Герцог удалился. Остальных гостей Чиффинч выпроводил из комнаты. Наконец, взглянув на государя, он тоже вышел.

Мы остались втроем: Карл II, леди Каслмейн и я. Ее светлость делала вид, что дремлет, но я был уверен, что это не так. Обо всем, что я скажу королю, она наверняка доложит своему кузену.

– Здесь чертовски душно. – Король поднялся и потянулся, ресницы леди Каслмейн дрогнули. – Проветрюсь немного в саду.

Она открыла глаза и протянула руку:

– Но там жутко холодно, сир. Вы замерзнете до смерти.

– Ничего. Думаю, я выживу.

Она надулась, как обиженный ребенок.

Однако король уже направлялся к двери в коридор:

– Марвуд, идемте, и посветите мне.

На площадке лестницы, ведущей в Собственный сад, мы остановились. Слуги принесли наши плащи и фонарь для меня. Мы молча спустились по широкой лестнице в сад.

До меня вдруг дошло, что король взял на себя труд показать Бекингему и леди Каслмейн, что доверяет мне и, соответственно, не доверяет им. Я понял, что он использует эту тактику во многих случаях. Он распределил между нами солнечный свет своего внимания. Намеренно поставил нас в ситуацию, когда мы соперничали за его благосклонность и в результате ни один из нас не был уверен в своем положении.

За последние два часа или около того температура упала. Дорожки и кусты блестели от инея. На небе сияли звезды, только частично скрытые дымом, поднимающимся из дворцовых труб. На севере и на востоке мягкий свет свечей лился из выходящих в сад окон длинных флигелей.

Король шел быстрым шагом. Под нашими ногами хрустел гравий. Его ноги были длиннее моих, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы не отставать. Доносились мужские голоса – за одним из окон стройно пели грустную песню об утраченной любви и рухнувших надеждах. Слишком много печали было в этом месте.