Этюды для левой руки (сборник) - Марианна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Противные.
И вдруг она смотрит, идет еще один троллейбус. А там водитель сидит. Он такой молодой, легкий, патлатый, в красивых стильных очках, яркой клетчатой рубашечке. И шляпа – стетсон. Ну вообще! В смысле – водитель. Не троллейбус же. И что? И все.
Надя теперь все свободное время проводила на троллейбусной остановке – изучила время его смены, стояла в холод и зной, ждала, когда подъедет его троллейбус. В разговорах с девочками называла его Драйва. Со скучающим видом заходила, вся как струна, нарядная, причесанная. Садилась или становилась так, чтобы он видел ее в зеркало, ну, конечно, чтоб она его видела. Он заметил. Стал на нее заглядываться. Однажды, когда в салоне было немного народу, перегнулся, когда она уже выходила, и что-то спросил. Она не расслышала что, но сердце от радости выскакивало. Потом Драйва стал здороваться. Махать приветственно ей в зеркало. Она подходила прямо к его кабинке, там стояла. Он иногда ждал, когда видел, что она бежит из университета. Пассажиры кричали: «Водитель, чего мы ждем, поехали уже», а он ждал. Она запыхавшись забегала в салон через переднюю дверь, он смотрел в своих роскошных очках дымчатых. Иногда он, завидев ее в салоне, говорил в микрофон: «Оплачивайте проезд», «Девушка в белой кофточке, вы уплатили за проезд?». Понятно, что их обоих это волновало. И в мыслях уже чего только не было. Однажды он вообще спросил ее, когда она выходила из троллейбуса: «Когда за вами заехать?» – «Куда? – испуганно переспросила Надя. «Ну, сюда, в университет», – ответил Драйва. Наде почему-то привиделось, что Драйва едет за ней в село Щербинцы прямо на троллейбусе. И наконец, он спросил, что она делает в воскресенье. А на воскресенье она обычно ездила домой к родителям. И она ответила: «Я? Останусь в общежитии и буду готовиться к экзамену». И он сказал, что можно готовиться к экзамену и на природе, например. И пригласил ее провести воскресенье на пляже у реки Прут. Ну и напрасно. Она как идиотка несколько дней на крыше общежития жарилась, чтобы на пляж прийти уже хоть чуть-чуть загорелой. Денег заняла, купальник купила новый. И когда в воскресенье он ждал ее, такой обычный, в каких-то старых шортах, без своего стетсона и, главное, без своего троллейбуса, мальчик с кривыми тонкими ножками и шея красная… Стоял обыкновенный на остановке, еще и чуть ниже Нади, и голос какой-то булькающий – в троллейбусе она и не заметила – и противно шепелявит. И зуб железный.
Она сказала, что ей учить надо, и что она просит прощения, и что никак не может, потому что…
Словом, догадался он. И с того дня она пешком стала ходить. Ей было недалеко – три остановки. И по этому маршруту, даже когда надо было, старалась не ездить. А потом кто-то вдруг сказал, что его в армию забрали.
А Надька решила для себя, что романтика – это, конечно, хорошо, но надо и о будущем думать. А романтику можно и отложить. И вышла замуж за директора топливного склада. Ужасно носатого.
Кстати, сейчас она в областной администрации работает, завотделом. Так вот, она вдруг вспомнила, что ужасно романтична. И что времени мало осталось для романтики. И влюбилась. В Олега, мужа моей знакомой. Ну по уши влюбилась. Названивает ему, встреч ищет. Караулит его. Так же настойчиво и целеустремленно, как когда-то охотилась на Драйву, водителя троллейбуса.
Вечер встречи с выпускниками
Мы встречались с одноклассниками. И я вспомнила, как учительница одна шлепнула моего Аркашу по макушке и сказала: «У тебя тыква вместо головы. Тык-ва…» И весь класс рассмеялся. И учительница нахмурилась, закинула голову и мечтательно затянула: «Что вы смеетесь? Зачееем… Я вот мечтаю, чтобы однажды ко мне на урок пришел Т. (Это фамилия была такая у моего друга Аркаши, Т.) Чтобы Т. пришел ко мне на урок нарядный, в выглаженной рубашечке и чтобы у него на плечах была не тыква, как сейчас!!! Не тыква!!! А что, ученик Т., чтоооо?!»
Аркаша потупился.
И Света Кучер, ябеда противная, с готовностью ляпнула:
– Карета, Анна Пантелеймоновна!
Она – бард
Она – бард.
Она – бард! Сама песни пишет. Про горы там, про печальную любовь. И поет голоском нежным. Гениальные у нее песни. Но есть одна хорошая, про трембиты…
Она рассказывает.
«Едем с мужем на концерт. Я полдня в салоне провела, еще и неделю наряд продумывала, собирала, покупала. Все в одном тоне, все элегантное, милое, женственное. Наряд, на который сама же и заработала, – тупой перевод какой-то делала на немецкий три недели, чуть не чокнулась, чуть не ослепла вообще. В этот же день еще успела обед приготовить, в доме убрать, холодильник продуктами забить, мужу костюм погладить, рубашку новую и галстук купить. Он такой сидит в машине, рожа холеная, гладкий, руки ухоженные на руле, манжеты из рукавов пиджака элегантно запонками посверкивают. Благоухает «Булгари». И я рядом, нарядная, праздничная, без фартука, ему говорю:
– Это… Толь, ты это… Хорошо выглядишь. Так хорошо выглядишь!
А он, глядя перед собой:
– Спасиииибо.
А я на него смотрю и жду.
А он:
– Что?
А я ему:
– Та не, ничего…
И все.
А концерт мой был, кстати, хороший. Все хлопали…
Вот такое она рассказала…
И другие могут…
Вот сегодня мы едем с мужем в театр…
На потом
Она говорит: всегда, всю жизнь чувствовала, что жизнь будет потом, что то, как она живет, – это еще не жизнь, подготовка, репетиция. Поэтому мебель у нее стояла в магазинной упаковке – на потом. Вещи красивые висели в шкафу – на потом, для особых случаев, которые будут потом, – и все эти вещи постепенно выходили из моды, морально устаревали. А она все перелицовывала и подшивала свою старую шубу. Нет, у нее была и новая – на потом. Она показывала ее при случае гостям – открывала шкаф, доставала, снимала специально пошитый тряпочный чехол. «Ой, – иногда она говорила какой-нибудь редкой гостье, – я же не показала тебе мою шубу». И демонстрировала. И гостья недоумевала: шуба была старомодная, грубая, ну натуральная, но что из этого? Хорошую посуду держали в коробках, а ели и пили чуть ли не из черепков.
А сейчас они на пенсии. Но потом все еще не наступило. Она осуждает и одновременно завидует соседям-ровесникам, что-то вкусное расслабленно жующим на своей итальянской роскошной мягкой светлой мебели без чехлов и покрывал, в новеньких красивых нарядах. Завидует тому, что они вышли на пенсию и все сбережения тратят на путешествия. Что она, ее соседка, все золотые украшения не оставляет на потом, а продает и с мужем едет куда-нибудь, смотреть, гулять и отдыхать.
А она все еще ждет, все еще автоматически выпрыгивает из тапочек, когда ступает на ковер, и он действительно у нее как новенький.
Подорожник
В маршрутке в Одессе. Нарядная, но строгая женщина с поджатыми губами требует: «Остановите у супермаркета».
Водитель: «Там останавливаться нельзя».
«Остановите, – требует нарядная, но строгая женщина, – я спешу. Я очень спешу!»
Водитель: «Я не могу там останавливаться, там нельзя останавливаться».
Она: «Остановите, я сказала! Я вам говорю – выскочу на ходу, если вы не остановитесь!»
Водитель: «Ну хорошо-хорошо, только быстро…»
Притормаживает, еще не остановился, а она уже открыла дверь.
Водитель: «Подождите, только не прыгайте на ходу».
Она кричит на водителя, выпучив глаза: «Вы чтооо?! Думаете, я дура?!»
Водитель (кротко): «Да».
* * *В маршрутке сидят двое. Она прозрачная, нежная, вся в кудрях. И он – голова бритая, лоб скошенный, почесывается рукой, сжатой в гигантский, довольно грязный кулак. Брови низкие и густые. Словом, внешность характерная – питекантроп нервно курит в зарослях.
Девочка его кормит бананом, дает откусить, он, не глядя на девочку, тупо жует. Она опять дает откусить, как ребенку, он жует. Наконец доедает последний кусок, девочка суетится – куда ей девать шкурку, роется в сумке, ищет пакет. Но питекантроп принимает настоящее мужское решение – нервно выхватывает банановую кожуру и швыряет ее в открытое окно маршрутки.
Девочка нежно и доверчиво заглядывает ему в лицо. А он сидит гордый и молчаливый.
(Может, он и разговаривать не умеет…)
Тут и провидицей не надо быть. И ведь если скажешь ей, что у нее в жизни ВСЕ БУДЕТ ПЛОХО, не поверит.
Соседка Аллочка выходила замуж. И ей все говорили: да ты посмотри, что это, это же чудовище, но она смотрела сквозь говорящего, очарована и околдована.
И вот мы смотрели на него и думали: чем он ее взял? Такую красивую девочку, умненькую, воспитанную, чем?! И в последнюю ночь перед свадьбой ей снится директор ее магазина – Аллочка в магазине работала, – директор магазина Евгения Васильевна в виде Божьей Матери. И говорит: «Не выходи замуж за Юру – ВСЕ БУДЕТ ПЛОХО».
Аллочка долго не раздумывала: мол, это ведь не настоящая Божья Матерь была, а Евгения Васильевна… И потом, все же на свадьбу куплено… И вышла.
