Солдаты милосердия - Любовь Буткевич

Известно было нам и то, что рядом с нашими войсками сражались части 1-го Чехословацкого корпуса. Нередко поступали к нам их раненые воины.

Этот корпус спешил на соединение с восставшими соотечественниками, боровшимися с оккупантами по ту сторону Карпат.

Наступал новый, 1945 год. Руководство госпиталя, партийные и комсомольские активисты, пройдя по палатам отделений, поздравили фронтовиков с наступающим Новым годом, пожелали скорейшего выздоровления и возвращения домой с победой.

Участники самодеятельности тоже разошлись по палатам, чтобы немного развлечь, повеселить лежащих пациентов, создать для них праздничную обстановку. Наконец, для поднятия настроения, перед новогодним ужином всем раненым воинам было выдано по сто граммов спирта.

Потом накрыли столы для личного состава, чтобы тоже встретить праздник по возможности торжественней.

Все речи и выступления за новогодним столом сводились к пожеланиям скорой победы.

Позади польские города и местечки Рыманув, Кросно, Краков…

И снова вперед!..

Меня все же не покидала мечта — побывать на передовой. Я продолжала завидовать девушкам-зенитчицам, регулировщицам, с кем встречались на каждом шагу. Особенно не находила покоя после знакомства с разведчицей Валей, поступившей к нам с подозрением на острый приступ аппендицита. Но диагноз не подтвердился, и ее несколько дней спустя выписали.

Это была худенькая, небольшого роста девушка со светло-рыжими коротко постриженными волосами. Скромная и неразговорчивая. Только перед выпиской разоткровенничалась. Рассказала, как пыталась убежать из дому на фронт. Как потом направили ее на подготовительные курсы, где изучала рацию и обращение с оружием. А некоторое время спустя была заброшена в тыл врага с группой из трех человек. Они располагались вблизи аэродромов и крупных железнодорожных станций. Она вела наблюдение за передвижением войск противника и вызывала авиацию…

Валя призналась, что ее гордостью был пятнистый маскировочный костюм, который так редко приходилось надевать. Ей нравилось ходить в нем по улицам и чувствовать, с какой завистью смотрели на нее девчонки и мальчишки.

После выписки из госпиталя за Валей приехали ее друзья-разведчики. И она, натянув свой пятнистый костюм, гордо зашагала через госпитальный двор к такой же пестрой машине.

Мне жаль было расставаться с этой маленькой светло-рыжей девчонкой. Я тоже смотрела ей вслед с великой завистью.

И вот теперь, возвращаясь из ХППГ-5149, куда меня направляли на помощь, рискнула заехать с сануправление.

Полковник Харченко был у себя и сразу же принял.

— Не успела доложить, что возвращаюсь…

— Не знаете, где находятся ваши? Сейчас скажу.

— Нет, товарищ полковник, прошу направить меня в часть.

— С Темкиным не поладили, что ли?

— Товарищ полковник, я добровольцем пошла на фронт, а передовой не видела. Вернусь домой — и рассказать не о чем будет.

Полковник расхохотался.

— Вот оно что! А здесь, старшина, по-вашему, не передовая? Вы что, хотите впереди войск шпарить? Вам мало того, что постоянно находитесь под обстрелом и бомбежками? Мало той ответственности, какая лежит на ваших плечах: сотни и тысячи человеческих жизней? Сколько пользы приносите, выхаживая раненых бессонными ночами. Сколько крови сдали, не пожалели для пострадавших воинов. Донор, небось?

— Да. У нас почти все доноры.

— Вот видишь, и кровь пролита не впустую, а для спасения жизни людей. Недаром проходят все ваши старания, возвращаете в строй больше семидесяти процентов бойцов и командиров после лечения. Этого вам мало? Да вы все здесь совершаете настоящий каждодневный подвиг. А будь на передовой, может, давно бы в живых не было. Шальная пуля могла уложить в первую же минуту и без всякой пользы. Вот что, дочка, никуда я тебя не пущу. Поезжай к своему Темкину, к подругам-землячкам. Там тебя ждут. Сама знаешь, на новом месте всегда горячая пора. Скоро день победы будем праздновать, а вы хотите изменить землякам перед финишем. Это непростительно! Дайте крепкое слово: до победы не расставаться!

— Спасибо, товарищ полковник. Я все поняла.

— Вот и хорошо. Ваши развертываются в местечке Кенты.

— Я знаю. Разрешите идти?

— Счастливого пути, старшина!

Да. Прослушала хорошее и полезное наставление. И поехала в свой родной госпиталь.

Всю дорогу размышляла над словами полковника и соглашалась с ним.

Словно другими глазами смотрела на своих случайных спутников, сидящих рядом, в кузове попутной машины. Это были люди молодые и пожилые, рядовые и офицеры. Возможно, что кто-то из них спешил в часть, выписавшись из госпиталя. Теперь у меня не было зависти к тем, кто ехал на передовую. Я спешила на свой, медицинский, фронт, где тоже шла ожесточенная борьба, но борьба за жизнь людей.

Машина остановилась на перекрестке по знаку флажка регулировщицы. Рядом с ней пристроился военный газик. Смотрю, знакомое лицо — Владимир!

— Товарищ майор!

— Любаша? Вот так встреча! Куда путь держишь?

— На Кенты.

— И мы туда же. Пересаживайся.

По дороге призналась в том, что побывала в санотделе, что хотела сбежать из госпиталя.

— Не вздумай это делать под конец войны. Считаю, что теперь-то твое место только в госпитале. Пойми ты, сейчас начнутся небывалые бои. И чем ближе к победе, тем они станут ожесточеннее.

— Можете не беспокоиться, товарищ майор, уже все поняла. Полковник уговорил и взял слово — до победы не расставаться.

— Вот это верно!

Вижу указатель: «Хозяйство Темкина». Значит, уже прибыла. Не успели встретиться, как настала пора расставаться.

— Ты смотри, куда вы забрались!

— Мы же всегда так забираемся. Поближе к действующей артиллерии — веселей работается.

— Теперь уже знаю, что так. Ну, надеюсь, что расстаемся ненадолго. Наше следующее свидание — после победы, в Берлине. Слышишь?

— Да, да. Машина скрылась.

Словно во сне промелькнуло мгновение встречи…

А обстановочка-то здесь ничего — будь здоров! Грохот стоит неимоверный. Поблизости с воем и свистом проносятся огненные снаряды «катюш», вызывая дрожь. Хочется прижаться к земле. А земля-то сама ходуном ходит. От взрывных волн ощущается колебание воздуха, и порой кажется, что от этого перехватывает дыхание.

В хозяйстве Темкина по обстановке чувствуется и нагрузка. Полный двор машин, пришедших с ранеными из медсанбатов и прямо с передовой. Подполковник Темкин и капитан Таран встречают и провожают в соседний эвакогоспиталь готовых к эвакуации раненых. Следят за порядком приема и отправки людей, подгоняя и без того употевших санитаров.

— О, Никулина вернулась! — как-то радостно произнес начальник. — Срочно возьми в штабе журнал, ручку, чернила и настраивайся на сутки и больше… В приемном отделении лежат сотни незарегистрированных людей. Там и больные с температурой, там и раненые. Двое ведут регистрацию, но дело продвигается медленно. Большое поступление…

Госпиталь на этом участке, как никогда, оказался расположенным близко к переднему краю. И пострадавшие поступали не только из частей 38-й армии, но и из соседних соединений. Коллектив столкнулся с огромными трудностями. Не хватало помещений для размещения людей. Недоставало медицинского и другого обслуживающего персонала.

Личный состав прилагал все силы, применял весь опыт, полученный за полтора года работы, трудился дни и ночи в течение трех суток.

И лишь несколько дней спустя положение стало выправляться, когда прибыли группа усиления и несколько машин из автобатальона, которые ускорили, эвакуацию раненых.

На полу огромного зала, фойе, широкого коридора какого-то учреждения плотно уложены люди. Осторожно проходит врач приемного отделения, осматривая лежащих, выявляя тяжелых по состоянию, и просит зарегистрировать их в первую очередь. После этого их сразу же уносят в операционную или в перевязочную. Остальные записываются все по порядку. Сортируются лишь истории болезни. Раскладываются отдельно — на больных, контуженных и раненных по профилю ранения. Как можно скорей всех их нужно распределить по местам. Пока они уложены на солому во всей верхней одежде и в обуви, с подложенными под голову шапками или вещевыми мешками. Стонут. Некоторые кричат от нестерпимой боли. Надо спешить. Пробираюсь между ними, сажусь на пол, записываю в журнал лежащих вокруг, заполняю на них истории болезни и опять перехожу на другое место…

Это был самый напряженный момент в работе коллектива, где каждый должен был проявить себя в умении организовать работу — выдать все, чему он научился.

Эвакуация велась также круглосуточно. Иначе было нельзя.

В феврале в этих краях чуть наступало потепление, как снег полностью исчезал. Дороги становились жидкими. Тяжело передвигаться, что пешком, что на машине. Бесконечным потоком идущий транспорт углубляет ямы и ямки. Дорога совсем разбита. А я уже опять сопровождаю колонну машин до эвакогоспиталя. Несмотря на малый ход, людей встряхивает, причиняя боль. Потрясешься по таким ухабам и скажешь поневоле: «Эх, дорожка, фронтовая!»