Одержимость шейха - Миша Рейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох, прежде чем впечатать костяшки пальцев в твердую стену.
В ней нет ничего особенного. Она не имеет надо мной власти. Единственное, что связывает мои мысли с ней — похоть. Тупая грязная похоть. Трахнуть и выбросить. Да. Все станет гораздо проще, когда я именно так и сделаю. И я сделаю, после того как поговорю с братом, чтобы дать себе повод не быть с этой проклятой дрянью нежным, таким, как просят меня ее колдовские бездонные глаза.
Только, сколько бы ни пытался сконцентрироваться на собственном голосе или сосредоточиться на предстоящем разговоре с братом, ничего не выходит.
Мой контроль трещит по швам. И раздражение снова берет верх.
Кус ом ак!
Не быть одержимым ей. Ни ей, ни какой-либо другой женщиной. Больше ни одна сука не разрушит меня.
Каким-то образом у меня получается переключиться на разговор с братом, который явно не хочет мне говорить всей правды, и это помогает пламени прошлого остыть и зажечься другому, сделав меня напряженным и готовым вцепиться пятерней в его горло, раздавить голыми руками. Все это непроизвольно мелькает перед глазами, прежде чем я толкаю тяжелую резную дверь и переступаю порог своего кабинета.
Фейсал сидит на диване, упершись локтями в колени, и отстраненно кивает головой, глядя куда-то перед собой. В одну точку. Будто меня здесь нет. Он погружён в свои мысли настолько, что совершенно не слышит происходящего вокруг себя. Это всегда раздражало отца. Потому что любой член семьи, претендующий на власть, должен быть собранным, бесстрашным и честным, с огромной волей и умом.
Иногда у меня складывается впечатление, что у моего брата нет ни единого процента от правителя. Возможно, все дело в возрасте и горячем нраве, присущем нашим мужчинам. И все же он мой брат. Моя кровь, будто нарочно напоминаю себе, чтобы не совершить глупости, о которой я смогу пожалеть.
Когда-то я пообещал себе не жалеть ни о чем.
И сейчас не буду.
Накажу, если потребует того справедливость.
С этим решением я прохожу в тускло освещенное помещение, наконец привлекая к себе внимание брата и ощущая, как мгновенно тяжесть сковывает мое тело. Порой кажется, что во мне действительно живет звериная сущность, потому что я чувствую запах гнили. И сейчас источник этого запаха только один. Мой брат.
Опешив, он тут же поднимается с места, но я обрываю жестом его невысказанную речь.
Секунда. Мне нужна гребаная секунда.
Размяв ладонью шею, чтобы снять напряжение, сглатываю и выдыхаю скопившийся в груди воздух, после чего прохожу мимо Фейсала и, развернувшись, опираюсь бедрами о край дубовой столешницы.
Замечаю, как нервно он растягивает губы в тонкую линию и все же возвращается на диван, а я прикрываю глаза, чтобы успокоить разгоряченную кровь, накалившую каждый мой нерв, но снова вижу ее образ. Испуганные глазища, в которых беснует зеленое море, и пухлый алый рот, проклятый рот, который я хочу до одури. Тут же вспыхивает новый кадр, как она покорно становится передо мной на колени, бросает на меня горящий взгляд, прежде чем обхватывает мой член маленькими ладонями и начинает сосать. Эта картина слишком быстро заставляет запульсировать мою затвердевшую длину. Издав тихий звук, похожий на недовольное рычание, сжимаю челюсти и трясу головой. Что на меня нашло? Она точно ведьма.
Глава 15. Она не моя
— Джафар, — как сквозь туман слышу эхом голос брата и открываю глаза, — надеюсь она не запудрила тебе мозги.
Мы смотрим друг на друга минуту, пока я читаю десяток эмоций в глазах брата, после чего произношу невозмутимым тоном:
— С чего такое волнение, брат? — горло пересохло от напряжения, в котором я варюсь весь вечер.
— Да… — запинается, но быстро продолжает, — нет никакого волнения, просто не хочу, чтобы женщина стала камнем раздора между нами. Помнишь, что всегда говорил нам отец? Поддаться щупальцам женщины — это смерть. Ты ведь знаешь и не допустишь этого?
Сощуриваю глаза, некоторое время молча испытывая Фейсала пристальным взглядом, но в итоге качаю головой.
— Нет. Этого никогда не будет. Не переживай.
— Хорошо, а то мне показалось, что между вами есть связь. Надеюсь, ее сходство с Аминой всего лишь совпадение?
Хмыкаю, складывая на груди руки, чтобы закрыть свое раздражение на замок. Этот щенок не имеет права называть ее имени. Однако показывать, что меня задело упоминание о погибшей девушке, той, что была уготована мне в жены, не собираюсь. Ее больше нет, я отпустил эту женщину и больше не хочу жить с чувством вины.
— У меня нет связи ни с кем, — заявляю я с полным хладнокровием, наконец ощущая отрешение от всего мира. Так-то лучше. Боль — лучшее средство, чтобы привести себя в чувства. — Я просто трахаюсь. На этом все, Фейсал. Мы не будем обсуждать эту тему. Но больше не приближайся к ней. Причину я тоже называть не обязан. Я говорю, ты делаешь. И впредь спрашиваешь моего разрешения. Всегда. Чтобы ты ни захотел в моем дворце. Ты у меня в гостях, — особенно выделяю последние слова. — Тебе понятно?
Лицо брата каменеет, а в глазах закручиваются клубы возмущения, прежде чем он глотает свой язык вместе с трусостью и в конце концов кивает.
Ощущая разливающееся по венам расслабление, облизываю губы и для удобства перекрещиваю ноги.
— Теперь давай поговорим о том, что на твоем лице. Я слышал много версий, но ждал, что мой брат расскажет мне истинную причину. Кто посмел поднять руку на младшего эмира? — обхватываю челюсть и медленно потираю подбородок большим и указательным пальцем. — Мне есть, кого наказать в этом замке?
Пауза.
— Не уверен, что ты хочешь это знать, — он откидывается на спинку, после чего перекидывает ногу на ногу, устремляя на меня лукавый взгляд. Всегда себе на уме, как и его мать.
Жестом показываю ему продолжать.
— Прежде чем скажу, прошу учесть, что я не знал о неприкосновенности рыжей обольстительницы. И к тому же ее поведение также призывало меня к действиям.
Мои челюсти невольно сжимаются, пугая Фейсала гулящими под щетиной желваками.
— Говори, — припечатываю я.
— Нечего рассказывать, застал ее подглядывающий за своим господином, — Фейсал кривит губы, давая мне понять намек. — Ее, видимо, завело то, как стонала одна из
