Эхо любви - Анна Герман

Но время шло. Взглянув на часы и сочтя, что метод мирных переговоров себя не оправдал, дама перешла в настоящую атаку. Ее громкий, звучный голос раздавался на весь зал (итальянцы не только музыкальны, но в массе своей имеют хорошо поставленные голоса).

Теперь, вся красная, возмущенная мать набросилась на кассира как львица, упрекая его в бессердечии, в том, что он намеренно лишает бедных, беззащитных детей отдыха (в особенности целительного йода). Говоря, а точнее, выкрикивая это, она так крепко прижимала к себе ребятишек, что они в результате разволновались и подняли неистовый рев.

Итальянцы невероятно чувствительны ко всему, что касается детей, и мамаша это, без сомнения, учла. Вокруг наших героев немедленно образовалась толпа; никто толком не знал, в чем дело, но все мигом поняли, что в отношении детей проявлена несправедливость. Вспотевшая синьора заканчивала третий акт своего представления, видя, как кассир никнет на глазах, хватается за голову и жаждет лишь одного - чтобы это поскорей кончилось.

Фото из архива Анны Качалиной

Вскоре я сидела в самолете, который должен был доставить меня в Неаполь. Синьора с мальчиками тоже была здесь.

В неапольском аэропорту нас встречал (я летела, естественно, в сопровождении Рануччо) композитор, автор песни, которую мне предстояло петь на фестивале. С ним была его жена, молодая, красивая женщина - мать довольно большого количества детей: не то семерых, не то девятерых. Впрочем, если я допустила неточность, то за истекшее время она наверняка уже исправлена - в большую сторону.

С гостиничного балкона открывался вид на море - настолько чудесный, что даже американский авианосец, маячивший на горизонте, не мог вполне подавить моего восторга.

На следующий день я записала на пластинку свою фестивальную песню. Оказалось, что XV неаполитанский фестиваль планируют провести прежде всего как телевизионное зрелище, и в этом качестве он должен быть безупречно отработан в соответствии с утвержденным сценарием. Таково было решение организаторов. Каждый из трех вечеров должен был проходить в иной местности - не перед залом с публикой, а - в зависимости от «фотогеничности» пленэра - либо в прекрасном старом саду, либо во дворце, почти без публики, с учетом единственно интересов телезрителей.

Но все эти старые дворцы и сады - невинная затея в сравнении с главным требованием организаторов фестиваля. Впервые все фестивальные песни должны были исполняться под фонограмму.

У меня вообще не укладывается в голове мысль, как можно проводить фестиваль путем прослушивания песен, звучащих в записи, предварительно созданной в студии. Ведь при этом совершенно исключается непосредственное общение с публикой, творческий подъем певца, который мобилизует все свои возможности, чтобы показать себя с самой лучшей стороны.

В студии никогда не запишешь песню так, как удается исполнить ее перед публикой. Спортсмены, к примеру, когда трибуны пустуют, показывают более низкие результаты.

И такое новшество было введено на фестивале в Неаполе - здесь, где всякий вкладывает в пение всю душу и дарит ее публике вместе с мелодией!

Очень негативно оценили новшество и сами неаполитанцы. «С тем же успехом можно вынести на эстраду проигрыватель, поставить пластинку, а певец волен отправиться куда-нибудь посидеть за стаканчиком вина», - услышала я горький комментарий продавца газет.

Что ж, замечание вполне справедливое. Однако, невзирая на проявленное жителями Неаполя недовольство, все шло в соответствии с утвержденным планом.

Первый концерт состоялся в Сорренто.

Я в тот вечер не пела и могла смотреть передачу из Сорренто по телевизору.

Накануне мы на небольшом пароходике добрались до острова Искья, откуда должен был транслироваться второй фестивальный концерт. От пристани до отеля Пунто Молино крутыми улочками нас доставил в своей повозке энергичный черноволосый парнишка. Повозка его напоминала один из вагончиков детской железной дороги, какие встречаются в веселых городках, устроенных для детей.

Мы высадились перед зданием странного вида - в форме высокой круглой башни, расположенной посреди чудесного сада с большим бассейном. Это была наша гостиница. Примерно так рисовалась мне башня из сказки Андерсена о принцессе, у которой была столь длинная коса, что она с успехом заменяла принцу. лифт.

Дворец-отель оказался внутри оборудованным с большим вкусом. Небольшие комнаты обставлены темной мебелью в старинном стиле, люстры - со свечами. В холле, где можно было побеседовать или сыграть партию в бридж, высились растущие в кадках и живые, свежесрезанные цветы. Я подчеркиваю это обстоятельство, ибо чаще видела цветы искусственные - сделанные весьма умело, но навевающие тоску. Одна стена была целиком выполнена из особого стекла, позволявшего видеть все, что происходит снаружи, но самому оставаться невидимым.

В этом-то холле я сидела вечером и смотрела передачу первого концерта из Сорренто. Виллы, на которой происходило действие, не было видно, но, судя по роскошному окружающему ее парку, в котором «гуляли» певцы, она была не менее великолепна.

На следующий день начались репетиции. Публику составляли только те люди, которые сопровождали исполнителей. Ибо у каждого был спутник - у кого жена, у кого муж, друг, подруга или. даже несколько подруг. Прибыл также и Модуньо со своей очаровательной женой.

Хотя. была все же и публика - ребятишки. Они сидели на крышах соседних домов, плотной толпой сгрудились у ворот сада. За ними виднелась группа пожилых женщин.

После обеда выдалось несколько свободных часов. Я отправилась на берег моря - хоть немного подышать свежим воздухом и передохнуть после репетиции. Не успела оглянуться, как меня плотным кольцом окружила детвора. Тут были несколько подростков, малолетки и даже один ползунок, который лишь некоторое время спустя присоединился к обществу.

Дети во всем мире одинаково прелестны. Их интересовал фестиваль, его участники. При этом они проявили большую осведомленность - им, к примеру, было известно (из газет), что я - полька, ибо впервые в истории неаполитанских фестивалей в этом фестивале принимала участие иностранка, полька.

Они хотели знать, как далеко от Искьи находится моя страна, что это за страна и есть ли там такое же теплое море. Они дотрагивались до моих волос и, причмокивая, удивлялись - настоящие! «И у меня точно такие, правда?» - спросила веснушчатая девчушка, приложив к моей косе кончик своей огненно-рыжей косички. Конечно, маленькая кокетка отлично понимала, что она тут в этом смысле единственная, поскольку все остальные головки были черные как смоль. Потом, когда мне пришло время уходить, они проводили меня до самых ворот и, прощаясь со мной (я всем по очереди пожала перепачканные чернилами руки), громко желали мне успеха.