Рассказы из доброй жизни - Татьяна Мушурьян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так же недолго проживал в нашем доме с женой и маленькой дочкой знаменитый и великолепный Владимир Этуш. Его дочка Рая, которая гуляла с нами во дворе, была очень позитивным и приветливым ребенком, и кроме как Раечка ее никто не называл. Она с удовольствием вступала со всеми в диалог, говорила медленно и нараспев, задавала много вопросов и, внимательно слушая ответ, с интересом заглядывала в глаза. Потом эта семья, как и семья Бориса Новикова, переехала из нашего дома на другое место жительства. И еще много знаменитостей и просто известных писателей, поэтов, дипломатов и генералов советского периода проживали в одном доме, тихо и мирно соседствуя друг с другом. Но вот с одним из известных персонажей нашего дома у меня произошел совершенно неординарный случай.
«Крылья» двух корпусов завершаются разворотом внутрь, между ними расположен въезд во двор. Эти два «сапожка», как назвали их жильцы, имеют вход не со двора, а с улицы. Внизу, по всей ширине завернутых внутрь корпусов, возведены две большие пешеходные арки, а над ними – огромные балконы, во всю длину этих арок. На эти балконы выходили несколько квартир второго этажа, а балконы были визуально поделены. Затем в определенный момент, когда дочушка нашего генсека, большая любительница «цирковых аттракционов», в очередной раз вышла замуж, жильцов одной из этих квартир благополучно расселили, квартиры объединили в одну, и проживать в ней стал силовой гимнаст Евгений Милаев со своими детьми, которые вместе со своим отцом выступали в цирке. Номер у них был красивый и сложный: отец держал длинный металлический шест на лбу, а дети, брат и сестра, выполняли сложные эквилибры на этом шесте на большой высоте. Артисты цирка большую часть жизни проводили в гастрольных поездках и бывали дома нечасто, поэтому дети Милаева учились в эти периоды в обычной московской школе через дорогу, но дружбу с одноклассниками не заводили и держались особняком.
Жильцы могли часто видеть Милаева-старшего, разминавшегося на балконе. Это был крупный, представительный, состоящий из одних мышц, всегда в ярких цветастых трусах мужчина. Его лоб, постоянно выдерживающий вес шеста с кувыркающимися на нем уже не маленькими детьми, имел не проходящее круглое пятно.
Я училась в музыкальной школе, которая находилась в центре, и три раза в неделю уже самостоятельно ездила на метро на занятия и обратно. Каждый раз, возвращаясь из школы, я проходила через центральный въезд во двор, между двумя арками с большими балконами, и шла в сторону своего подъезда. Дело было осенью, темнело уже быстро, народу тогда на улицах и так было не много, а в этот момент не было никого. Проходя мимо первой арки, я вдруг услышала хлопок и одновременно почувствовала резкую боль в ноге. Было уже темно, но я увидела струйку крови под сгибом ноги и, хромая и плача, побрела к своему подъезду.
Когда я зашла в дом и показала маме ногу, она сказала:
– У тебя там дробь! Пойдем, я знаю, кто это сделал.
– Кто? – спросила я. Мама всегда стояла у окна, поджидая меня вечером из школы.
– Это сын Милаева. Я заметила, что он прятался по углам балкона, одетый во все темное.
Быстро, помогая мне идти, мы добрались до подъезда, где жили Милаевы.
Поднявшись на второй этаж, мама позвонила в дверь. Нам открыл отец в очередных ярких трусах. Вблизи масса его мышц внушала опасение. По нашим лицам он сразу понял, что пришли мы не для милой беседы.
– Вот! – мама показала мою ногу с дробинкой внутри.
Милаев побагровел и громко позвал сына…
Из глубины темного коридора к нам приближался пятнадцатилетний подросток с белым как мел лицом. Отец, не задавая ни единого вопроса, коротко сказал:
– Ружье!
Сын принес. Милаев-старший взял ружье двумя руками с двух сторон, за ствол и за приклад, приподнял колено и… жа-а-ах!..
На пол с грохотом упали две половины бывшего ружья…
Мы, ошарашенные увиденным, не выдвигая больше никаких претензий и решив, что провинившийся сын запомнит этот урок на всю жизнь, поехали в больницу, и мне извлекли из ноги дробинку.
Глава 3
Сразу же после заселения к каждому подъезду прикрепили так называемых лифтеров. С виду это были женщины скромного вида пенсионного возраста, но только теперь, вспоминая их прозорливые глаза и вечную настороженность, понимаешь поставленные перед ними задачи. Дежурили они по суткам, тихо сидя между двумя дверьми подъезда на стульчике. В подъездном холле обычно были еще маленькие комнаты – там лифтеры ночевали, когда закрывали подъезд на ночь, но по внешнему звонку поднимались и открывали дверь задержавшимся жильцам. Когда вечерами девушки подолгу стояли у своих подъездов, воркуя с провожающими их молодыми людьми, они, словно блюстители нравов, напоминали им о позднем времени и загоняли домой.
Шумные игры нашего детства – вышибалы, штандер, салочки, пряталки – и велосипедные гонки по кругу двора объединили подрастающих детей в дружную команду. Классиками исчерченный асфальт не успевал промываться дождем. Единственное и приятное для нас напоминание о том, что в гостинице была какая-то жизнь, были изредка открывающиеся окна подвала под гостиницей, которые выходили во внутренний двор, и тетеньки в белых колпачках угощали нас бракованными булочками и пирожными, потерявшими при выпечке нужную форму. Вот это был праздник! Мы поедали все в момент.
Подрастая, нас все больше интересовало: как это все устроено в таком большом доме? Не знаю, как сейчас, но мы, как юные исследователи, столкнулись с неожиданнымфактом: все дороги для наших удивительных исследований были заботливо… открыты. Мы быстро освоили потайные внутренние проходы и лестницы и беспрепятственно, но на «мягких лапах», открывали для себя все новые и новые объекты для изучения. По черным ходам и лестницам
