Запрет на вмешательство - Макс Алексеевич Глебов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С неполной разборкой, как я понимаю, все, товарищ подполковник, — доложил я, — Если будем делать полную, то мне понадобятся соответствующие инструменты.
— Полную разборку делать не будем, но ты должен ответить мне на один вопрос, — внимательно посмотрел на меня Лиховцев. — Вот эту полукруглую деталь видишь? Что это и зачем она нужна?
Я с минуту вертел в руках раму со стволом, внутри которой на подпружиненном штифте крепилась указанная подполковником полукруглая штуковина сложной формы с множеством вырезов и канавок.
— С финской, говорите, привезли, товарищ подполковник? — уточнил я у Лиховцева.
— Ну, да, с финской. С убитого офицера бойцы сняли у озера Толвоярви, — по лицу подполковника пробежала тень. Видимо, воспоминания о тех днях были для него не слишком приятными1.
— Тогда понятно. Пистолет этот, судя по всему, разрабатывался специально под условия крайнего севера, потому что надежности всех узлов и механизмов, а также защите от грязи и низких температур конструктор явно уделял повышенное внимание. А деталь эта нужна для ускорения отката затвора — это повышает надежность срабатывания автоматики при стрельбе в тяжелых погодных условиях.
— Ни хрена себе… — подполковник явно был поражен до глубины души, и пока я в обратном порядке собирал пистолет, лишь молча наблюдал за моими действиями.
— Отпусти его, капитан, под мою ответственность. Боец и впрямь уникальный, и мне такой в полку до зарезу нужен, особенно сейчас. Верни ему ту немецкую пушку и вместе с остальными, кто с ним был, выдели в распоряжение штаба. Это, считай, наше единственное серьезное противотанковое средство на данный момент. А проверить остальные его слова ты еще успеешь, когда к своим выйдем.
— Товарищ подполковник, — возмутился капитан, — сержанта разрешите у себя оставить? Он из войск НКВД, а у меня людей не хватает.
— Сержанта забирай, — отмахнулся Лиховцев, — Все, Нагулин, свободен.
Подполковник собрался было уже вернуться в свою часть блиндажа, но я не мог отпустить его просто так.
— Товарищ подполковник, разрешите доложить?
— Что у тебя, Нагулин? — обернулся командир окруженцев.
— Товарищ сержант наверняка сообщил товарищу капитану о том, что я могу слышать работающие моторы и другие звуки, сопровождающие передвижение войсковых колонн, с гораздо большего расстояния, чем большинство людей.
Лиховцев бросил взгляд на капитана, и тот молча кивнул.
— Продолжай, — разрешил мне подполковник.
— В ожидании своей очереди на допрос я внимательно слушал, что происходит в окрестностях нашего леса. Лагерь в основном спит, канонада тоже стала ночью не такой громкой, и в редкие моменты затишья я отчетливо слышал, как по окрестным дорогам к нашей позиции подтягиваются немецкие войска. Тяжелой техники я услышал немного, но, как минимум, три танка в одной из колонн шли. Остальное — в основном грузовики. Всего, по моим прикидкам, к нам выдвинулся усиленный пехотный батальон. С рассветом пехота начнет прочесывать лес. Если они натолкнутся на серьезное сопротивление, сразу прекратят продвижение, но контакт разрывать не будут, а дальше вступит в дело артиллерия, минометы и, возможно, те бомбардировщики, которые уже отметились здесь вчера вечером.
— Бред какой-то, — категорично заявил капитан, — как можно все это расслышать с такими подробностями? Я еще сержанту этот вопрос задавал, и он так и не смог объяснить…
— Подожди, капитан, — Лиховцев выглядел задумчивым и сильно обеспокоенным, — я слышал, что говорил сержант, и то, о чем сейчас доложил Нагулин, мне очень не нравится, хотя звучит это все, согласен, не слишком убедительно.
— Товарищ подполковник… — я попытался сказать Лиховцеву, что из леса нужно срочно уходить, если, конечно, уже не поздно, но тот остановил меня жестом руки.
— Свободен, боец. Я твой доклад услышал, а остальное уже наше с капитаном дело.
* * *Все тот же красноармеец отвел меня к Чежину и Шаркову. Нам вернули оружие и вещи и отвели к новому командиру — лейтенанту Верулидзе. Этот колоритный грузин руководил отделением охраны штаба. Нельзя сказать, что он сильно обрадовался побудке посреди ночи, но принял нас неплохо.
— Да, неслабо приложило вас, — качнул он головой, выслушав мой короткий рассказ о том, как мы здесь оказались и откуда у нас немецкий пулемет и противотанковое ружье.
— Да вас, товарищ лейтенант, похоже, тоже изрядно потрепало, — ответил Шарков, обведя взглядом лагерь.
— И не говори, — в голосе Верулидзе слышался едва различимый акцент, но слова он выговаривал правильно, и достаточно сложные предложения строил без всякого напряжения, — с седьмого июля, считай, в непрерывных боях. Нормально, в целом, дрались, но прет немец… Откуда только столько техники у него? И воевать умеют, не отнимешь. В конце месяца только фронт развалился. И до этого, конечно, отступали, но окружений удавалось избегать, и контрудары сильные наносили. А потом…
Что было потом, Верулидзе рассказывать не стал — только рукой досадливо махнул, но мы и так отлично понимали, что случилось дальше.
— Что с боеприпасами, бойцы? — сменил тему наш новый командир, кивая на «Панцербюксе».
— Двадцать три патрона, товарищ лейтенант. Совсем не густо, — ответил я, взвешивая в руке ранец с боезапасом, — и к винтовкам тоже патронов нет почти.
— Ну, с боезапасом к «мосинкам» я вам помогу, — кивнул лейтенант, — а вот с этим… Тут уж вам экономить придется, ничего не поделаешь.
Патронов к винтовкам нам действительно подкинули, но по итогу оказалось, что кроме немецкого противотанкового ружья, другого оружия у меня нет, что меня, естественно, не порадовало, но Верулидзе в этом вопросе помочь мне ничем не смог — оружия в отряде не хватало. Зато теперь мое «панцербюксе» оказалось не просто трофеем, а моим личным оружием, врученным мне Родиной, о чем в красноармейской книжке бойца Нагулина появилась соответствующая запись, вместе с обязанностью это оружие хранить и ответственностью за его утрату. То
