Остров русалок - Лиза Си

Человек в особенной фуражке что-то скомандовал своим людям и стал показывать на разные места на борту, которые следовало обыскать. Оружия, разумеется, не нашли. Как только американцы поняли, что в лодке только старик и ныряльщицы, человек в особенной фуражке отдал приказ, и через пару минут по веревочной лестнице к нам спустился кок в фартуке, покрытом жирными пятнами. Кок стал орать, будто надеялся, что крик мы лучше поймем, а когда это не помогло, сложил пальцы щепоткой и постучал по губам: «Еда». Потом он хлопнул по груди раскрытой ладонью: «Я заплачу».

Ку Сун, Ми Чжа и я раскрыли сети, показывая морских ежей. Кок покачал головой. Ми Чжа подняла пойманного ею осьминога. Кок провел рукой по горлу: «Нет!» Я поманила его к другой сети, где лежали уже рассортированные морские слизни. Я взяла одного, поднесла отверстие к губам и высосала сочный кусочек, потом улыбнулась коку, стараясь передать, как это вкусно. Потом я взяла две пригоршни слизней и протянула их ему, жестом предлагая взять.

— Хорошая цена, — сказала я на своем диалекте.

Кок показал пальцем на слизней, потом на матросов, а потом ткнул себе в горло, изображая, будто его сейчас вырвет. Ну зачем так оскорбительно себя вести?

Наконец кок сложил ладони вместе и начал изображать ими волны, а потом вопросительно посмотрел на меня. Это должно было означать: «У вас есть рыба?»

— У меня есть рыба! — вмешался старый лодочник, хоть кок его и не понимал. — Идите сюда!

Американский кок купил у старика четыре рыбины. Отлично. Он тут сидел на своей лодке и рыбачил от безделья, пока мы работали. А теперь мы еще и потратили напрасно полчаса, в которые могли бы нырять.

Американцы залезли обратно по своей веревочной лестнице, и наши суда разошлись. Эсминец пошел прочь, а нашу лодку еще какое-то время покачивало и болтало в его кильватерном следе.

Пора было обедать. Лодочник дал нам кимчхи. Жгучий перец чили согрел нас изнутри, но горстки ферментированной капусты не хватило, чтобы возместить потраченную нами энергию или уменьшить наше разочарование.

— Мы с сестрой не наелись, — громко пожаловалась Ку Чжа.

— Не повезло вам, — отозвался лодочник.

— Может, дадите нам приготовить рыбу, которую вы не продали? — спросила Ку Чжа. — Мы с сестрой можем сварить суп из рыбы-сабли…

Старик рассмеялся.

— Вот еще, тратить рыбу на вас. Я ее домой жене отвезу.

Мы с Ми Чжа переглянулись. Ненависти к старику мы не питали. Вообще он относился к делу ответственно: не допускал, чтобы мы работали дольше восьми часов, включая путь из гавани и обратно. И за погодой внимательно следил, хотя, скорее всего, собственная лодка его интересовала больше, чем наша безопасность. Но мы с Ми Чжа уже решили, что на следующий сезон к нему не наймемся. Кругом хватало и других лодок и лодочников, а мы заслуживали того, чтобы нас как следует кормили.

* * *

Мы жили в пансионе для корейских хэнё в закоулке возле доков. Утром в воскресенье, наш единственный выходной, хозяйка сварила нам кашу. Порции были небольшие, но нас опять-таки согрел перец чили. Когда миски опустели, сестры Кан скрылись за занавеской, отделявшей их угол комнаты. Весь оставшийся день они планировали проспать.

— Только посмотри на них, — заметила Ми Чжа. — Я бы ни за что не потратила дневной свет на тьму сна.

Мне-то часто хотелось весь день проваляться на подстилке, особенно когда у меня были месячные и болели спина и живот, но Ми Чжа такого ни за что не допустила бы, и в тоску по дому она тоже не позволяла мне погрузиться. Она постоянно устраивала нам экскурсии. Мы уже пять лет работали в разных странах, так что ни электричество (хотя у нас в пансионе его не было), ни легковые автомобили (хотя мне ни в одном не довелось посидеть), ни троллейбусы (слишком дорого!) меня не впечатляли. Удивительно, насколько быстро привыкаешь к новому. Ми Чжа помнила, как гуляла и любовалась видами города с отцом, а теперь мы переживали и собственные приключения. Нам нравилось гулять по широким бульварам, застроенным многоэтажными зданиями — старыми, нарядными и непохожими ни на один дом на Чеджудо. Мы поднялись на холм и дошли до Владивостокской крепости, которую построили много десятилетий назад для защиты города от нападений японцев. Мы запечатлевали свои приключения не в дневниках или посланиях домой — мы просто не умели писать, — а в отпечатках увиденного: основания кованого светильника у самого входа в гостиницу, выпуклых надписей на крыльях или заднике автомобилей с названиями марок, декоративной металлической плашки в стене.

Тем утром мы никуда не торопились. Мы выбрали более приличный из двух комплектов одежды, которые привезли с собой, я напихала в трусы тряпочек, мы надели шарфы, пальто и ботинки и вышли на улицу. Стояло морозное ясное утро, воздух был прозрачный. С каждым выдохом у нас изо рта вырывались облачка пара. Навстречу нам попадались матросы, которые брели обратно к себе на корабль или в съемную комнату. Кое-кто из них вел под руку накрашенных женщин. Здесь была дурная часть города, не очень-то безопасная. И вонь тут стояла ужасная: мужчины мочились на стены или их рвало в закоулках после буйных гулянок субботним вечером, к тому же никуда было не скрыться от запахов рыбы, бензина и кимчхи. По переулкам мы выбрались на улочки, потом на проспекты и бульвары. Мимо нас прогуливались семейства: отцы катили малышей в колясках, матери держали за руки детей постарше, часто одетых в одинаковые пальто, шапки и варежки. Конечно, многие глазели на нас — цвет кожи, глаза и одежда выдавали в нас иностранок.

Мы не хотели зря тратить страницу из книги отца Ми Чжа, поэтому искали нечто особенное. Зайдя в парк, мы бродили по дорожкам, пока не дошли до статуи женщины, похожей на богиню. Она была одета в свободное платье, лицо ее воплощало безмятежность. В руке она держала цветок. Другую, открытую руку она протягивала к нам. Линии у нее на ладони были сделаны так правдоподобно, что почти не отличались от линий на моей руке из плоти и крови.

— Она слишком красивая, чтобы быть Хальман Чжусын, — прошептала я. Эта богиня касалась лба младенца или ребенка цветком уничтожения и тем самым вызывала смерть.

— Может, это Хальман Самсын, — ответила Ми Чжа так же тихо.

— Но если это богиня плодородия, деторождения и младенцев, то почему у нее цветок? — неуверенно спросила я.

Ми Чжа прикусила губу и задумалась.