Ночная охота - Юрий Козлов

— Ты родилась здесь, — сказал Антон, — жила там, умрешь тоже здесь. Как ты туда попала? И зачем вернулась сюда?

— Я сама не знаю, — жалобно ответила Елена, — то есть, конечно, знаю, но не уверена, что наверняка. Я, видишь ли… отупела за эти десятилетия. Ничего не осталось, только вот эта бутыль и могила. Хотя смысл должен быть. Неужели он только в том, что я встретилась здесь с тобой?

— Мы отвлекаемся, — вздохнул Антон.

— Мой отец был матросом, — обрадовалась возможности не отвлекаться и тем самым не упираться в вопросы, на которые невозможно ответить, Елена. — Тасмания — последний большой остров перед границей, бежать некуда — на сотни миль вокруг вода. Кстати, в смысле продуктов там жилось прилично, лучше, чем в Австралии или Африке. Конечно, если не обращать внимания на радиацию. Но пока живешь, ее не замечаешь, а как заметишь — глядишь, уже и помер. У нас жили до сорока пяти — пятидесяти. Отец гонял к полосе самоходные баржи с рудой, пригонял от полосы — с ядерными отходами или с компьютерами. Никто не задумывался, почему так — так было всегда. Кое-что про ту страну, конечно, знали. Они говорили на атлантическом и европейских диалектах, но был в ходу и главный язык. Там была другая — непонятная, не укладывающаяся в голове жизнь. Слова «свобода» и «демократия» были у них хуже ругательств. Всем заправляла КПСС — чудовищная, объявленная у нас вне закона, террористическая тоталитарная коммунистическая организация. Они должны были околеть от холода в Антарктиде вместе со своими красными знаменами, но сумели установить в центре материка огромный ядерный реактор, который растопил льды. Страна покрылась садами и лесами. Теперь там круглый год лето.

— Как им удалось построить во льдах ядерный реактор? — удивился Антон. — Кто им помог?

— В Антарктиде студенты до сих пор пишут на эту тему рефераты, — усмехнулась Елена. — Существует несколько версий. Первая — государственная: это произошло потому, что коммунистическая идея самая правильная в мире. В нужный момент она мобилизует народ на научные и трудовые подвиги. Вторая — религиозная: Бог помог, потому что Бог — коммунист. Не случайно же Иисусу Христу выписан партийный билет номер один. Третья — уфологическая: реактор построили космические пришельцы, прилетевшие с планеты, где давно и навечно утвердился коммунистический строй.

— А на самом деле? — спросил Антон.

— Не знаю, — посмотрела на него честными синими глазами Елена. — Знаю только, что кто-то построил реактор. Иногда — то ли излучение слабело, то ли Земля так поворачивалась вокруг своей оси — на острове принимали их радиопередачи, телевизионные программы. Там у них был рай — все цвело, всего завались, все молодые и здоровые. У них не было нищих, больных и несчастных. Они купались в море, играли в теннис и летали на планерах. У них ходили деньги, но кто хотел, мог вполне обходиться без денег. В каждом втором магазине товары отпускались даром. Это были те же самые товары, что и за деньги, только на магазине висела вывеска: «Каждому — по потребностям». Иногда, конечно, мелькали красные знамена, но в основном передавали рекламу разных товаров, каждый день новых. Казалось, люди там рождаются, чтобы получить спортивный разряд, вступить в КПСС, походить под знаменами, задарма попользоваться всеми мыслимыми и немыслимыми товарами, поселиться во дворце, где, извини меня, в сортире дерьмо смывает не вода, а шампанское, дожить, не старея, до тысячи лет. На острове никто не верил, что так может быть на самом деле, считали, что они специально дурят нас — свободных граждан великой демократической страны, — потому что завидуют. Люди ведь как устроены? Хотят знать истину. Стали — через матросов — отправлять туда записки. Кто-то просил отыскать родственников, кто-то — прислать лекарство, кто-то интересовался: почему это вы там так хорошо живете под властью извергов и убийц из КПСС, а мы со своей свободой и демократическими выборами сидим в нищей заднице? Те отвечали, присылали в контейнерах умопомрачительные вещи, ну… как моя, извиняюсь, твоя зажигалка. Выходит, не врала реклама. Тоже просили отыскать родственников, переслать на другие материки письма. Чего не пьешь? — Елена строго посмотрела на Антона, застывшего с бутылью в руках.

— Красиво рассказываешь, боюсь пропустить словечко, — Антон вспомнил, что ему вечером у красной проволоки встречать Золу. В два дня мир чудовищно расширился и все продолжал, продолжал расширяться. Антон ощущал себя ничтожной, гонимой ветром — в смертоносную полосу? — песчинкой.

— Бойся пропустить звоночек, — сказала Елена. — Ровно за семь минут до смерти будет звоночек, после чего я начну… — сладко зевнула. — Сколько времени прошло?

Установили по солнцу, что прошло никак не больше получаса.

— Почему звонок? — неизвестно у кого спросила Елена. — Неужели смерть — спектакль, о начале которого следует возвещать звонком?

— А нельзя было в защитном скафандре через границу? — поинтересовался Антон.

— Пробовали, — сказала Елена, — загибались еще до полосы. Это особенное — абсолютно смертельное — излучение. Оно превращает все живое в мертвое, а мертвое оставляет в целости и сохранности. Собственно, для этого оно и придумано.

— Кем?

— Та же история, что и с реактором, растопившим льды. Или коммунистами, или Господом Богом, или инопланетянами.

— Ас той стороны? Как они проходят сквозь полосу? Ты же прошла!

— Наверное, как-то проходят, — задумчиво ответила Елена. — Если им надо. Говорят, что на летающих тарелках. Но я точно не знаю. Я пошла другим путем. Я — исключение из правил.

— Мы здесь подыхаем, — возмутился Антон, — а они там лопаются от жира, травят нас радиоактивными отходами!

— Стало быть, таков наш свободный выбор, — отхлебнула из бутылки Елена.

— Я не выбирал! — крикнул Антон.

Если уподобить разговор мосту, по которому с одного берега на другой бегают слова и мысли, то сейчас Антоновы слова и мысли не добегали до берега Елены, проваливались в какие-то невидимые прорехи, а может, погибали, как те несчастные люди в защитных скафандрах на кораблях под смертоносным излучением. Антон догадался: его наивные вопросы не то чтобы неприятны, но в высшей степени неинтересны Елене. Она знала что-то такое, чего Антон не только не знал, но вообще не сумел бы понять, даже если бы она и сказала. Антон подумал: ей не нравится, что он едва только постигнет что-то своим жалким умишком, и сразу дает волю эмоциям. «Она расскажет мне только то, что посчитает нужным, — вдруг отчетливо осознал Антон. — Мне надо не спорить, не возмущаться, а молчать и слушать!»

— Прости, Елена, не буду больше перебивать, — Антону показалось, что прошло не полчаса, а гораздо больше. Сейчас прозвенит звонок, и…

— Ты прав, — согласилась Елена, — мы не успеем рассмотреть вопрос в историческом, нравственном, политическом, экономическом и философском аспектах. А если и успеем, то вряд ли придем к единому мнению. Со временем мужчин на острове стало не хватать. Разрешили плавать женщинам. Отец и мать теперь работали в одной команде. В одиннадцать лет я закончила школу — на острове была только начальная. Тогда меня в первый раз изнасиловали солдаты с материка.

— Елена, — не удержался Антон, — а в Антарктиде…

— Ни разу, — ответила Елена, — там это не принято. В Антарктиде практикуется спортивный образ жизни, веселый, здоровый секс.

— А как большое одеяло, под которым массово совокупляются коммунисты и коммунистки? — Антон вспомнил, что ему говорила Зола.

— Оно в музее, — сказала Елена, — под ним спали первые люди, которых выбросили с кораблей на лед Антарктиды. Не думаю, что под этим одеялом происходили массовые совокупления. На острове было много старых книг. К двенадцати годам я перечитала все, у меня появился паренек, мне казалось, что мы любим друг друга, как… Ромео и Джульетта. Слыхал про таких?

Антон не слыхал.

— Неважно, — вздохнула Елена, — одним словом, я решила, что помимо физической близости меня с пареньком связывает что-то еще. Что наши частые совокупления под одним одеялом — это еще не все. Ты меня понял?

Антон понял. Точно так же он думал про себя и Золу. Но не был до конца уверен.

— Вот так я и жила, — продолжила Елена. — Мать и отец подгоняли к полосе баржи с рудой, пригоняли в порт с ядерными отходами, приторговывали контрабандой, на хлеб хватало. Меня призвали на трудфро, к счастью, неподалеку от дома — рыли канал, чтобы повернуть вспять последнюю на острове речку. И все бы ничего. Так бы и жила. Вышла бы замуж за паренька, мы бы со временем заменили родителей в судовой команде, глядишь, дотянули бы лет до сорока. Одним словом, все как у людей. Детей, конечно, я рожать не могла — из-за радиации. Но вбила себе в голову, что обязательно должна… Мне очень хотелось родить сына или дочку. В общем, нормальная, свободная жизнь в демократической стране. Тут с той стороны пригнали баржу с какой-то особенно ядовитой дрянью — самый большой счетчик на воротах порта зашкалило. Его, конечно, быстро откорректировали, но все поняли. Да еще наши идиоты, доставая контрабанду, по ошибке вскрыли вакуумный контейнер, на котором десять черепов и сто надписей: «Не вскрывать! Смертельно!» Содержимое контейнера вступило в реакцию с воздухом — случился выброс в атмосферу. Остров накрыло облаком таллиевой радиации. Эта радиация — в зависимости от дозы — убивала человека постепенно. Кому много досталось — за неделю. Кому поменьше — за месяц, два, полгода. Кто был на корабле, померли почти сразу. У остальных начались сложности с сердцебиением. Таллиевая радиация известкует сердечную мышцу — она теряет гибкость, перестает сокращаться. Человек умирает от острой сердечной недостаточности. Начиналось это так: сердце куда-то проваливалось, уши закладывало, накатывала сладкая такая наркотическая истома — люди валились, где стояли, как ватные. Сначала даже смеялись: надо же, стоял-стоял, и на тебе — упал! Приступы примерно раз в две недели, потом чаще, чаще. Но раз началось — уже не отстанет. Отец быстро помер. Мать жила, но с ней все было ясно. Она у меня все время спрашивала: началось? У меня началось, но я ей говорила, что нет. Паренек мой умер. Мы с ним были на пляже. Увидел красивый камешек, нагнулся, чтобы поднять и мне, значит, подарить, и… носом в воду. А у меня и сил нет, чтобы его из воды вытащить. И тогда мать — сама была чуть живая — решилась… Наверное, по пьянке. — Елена замолчала. Антон протянул ей бутылку. Она покачала головой. — Тогда все запили, как с цепи сорвались. Из Антарктиды шла контрабандная, фантастически очищенная выпивка — водка «Мавзолей», коньяк «Октябрьский», ром «Сталинград». Мол, спиртное продлевает жизнь. Детей заставляли пить.