Истина в деталях - Р. С. Болдт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Черт побери, я не могу пройти через это снова!» — крутятся в моем мозгу.
В дверь спальни тихо стучат, и я резко поднимаю голову.
— Да?
— Это я.
— Входи.
Рэйф входит, настороженно оглядывается по сторонам, затем закрывает дверь и прислоняется к ней спиной.
— Позаботился о нем.
— Хорошо.
— А вот остальное тебе не понравится.
Я хмурюсь.
— Что?
— Он выяснил, как отправить сообщение с твоего номера. Сказал ребятам, что они не нужны, и чтобы они уходили на перерыв. Оставил это место незащищенным на хрен знает сколько времени, чтобы он мог сделать свои дела.
Сжимая кулаки, я едва уловимо замечаю протест моих разбитых костяшек, моя ярость снова нарастает.
— Этот. Ублюдок.
— Вернул ребят на путь истинный. Сказал, что мы все обсудим завтра.
Я киваю, выпуская тяжелый вздох.
— Спасибо, чувак.
Он бросает взгляд на дверь ванной. Понижая голос, он спрашивает.
— Она в порядке?
— Не знаю.
Он снова бросает взгляд на дверь.
— Ты слышал, что она сказала…
— Да.
— Это нехорошо. Надо быть с ней очень осторожным…
Я вскакиваю на ноги.
— Думаешь, я этого не знаю? — шиплю я. — Я тоже был там!
Рэйф поднимает ладони.
— Просто говорю. Ты давил на нее бульдозером, так что, может быть…
— Я понял, — говорю я сквозь стиснутые челюсти.
Он вздыхает и тихо выходит. Я смотрю на закрытую дверь, размышляя, что, черт возьми, мне теперь делать.
Это превращается во все большее дерьмо каждый раз, когда я моргаю.
Двадцать шестая глава
Оливия
Вода льется на меня, жаля каждую ссадину. Было бы проще определить те части моего тела, которые не болят в той или иной степени.
Самую страшную боль из всего, что я чувствую, приносит отвращение. Если бы эти люди не услышали меня, если бы Нико и Голиаф не вернулись именно в этот момент…
Черт побери. Я сама себя подвела. Столько времени посвятила занятиям по самообороне, что должна была научиться отбиваться лучше. Прошлое дает о себе знать, страх парализует меня, и я теряю самообладание.
Я должна была выколоть ему глаза. Я должна была закричать с самого начала. Но горло сковал ужас, и голосовые связки стали неподвижны.
Опустившись на пол в душевой, я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками. Плотно сжимаю губы и зажмуриваю глаза, желая, чтобы мои рыдания были беззвучными. Если Нико находится за дверью этой ванной комнаты, я не могу допустить, чтобы он увидел меня в таком состоянии.
Я сильная. Он не отнимет у меня мою силу.
Я повторяю слова, вытравленные в моем сознании давным-давно, пока на меня льется вода, и упираюсь лбом в колени. Крошечный всхлип вырывается наружу прежде, чем успеваю его подавить, и я вздрагиваю от этого звука.
Мне отчаянно нужно, чтобы это прекратилось, чтобы эти боль и страх внутри меня перестали существовать. Но в глубине души я знаю, что, если не отпущу их, они будут гноиться и разъедать меня, как это уже почти произошло ранее.
Мое тело дрожит, и я надеюсь, что душ заглушит звуки рыданий. Я не могу вынести, чтобы кто-то жалел меня. Прикрывая рот рукой, я даю волю эмоциям, и слезы смываются водой, льющейся на меня.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем дверь душевой кабины открылась. Не поднимая головы, я открываю глаза и вижу пару изящных черных туфель.
— Оливия… — Нико говорит так, словно борется с тем, что собирается сказать. — Могу я… обнять тебя?
Я закрываю глаза и сдерживаю рыдания. Сомнение пропитывает его слова, как будто он боится, что я откажусь от его предложения, и это заставляет мое сердце разрываться.
Мой голос дрожит, прежде чем мне удается вернуть контроль над собой.
— Не жалей меня. Пожалуйста.
— Никогда. — Его ответ звучит так быстро, без колебаний, и это становится легким бальзамом на мои душевные раны.
Полностью одетый, он заходит в душ и устраивается рядом со мной, прислонившись спиной к стене. Разворачивая большое банное полотенце, он протягивает мне махровую ткань, черты его лица напряжены, движения неуверенные.
Я проскальзываю между его раздвинутых ног, и когда его руки с медленной нерешительностью смыкаются вокруг меня, накрывая меня полотенцем и позволяя укрыть мою наготу, я погружаюсь в его объятия. Даже зная, что полотенце намокнет, он принимает во внимание мою потребность в утешении и в то же время обеспечивает защиту моей скромности.
Я не могу объяснить, почему не боюсь этого человека. Почему я ищу у него утешения, или почему он его предлагает. Знаю только, что в этот момент, когда слезы свободно текут по моим щекам, я чувствую себя в безопасности. Чувствую заботу. Чувствую себя защищенной.
Приближая свой рот к моему уху, он хрипло шепчет.
— Давай. Выпусти все наружу. Никто не упрекнет тебя за это. Ни в коем случае. — Его руки крепко обхватывают меня, затем его тело напрягается, как будто он не уверен, насколько надежной должна быть его хватка. Насколько крепкой я хочу, чтобы она была.
Я хватаюсь за его руки с силой, граничащей с отчаянием, безмолвно умоляя его не отпускать меня. Только не сейчас. Потому что именно сейчас я понимаю, что у меня есть то, чего не было в прошлый раз.
У меня есть кто-то, кто готов обнять меня, пока я распадаюсь на части.
Двадцатая седьмая глава
Нико
Господи, мать твою. Ее рыдания разрывают мое чертово черное сердце. Я боюсь прижать ее к себе еще крепче, борясь с инстинктом притянуть ее ближе. Прижать к себе, пока она не поймет, что я не позволю, чтобы с ней что-то случилось.
Проходят долгие минуты, пока она плачет, ее тело вздрагивает при каждом вдохе.
— Можно я… мы… выйдем?
Я сжимаю челюсти с такой силой, что зубы протестуют. Ее голос звучит так робко, так по-детски, совсем не похоже на нее.
— Да. Давай я принесу тебе сухое полотенце.
Когда я ослабляю хватку и при этом не смотрю на ее обнаженное тело, это, черт возьми, знак того, что я действительно за нее волнуюсь.
А это значит, что я в еще большей жопе.
Выключаю душ и поднимаю ее на ноги, предлагаю ей свежее полотенце. Отвернувшись, я слышу мокрый шлепок другого полотенца о кафельный пол душевой. Я отхожу подальше, по-прежнему отводя глаза, и жестом показываю на одежду, которую положил на тумбу, прежде чем залезть с ней в душ.
Охваченный
